О теории поля Курта Левина* Научно-исследовательский университет «Высшая школа экономики», Российская Федерация, Москва, 101000, ул. Мясницкая, 20 Статья посвящена рассмотрению теории поля Курта Левина — одного из самых влиятельных психологов ХХ столетия — как теории личности. Левин был одним из авторов, которые наиболее методологически продуманно и осмысленно строили свою работу, не просто выдвигали идеи, а параллельно прорабатывали правила и принципы — как вообще надо строить психологию.
Он больше, чем кто-либо другой, связывает между собой разошедшиеся в начале XX в. линии гуманитарного и естественнонаучного классического подхода к человеку, линию психологии собственно личности и линию психологии индивидуальности, выдвигая на передний план категорию взаимодействия. Он взял в качестве точки отсчета человека как индивидуальность, не обращаясь к его внутреннему миру, смысловым содержаниям, и пытался анализировать структуру сил, которые действуют на него и доступны описанию внешнего наблюдателя. Но развитие экспериментальной методологии привело ученого к осознанию того, что человек сам начинает трансформировать экспериментальную ситуацию через понимание ее смысла и формулирование собственных целей. Ключевые положения теории Левина можно свести к следующим: 1. Личность проявляет себя во взаимодействиях с ситуацией и окружающим миром в целом. 2. Действия во внешнем поле побуждаются и направляются напряженной системой нереализованной потребности или намерения (квазипотребности); их выполнение приводит к разрядке системы. Произвольные действия направляются силами поля, созданного напряженной системой цели. 3. Единство внутреннего и внешнего поля образует жизненное пространство, которое включает в себя наряду с внешними и внутренними областями целостного поля также идеальные (воображаемые) поля и социальные (индуцированные) поля. 4. Развитие личности идет в направлении ее расширения и дифференциации, усложнения организации и реалистичности. Ключевые слова: теория поля, экспериментальная методология, напряженная система, намерения, жизненное пространство. _________________________________________________________ *Впервые опубликовано: Гештальт-обзор / под ред. С. Сытника и др. Одесса: ВМВ, 2013. № 2. С. 35-49; № 3. С. 56-73. Публикуется с разрешения редакции журнала. Курт Левин не без оснований считается одним из основоположников теоретических оснований гештальтпсихологии и гештальттерапии. Вместе с тем классификация его теории личности и мотивации как гештальтпсихологической в известной степени условна. С классической гештальтпсихологией познавательных процессов, представленной такими именами, как В. Кёлер, К. Коффка, М. Вертхаймер и др., теорию Левина связывает единство места и времени (Берлинский университет, конец 1910-х — начало 1930-х гг.) и некоторые общие философско-методологические основы. В частности, Б. В. Зейгарник [Зейгарник, 1981] выделяет три главных общих принципа основной линии гештальтпсихологии и стоявшего чуть в стороне Левина. 1. Идея целостности, гласящая, что образ, гештальт создается не путем складывания и синтеза отдельных элементов из частей, как считала большая часть психологов того времени, а наоборот, целое определяет части. 2. Актуальность образа, который имеет место здесь и теперь, все происходит непосредственно в данный момент. В противовес идеям Фрейда гештальтпсихологи исходили из того, что ключевую роль играет настоящее, а прошлое значимо лишь постольку, поскольку оно как-то в настоящем присутствует и отражено. 3. Принцип изоморфизма: существуют принципиально общие закономерности в разных науках. Закономерности объективных, физических гештальтов (в физическом мире) и субъективных гештальтов (в нашем сознании, в нашем восприятии) совпадают: они в целом одинаково организованы, строятся по одинаковым законам, соответствуют друг другу. Эти три принципа действительно имеют отношение и к тому, что делал Левин в области психологии личности и мотивации. Однако теория поля Левина просто была направлена на другой предмет, и этими тремя общими принципами исчерпывается ее сходство с классической гештальтпсихологией восприятия, мышления и т. д. Левин фактически открыл для психологии новый предмет, он всерьез начал изучать в числе первых динамику действия, разворачивающуюся в конкретной актуальной ситуации. Не будет большим преувеличением утверждать, что именно из этого направления