Ваш психолог. Работа психолога в школе.

2. Феноменологические и герменевтические основания в превентивном предупреждении эмоционального неблагополучия личности

Любая практика нуждается в хорошей теории. Исторический дескриптивный подход психотерапии и консультирования, как сложившихся социальных практик, обнаруживает это. В основе любой теории лежат философские мировоззренческие взгляды ее создателя, часто имеющие эклектический характер или интегративный характер. Образ мира, который бессознательно конструируется человеком от рождения, должен быть объяснен и понят. Понимание - это уже мировоззрение, достаточно стройная система рационализаций, часть из которых имеют личностное авторство, часть заимствованы (цитата - удачное выражение моих переживаний кем-то, определение Д.А. Леонтьев), часть интроецированы, т.е. приняты без осмысления у авторитета.
Хайдеггер полагал, что именно обыденный смысл «понимания» открывает его философский смысл. «Если мы говорим кому-либо: «Вы меня поняли», мы подразумеваем: «Вы знаете, как для Вас, в Вашем бытии обстоит дело и со мной и с Вами». Если обращаться к пониманию «образа мира», то, наверное, это про то, как человеку в собственном бытии, связанном с Бытием вообще себя чувствуется и как он это общее чувство объясняет для себя.
При этом Хайдеггер указывает, что «понимание никогда не обретается посредством знаний, сколь бы обширны они не были, и доказательств: напротив, всякое познание, познавательное доказательство, апелляция к аргументам, источникам и пр. всегда уже предполагают понимание» [Глухова И., 2011]. Заранее понимать никого и ничего невозможно, необходим опыт взаимодействия, который можно понимать с учетом неких теоретических структур (доказательств, аргументов и «источников»). Когда заранее все уже объяснено, заранее понято, тогда в таком пространстве нет взаимоотношений, нет интереса, нет открытости и со-Бытия. Все возможности Иного отсечены. Тот, кто запутался, становится еще более запутанным, кто боялся, боится сильнее, для тех, кто чувствовал себя в ловушке, ловушка захлопывается.
Образ мира, основой понимания которого становится мировоззрение, человек создает, конструирует, «склеивает». Мировоззрение включает и объяснение - прогноз, предугадывание, и систему защит, обеспечивающих относительную стабильность мира и устойчивость Я (собственно, предсказуемость себя в клише собственной Я-концепции, «не дай мне Бог сойти с ума»). Можно называть эту структуру Я-концепцией, Персоной, образом Я и прочими другими терминами, плодотворно изобретенными психологией.
Нам удобно и понятно говорить об образе Я встроенным в образ мира через систему взаимоотношений с его объектами и субъектами.
Сознание обнаруживает Образ мира через переживание, которое переводит посредством рефлексии в мысль и слово. Переживание - это конструкт бессознательного, и существует как образно-символическая структура. Если мы может облечь переживание в мысль и проговорить его, значит, мы проговариваем конструкт мировоззрения. Д.А. Леонтьев вводит понятие «динамическая смысловая система», которая относительно устойчива и имеет относительно автономные уровни иерархии, но функционирует целостно, неся в себе все сущностные характеристики личности.
Ядро ДСС составляет мировоззрение, которое есть система представлений человека как представителя человечества о наиболее общих свойствах, связях и закономерностях, присущих предметам и явлениям действительности, так и представления об идеальном мире, обществе и человеке [Леонтьев, 1999].
Что уже облечено в слово, обнаруживается как мировоззрение. А вокруг него может существовать много образно-символических структур и динамичных эмоций, связывающих человека с ситуацией с объектом и субъектом его побуждения, мотивации, потребности, направленность.
Мировоззрение определяет смысл происходящего для человека. В то же время смысл подтверждает или разрушает конструкты мировоззрения, меняется ядро образа мира — мировоззрение, меняется образ мира.
Слово «превентивное», употребленное в названии раздела, означает предупреждающее эмоциональное «затухание», и в то же время, непредсказуемое (чем все может завершиться).
Если крайне обострить взгляды Фрейда, то биологическая природа человека, «довлеет» над ним обреченно, делая его «весьма агрессивным, ленивым и сексуально неразборчивым, и если его предоставить самому себе, перебьет окружающих и сам не выживет. Для компенсации этого природного упущения, для выживания индивида и рода в целом, нужны средства регуляции, в качестве которых выступают нормы морали, законы и другого рода ограничители. Ограничители вызывают дискомфорт, напряжение, обеспечивающее энергией развитие науки, искусства и культуры в целом. Но опасность бунта остается...Борьба с импульсами обеспечивает свободу, но при этом оставаясь борьбой, войной, приносящей страдание. [Улыбина,2003.С7].