исследований выросла вся послевоенная психология мотивации и существенная часть психологии личности и социальной психологии. С Левина, который родился в 1890 г., по сути началось новое поколение психологов, которые во многом определили образ психологии XX в. Он успел защитить свою диссертацию перед войной, в 1914 г., потом воевал в артиллерии на фронтах Первой мировой войны, затем, вернувшись, преподавал в Берлинском университете до середины 1930-х, когда ему пришлось, как и всем сколько- нибудь серьезным психологам из Германии и близлежащих стран, эмигрировать в Соединенные Штаты. Эмиграция делит его жизнь на два одинаково ярких и продуктивных периода — берлинский и американский. В Соединенных Штатах он немножко сменил тематику, переключился на другие области и успешно работал до своей смерти в 1947 г. в возрасте 57 лет. Подробности его биографии можно найти в объемистом и содержательном очерке жизни и творчества Левина, написанном Н. В. Гришиной [Гришина, 2000]. Гордон Олпорт [Олпорт, 1998] в статье с выразительным названием «Гений Курта Левина» назвал его «возможно, самым оригинальным мыслителем ХХ века» [Олпорт, 1998, c. 288]. Действительно, Левин входил в число ученых, которые в наибольшей степени определили облик психологии целого столетия. Он породил современную психологию мотивации, психологию целей и целе- полагания. Он первым начал изучать зависимость поведения от ситуации. Он стоял у истоков многих тем, связанных с психологией воспитания, поставил вопрос о роли мотивации в процессах обучения. С него берет начало психология среды. Он считается одним из основоположников социальной психологии. Все групповые методы, проблемы групповой дискуссии, групповых решений, группового давления и феномена группы вообще, включая тренинг и групповую терапию, тоже начались с Левина, как и конфликтология, классификация стилей руководства и стилей лидерства, психология времени и проблематика временной перспективы и многое другое. Левин начинал с того, что пытался сделать психологию наукой по образцу естественных наук. Он был одним из авторов, которые наиболее методологически продуманно и осмысленно строили свою работу, т. е. не просто выдвигали какие-то идеи, а параллельно прорабатывали те правила и принципы — как вообще надо строить психологию. Самая первая публикация Левина, чисто феноменологическая, называется «Военный ландшафт» [Левин, 2001, с. 87-93]. Приехав после войны на то место, где он был во время военных действий, Левин обнаруживает, что один и тот же ландшафт воспринимается совершенно иначе. Уже здесь появляется идея психологической ситуации: нет просто местности, есть воспринятая определенным образом местность, и она оказывает существенное влияние на наши действия. Военные действия структурируют ситуацию одним образом, мирный контекст — совершенно другим. Описание военного ландшафта очень напоминает позднейшие описания психологического поля — как всего, что существует для человека психологически (Левин говорит, в частности, о направленности ландшафта, граничной зоне, местах опасности, границе местности и т. д.). По сути, здесь намечается круг проблем, которые будут интересовать Курта Левина на протяжении всей жизни. Выводы, которые делает Левин из этого феноменологического анализа, связаны с взаимодействием внутренней реальности и внешней реальности. Существует единое структурированное поле, включающее в себя внутреннее поле и внешнее поле, в котором мы действуем. Между внутренним и внешним полем существуют границы, но изолировать их друг от друга нельзя. Границы тоже обладают своими свойствами, своими динамическими закономерностями. Последующие его работы берлинского периода распадаются на две линии. Первая линия — это методологические работы, связанные с тем, что такое вообще психология, как ее правильно строить. Левин резюмирует итоги своих поисков в двух принципиально важных чисто методологических работах: «Закон и эксперимент в психологии» (1927) и «Переход от аристотелевского способа мышления к галилеевскому в психологии и биологии» (1931). Они и сейчас звучат очень современно. И вторая — феноменологические и экспериментальные исследования динамики действия, где он первым из академических психологов принял вызов Фрейда, стал развивать конкурентоспособные по отношению к психоанализу взгляды на личность, мотивацию, динамику непроизвольных и произвольных действий и их аффективной регуляции.