Через систему воспитания человечество эти ограничители пыталось сделать из внешних внутренними. Внести запреты в сознание так, чтобы они автоматически работали априори.
«Депрессивный компонент - это очень хорошая вещь, то, что совершенно необходимо для цивилизации, для жизни человека. Я всегда говорил, что хороший ребенок тот, который печальный, себя как-то ругает, сидит в уголочке-вот прекрасный ребенок. А вот эти, которые «детская радость» — гаже нее ничего нету. Самая лучшая — это такая подавленность, депрессия — вот очень хорошее расположение духа у детей. И для взрослых тоже. Важно, чтобы эта депрессия через край не переходила, главное чтобы в эту депрессию не затесались какие-то формы того же отчаяния, всего этого беспредела. И так вот нормальные, депрессивные люди представляют собой тот идеал, с которым можно жить вечно. Еще одно описание ретрофлексии - это энергия, которая обращается на самого себя. Я могу ожидать, что меня кто-то поругает, и чтобы особенно не поругали, я у лсе сам себя ругаю. И в этом смысле, есть такой встроенный наказыватель. Например, ребенок вначале играет, как раз такой гадкий и радостный, как все радостные и гадкие. Бегает и чего-то там разбил, испортил, разлил, что гораздо хуже, чем разбил. Например, варенье на скатерть, стул и ковер. Это гораздо галсе, чем разбил просто. Его соответственно ругают, а он вначале такой довольный -разлил и ничего. Шлепает по этому всему ладошкой, радуется, подлец. Ну и соответственно еще нецивилизованное существо. А потом время проходит, ребенок опять такую лее гадость сделал, разлил и вот сидит уже расстроенный, плачет. И вот родители могут радоваться - все хорошо -он улсе сам себя наказал. Чтобы его не наказывали. Улсе действует этот встроенный наказыватель. Правда он действует потом и во взрослом возрасте - когда делаешь что-то не то, то потом какую-то неприятность сам себе доставил» Отрывок из книги Д. Хломова «Парадоксы гештальта».
На примере собственной практики могу сказать, что страх перед агрессией и непредсказуемым поведением растет пропорционально усилиям, вложенным в борьбу, часто не способствующим, а, напротив усиливающим сопротивление ребенка или совсем «гасит» его собственную природу, спонтанность и естественность потребностей и желаний.
«Стань добрым» - это часто скрытое желание «стань управляемым» для меня. В результате, «быть добрым» становится не нравственным принципом, а защитной стратегией; я буду «добр», может и мир поощрит меня за это, как мама в детстве. Между защитной полубессознательной стратегией и выбранным нравственным принципом огромная разница, психологам этого не нужно объяснять.
Какие защитные стратегии выбирать часто человеку помогает не осознанный поиск, а успешность ее в реализации детских целей. Выбор же нравственного принципа - это осознанный акт, с учетом всей противоречивости и сложности собственной природы и мира, который представлен сам по себе или в Другом.
Защиты срабатывают как ограничители интенсивности эмоции, побуждающей активность и силу действия, но и принципы как конструкты мировоззрения тоже складываются так же, только они запускают ограничения или побуждения уже в сфере деятельности.
Могут быть стратегии, направленные на «свертывание» своей энергии как невозможность и бесполезность ее использования в этом нересурсном и небезопасном мире. Улыбина пишет, что сворачивание энергии или символическая смерть наступает именно из-за отсутствия метафорического смысла, культурного опосредования, когда можно было бы проецировать в сознании свой собственный путь (образ пути) и разделить непосредственное действие и его смысловое наполнение, в этой точке начинается произвольность (саморегуляция, активное воображение, рефлексия). Она поясняет, что в этом процессе овладения знаковой, символической природой вещи или, точнее, перевода ее в символическую область, играет большое значение фигура Отца, как носителя функции Сверх Я. «Мы теперь говорим о «материи», описывая ее физические свойства, проводим лабораторные эксперименты для демонстрации отдельных ее качеств. Но само слово «материя» остается для нас сухим, бесчеловечным, чисто интеллектуальным понятием, не имеющим для нас психологического значения. Как же разительно отличается от сегодняшнего ее былой образ- образ Великой Матери, воплощавшей Мать - Землю! Аналогичным образом Дух, бывший Отгрм всего сущего, теперь называется интеллектом и оказывается сведен до ограниченных эгоизмом человека масштабов. Тем самым колоссальный эмоциональный заряд, содержавшийся в формуле «Отче наш», исчезает в песках интеллектуальной пустыни.
Эти два архетипических образа лео/сат в основании так контрастирующих между собой систем Востока и Запада. Однако их население и лидеры не понимают, что не существует пршщипиального различия между тем, как наречь принцип мироздания - мужским (отец, дух), как считают на Западе, или оюенским (мать, материя), как считают коммунисты» [Юнг, 2002].
Мы привели эту цитату Юнга из его последней книги «Человек и его символы» как герменевтическое соединение (психоаналитической ) позиции Фрейда и позиции (экзистенциальной) Кьеркегора. Два антиномийных принципа организации психики индивида создавались ими из разных перспектив, «...Кьеркегор - из перспективы субъективного мыслителя (душа, дух), Фрейд - из перспективы врача (материя)» [Шитцова, 2011]. Мы выбрали психоаналитический и экзистенциальный подходы, как крайне полярные в континууме подходов консультирования и психотерапии, представленных сегодня наукой: глубинный и вершинный. Шитцова находит, по крайней мере, пять общих моментов, которые объединяют две перспективы, психоаналитическую и экзистенциальную в проникновенном взгляде на человеческое страдание:
- общий оппонент - естественнонаучная парадигма;
- представление о всеобщем характере душевного страдания, невротический симптом не должен рассматриваться как некое исключительное содержание болезни, а больной - как ущербное существо, так как всегда симптом обнаруживается ситуацией, но может проявиться в любом человеке;
- цель терапии - «глубинная трансформация самопонимания», терапевтический эффект создает развитие способности человека к самопониманию, что приводит к изменению в самоотношении и отношениях человека с миром;
- базовая терапевтическая ситуация - которая характеризуется наполненностью герменевтических задач со стороны терапевта, побуждающих клиента сместиться с фиксированной предметной позиции на варьирование в поле возможностей с помощью активного воображения;
- «сцепление психического и социального» - видение человека как субъекта одновременно вовлеченного в отношении с собой, межличностные отношения к пространстве культуры.
Изложенное, побуждает сознавать, что между двумя, казалось бы столь полярными подходами, вовсе нет столь уж непримиримых противоречий. И в одном, и в другом, основу симптома составляет «вытесненное».
Юнг предполагает, что вытесненное - не только «продукт» индивидуального сознания, «произведенный» под давлением социального, которое приобретает вид тех самых ограничителей (табу и тотемов, интроек-тов, установок, принятых нами без критического анализа от авторитетов), а еще и «продукт» более древних структур сознания, имеющих единую природу, но культурно разнообразные формы.
«Первобытный человек был значительно более управляем своими инстинктами, чем его «рационально мыслящий», современный потомок, научившийся «контролировать» себя. В этом процессе обретения цивилизованности мы все более отделяли сознание от глубоко лежавших инстинктивных слоев нашей психики и, конечном счете, от соматической основы психики. К счастью, мы не утратили эти первичные инстинктивные слои - они остаются частью подсознания, хотя и могут выражать себя лишь в образах сновидений» [Юнг, 2002].
Эмоции остались все те же, что и у архаичного или исторического человека; только если исторический человек свой страх объяснял «страхом Бога», то современный часто не видит объекта, к которому можно привязать страх, он проявляется «разлитой» безобъектной тревогой, а чтобы сделать переживание более управляемым находит ему объект. Тогда тревога превращается в фобию.
Снова из Юнга: «Я припоминаю одного преподавателя философии, пришедшего ко мне за консультацией по поводу своей канцерофобии. Он был убежден, что у него злокачественная опухоль, несмотря на то, что десятки рентгенограмм не показывали ничего подобного. «О, я знаю, что на снимках пусто, - говорил он обычно, - но ведь могло бы и появиться?» Что привело его к этой идеи. Очевидно, страх, возникший не от зрелого размышления. Неожиданно пришедшая мысль о смерти поборола все доводы рассудка и овладела им, и сила ее такова, что он не смог воспротивиться».