Методологические работы Левина
Целый ряд методологических статей Левина посвящены не конкретным психологическим вопросам, а тому, как вообще строится психологическая теория, психологическое исследование. В ранних своих работах он ориентировался на идеалы естественных наук, прежде всего физики. Левин констатирует, что большая часть современной ему психологии, — наверное, и психологии сегодняшнего дня тоже — фактически исходит из аристотелевской модели общефилософского познания: каждый предмет имеет свою внутреннюю природу и проявляет себя в соответствии со своей природой. Мы должны познать внутреннюю природу этого объекта, обнаружив в нем его свойства, которые этому объекту присущи, на основании которых мы можем дальше предсказать, как этот объект будет себя вести. Левин критикует эту позицию. Одна из самых известных его методологических работ называется «Переход от аристотелевского к галилеевскому способу мышления в биологии и психологии» [Левин, 2001, с. 54-84]. Он показывает, что естественные науки приняли современный облик благодаря преодолению аристотелевского представления о том, что все свойства вещей заложены в их природе. Ключевой идеей «галилеевского» способа мышления является принцип законосообразности психического и стремление вывести законы психики, столь же строгие и всеобъемлющие, как и законы ньютоново-галилеевской физики. На основе этого Левин собирался вписать психологию в классическую естественно-научную картину мира. В отличие от большинства современных ему психологов Левин считает: все без исключения — в том числе и «высшие» — психические явления закономерны и подлежат научному, в том числе и экспериментальному исследованию; могут и должны быть найдены законы, которым они подчиняются. Ключевое понятие ньютоновской физики и всей последующей физики Нового времени, включая эйнштейновскую, — понятие взаимодействия. В других современных естественных науках ответы на все вопросы также выводятся из анализа взаимодействия между единичными объектами познания. В частности, Галилей проводил эксперименты, в которых он доказал, что вес тел — не их имманентное свойство, а характеристика их взаимодействия между собой. Левин призвал приложить эту логику рассуждений к психологическим свойствам человека. Мы привыкли приписывать источники поведения, движущих сил — мотивы, черты (понятие «черта» тогда еще только начинало зарождаться) самой личности, индивидуальности, внутренней природе. На самом деле они не заложены во внутренней природе, они возникают во взаимодействиях. Если мы не будем анализировать взаимодействия в едином целостном поле, то не обнаружим никаких индивидуальных проявлений. Люди вступают во взаимодействие друг с другом, со своим окружением, со своей средой, и в этом, собственно, и проявляются какие-то качества. Бессмысленно пытаться извлечь человека из этого взаимодействия и пытаться в нем что-то найти. Другой серьезный анализ был связан с понятиями закона и закономерности. В статье «Закон и эксперимент в психологии» [Левин, 2001, с. 23-53] Левин сравнивает и противопоставляет друг другу научные законы, с одной стороны, и правила, выводимые на основе статистического обобщения, с другой. Тогда стояла та же проблема, что и сегодня: проблема того, что психология изучает не настоящие законы, а статистические, которые могут выполняться с некоторой вероятностью, а могут и не выполняться. Остальные науки не знают исключений, они изучают законы, которые выполняются безусловно. Закон общезначим, он действует во всех без исключения случаях и этим отличается от правила, обобщающего часто встречающиеся случаи. С этим противопоставлением связана и критика Левином «духа статистики», господствовавшего в современной ему экспериментальной психологии и господствующего и поныне, а также сравнительный анализ причинной зависимости и простой регулярности. Левин показал, что и в психологии все процессы тоже действуют однозначным образом. Но эта детерминация множественная: на каждый процесс действует очень много разных факторов, которые невозможно все учесть. И там, где мы видим один процесс, он на самом деле делится на несколько разных отрезков, и на каждом отрезке этот процесс направляется и побуждается своей группой причин и детерминант, детерминация одного и того же процесса по ходу его меняется. Человек мог прийти на лекцию по одной причине, продолжать оставаться по другой причине, вернуться после перерыва по третьей