Могу привести пример из своей консультативной практики. Молодая женщина, имевшая неудачный первый опыт отношений с мужчиной, сильно боится того, что ее «древняя, живущая в ней женщина», встретив опять совсем не подходящего ей мужчину, принудит ее вступить с ним в отношения. Она не сумасшедшая, -это ее метафора биологической (соматической) воли инстинкта материнства. Она описывает ее как грязную, в прямом смысле немытую, непричесанную, покрытую коростой, вызывающую в ней отвращение. Боится этого она до слез, до сильного страдания и приходит, чтобы понять, как от этого спастись.
Это переживание схоже с тем, что прежде называли одержимостью, и разве речь здесь не о воли Великой Матери. И если древняя женщина, поклоняясь Великой Матери, принимала того, кого посылала судьба в виде решения родителей, то современная женщина, прошедшая «чистилище» христианства с его представлениями о пороке и добродетели, боясь и презирая «зов Великой Матери» - своего мощного соматического импульса, хотела бы лучшего из возможных партнеров. Вот только что он лучший -не узнать, не проверить заранее.
Незрелое сознание, слитое с материнским или внешним (неважно кто замещается на эту функцию) принимает факт собственного переживания за факт мира, наделяя его соответствующими характеристиками.
Юнг, вслед за Фрейдом искал путь как «вытесненное» обнаружить и помочь ему обратиться из переживания обратиться в слово, он обратился к идее «символа». Все явления и объекты мира человеком символизируются, переводятся в символы. Прежде всего, они переживаются в отношениях и отношения имеют эмоциональное содержание. В «вытесненном» существуют только символико-образные структуры, которые несут «эмоциональный заряд», неприятные, опасные для сознания и конфликтные переживания «капсулируются», удерживаются от осознавания, тратится огромное количество сил, чтобы не допустить их осмысления: «не думай об этом», «не принимай близко к сердцу», «не обращай внимания»... Но они все равно всплывают в снах, оговорках, неожиданных сменах настроения. Борьба часто приводит к уплощению эмоциональной сферы, вытесняем теневые переживания, но становятся также недоступными и полярные им «позитивные».
Боланд говорит Левию Матвею в известном романе Булгакова: «... и как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все оюивое, из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? ...».
Изучая вопрос, как люди принимают решения, известный психолог экзистенциальной направленности С. Мадди, создает свою теорию индивидуальности. Он пишет, что потребности свойственные людям имеют биологическую, социальную и психологическую природу:
- на биологическом уровне - потребности выживания при наличии питания и безопасности;
- на социальном уровне - потребности в контакте и коммуникации с другими.
Эти потребности связывают нас со всеми формами живой организованной материи, они свойственны всему живому.
Но психологические потребности отличают нас - это потребности в символизации, воображении и суждении. Символизация, по Мадди, это ментальный акт обработки характеристик жизненного опыта для их категоризации и интерпретации. Воображение - это ментальный акт, который комбинирует и рекомбинирует символы (категории и интерпретации) вне того, что происходит во внешнем мире. Суждение - это оценочный ментальный акт (выбор этической или предпочтительной позиции) в соотношении с полученным или предполагаемым опытом. Психологические потребности вездесущи, отражаются в основных составляющих культуры -язык, коллективные категории, - мифология - коллективное выражение воображения, - ценности - плод коллективных суждений [Мадди, 1998].
Если обратиться к словарю Даля, там мы найдем следующее определение символа. Символ - изображение картинное, и вообще чертами, реза-ми, знаками с переносным, иносказательным значением. То есть - это образ, отпечаток, имеющий многозначный смысл.
Если сознание - «имплицитная картина мира» [Петренко, 2005], то она переживается через систему разнообразны[ символов-образов, а мировоззрение - это система значений и суждений, в которых исходное символическое содержание представлено в знаковой, словесной форме, которая фиксирует существенные свойства явления, объекта в их совокупности социального и личностного опыта для человека.
Расширение образа мира как процесс развития осуществляется только через процесс символизации, обретение новых значений и их интеграция в тех, уже освоенных символах, на которые опирается сознание в конструировании образа мира.
Итак, Юнг соединяет понимание «вытесненного» в двух полярных подходах и привносит экзистенциальный герменевтический дух в пространство консультирования, как пространство обнаружения вытесненного и его понимания человеком, то есть воссоздание более целостной и осознаваемой картины мира и возможность ее описания посредством мировоззренческих дефиниций, используя при этом психологическую потребность символизации опыта, существующего в дух формах: вербальном и невербальном.
Герменевтика как наука, прежде всего, направлена на толкование текста, но как текст могут рассматриваться любая жизнь, любой диалог и любое бессловесное взаимодействие, наша телесность может быть рассмотрена как текст, как послание. В экзистенциальной традиции понимание расширяет свои границы от простого толкования текста до вызревания понимания сущности, неявного и неявленного человеку смысла его собственного существования - бытия, это происходит в терапевтических отношениях. В своих работах основоположник герменевтики Х.Г. Гадамер высказывал идею о том, что понимание является способом существования человека, а человек как существо понимающее включает в сферу своего понимания не только тексты, но и весь мир.
«Гадамер считает, что понимающий никогда не может так вчуствоваться, чтобы оказаться на месте автора, ибо каждый из них ограничен своей культурно-исторической и личной ситуацией. Если принять таковые как неизбежность, а не как помеху для понимания, то приходиться сделать вывод о невозможности единственно правильного понимания [Глухова, 2015]. Сотворяется, иначе говоря, новая, принадлежащая «толкователю» текста реальность, но она создается на материале изначального «текста», поэтому принадлежит и автору «текста» одновременно. Нечто похожее происходит между консультантом (психотерапевтом) и его клиентом; возникающие между ними терапевтические отношения Юнг сравнивал с колбой алхимика. В этом новом пространстве, как в запаянной колбе алхимика, происходит создание «нового вещества», нового текста, в контексте измененного «образа мира».
В психотерапии и психологическом консультировании любой от начинающего до опытного консультанта используют понятие сопротивления. Волков выделяет два типа сопротивления: психоаналитическое - феномен, который открыл Фрейд, и защитное [Волков П., 2016]. Психоаналитическое сопротивление возникает у клиента при возможности выхода из зоны комфорта. А вот второй тип сопротивления связан с нарушением личностных границ консультантом, на давление, на то, что в создаваемом общем пространстве отношений консультант начинает вытеснять клиента, не расшифровывает язык его «текст», а подменяет его своим языком.
Чувствительный консультант без труда различит эти два вида сопротивления: в первом, клиент ведет себя как ребенок, капризничает, обесценивает, отрицает, приводит нелогичные иррациональные аргументы; во втором, напротив, убежденно и горячо защищает свои ценностные позиции, свое мировоззрение, при условии, что достигнута необходимая степень безопасности в отношениях.
Если необходимая степень безопасности в отношениях не создана, клиент может просто не решиться на защиту уйти или подчиниться давлению консультанта.
Если консультант обнаруживает, что клиент защищает не свой комфорт, а себя самого в отношениях, он способен отступить и признать, что не понял его «текста», вернуться в «нулевую точку».
Беседа консультанта с клиентом начинается с исследования жизненной ситуации, но разворачивается в широком контексте «образа мира» клиента, его мировоззрения, его личностной позиции, который экстериоризируется как текст через символы, метафоры, знаки и значения. Добавляя свое видение, свое значение в символическую феноменологию клиента и в метафоричность его текста консультант расширяет и усложняет его «образ мира», одновременно поддерживая его в попытках с этой сложностью справляться, структурировать ее и экспериментировать с новым, непривычным, только возникающим в образе мира.
Размышляя о том, что есть метод в психотерапии, И. Глухова обращается к первоначальному смыслу этого понятия в древнегреческой философии: метод - есть путь к .... Но не путь к изолированному субъекту, а путь к собственному бытию, «которое всегда уже бытие-в-мире и бытие-с-другим» [Глухова, 2011. С. 128]. Она отсылает нас к Хайдеггеру с его критикой картезианского представления об эмпатии как конструкте, существующем внутри головы. «Я» представляет самое себя, затем обратившись к другому, оно обнаруживает, что он тоже человек, и пытается вчувствоваться в то, что с ним происходит. Вся конструкция строится внутри головы.
В то же время, отказ от этой конструкции смещает центр бытия от «Я» в пространство между «Я» и «Другой», позволяя «Я» вовлечься в экзистирование, в способ бытия совместно с «Другим», который открывает для «Я» «образ мира Другого».

Начало Эмоциональное благополучие как системный феномен переживания человека
Проблема диагностики эмоционального благополучия личности

Источник: Рагулина М. В.
Феномен эмоционального благополучия личности: содержание, диагностика, консультирование: монография / М.В.Рагулина. - Хабаровск : Изд-во Тихоокеан. гос. ун-та, 2017. - 116 с.