причине, и нельзя выделить одну общую причину, по которой он а) пришел, б) остается в перерыве и в) приходит после обеда. Это могут быть три разных причины. А пытаясь усмотреть за этим единую общую закономерность, мы не можем ее обнаружить, иначе как описав ее в статистических терминах; отсюда возникает впечатление, что законы психологии, законы поведения человека чисто вероятностные и не имеют четких однозначных следствий. Имеют, но лишь если проанализировать процесс полностью, что технически обычно невозможно. Если бы это было возможно, то мы бы увидели, что эти силы действуют абсолютно однозначно и не допускают исключений. Другая принципиальная методологическая идея Левина — важность индивидуального события, а не общего усредненного «класса», стремление к полному описанию конкретного индивидуального случая. Если в сфере психических явлений действуют столь же общезначимые законы, как и в мире физического, то любое индивидуальное событие закономерно, а вовсе не случайно, и не менее достойно изучения, чем всевозможные «средние» случаи (средний ребенок того или иного возраста, средний представитель той или иной национальности и т. д.). Для систематического исследования динамики действий человека в поле Левин начал разворачивать экспериментальные исследования. Про Левина говорят как про основателя методологии эксперимента нового типа, которая во многом опирается на так называемый «естественный эксперимент», т. е. на изучение поведения человека в некоторой естественной ситуации. При этом Левин первый в психологии пошел путем, в некотором смысле противоположным классическим естественным наукам: в одних отношениях он опирался на естественные науки как на модели, а в других отношениях он от этого уходил и предлагал принципиально другие пути (подробнее об этом см. [Леонтьев, Патяева, 2001]). Например, Левин первым из психологов заговорил о необходимости не исключать экспериментатора из ситуации эксперимента, не пытаться его в максимальной степени «вывести за скобки». Невозможно его исключить, он является частью поля, его надо, наоборот, учитывать как элемент поля, и экспериментатор должен иметь четкую активную стратегию, она должна обязательно учитываться как часть экспериментальной ситуации. И в этом принципиальное отличие психологического эксперимента от физических, химических и прочих экспериментов, где сам экспериментатор выносится за скобки, и на этом основана общая методология любой строгой естественной науки. Однако Левин уже начал идти немножко другим путем, что проявилось в блестящем цикле его экспериментов 1920-х — начала 1930-х гг. Мы не можем ничего сказать про поведение, считал Левин, если изымем индивида из взаимодействия с окружающей реальностью. Совокупность взаимосвязей элементов внешней (объективной) и внутренней (психологической) ситуации Левин описывает с помощью заимствованного из физики понятия поля. Поле характеризуется определенной топологией (в нем выделяются области, разделенные границами разной степени жесткости) и определенной динамикой сил, влияющих на находящегося в этом поле индивида, которые в разных точках поля могут существенно различаться. Поведение таким образом предстает как функция специфической констелляции сил поля, порождающих в индивиде напряженные системы, стремящиеся к своей разрядке. Именно закономерности возникновения, развития и исчезновения разного рода напряженных систем в психологическом поле лежат в основе всех психических явлений.
Динамика действия и напряженные системы
Название первой книги Левина, которая вышла в 1926 г., состоит из трех слов, обозначающих основную проблематику, которой он в тот момент занимался: «Намерение, воля и потребность» [Левин, 2001, с. 94-164]. Эти проблемы в тот момент для психологии были новыми. Проблема воли уже начала изучаться, были экспериментальные исследования, но в достаточно зачаточном виде. Понятие «потребность» в психологии еще не устоялось и не было проработано. Оно вошло в привычный нам обиход уже позднее, а до этого психология мотивации опиралась на довольно абстрактные понятия инстинкта и влечения. Левин не занимался анализом того, откуда вытекает мотивация; он брал потребность как некий факт, изучая, как дальше на ее основе разворачивается динамика действия в конкретной ситуации. Понятие ситуации для Левина оказалось центральным. Если до него мотивацию поведения людей пытались исследовать в аристотелевском духе, пытаясь найти какие-то причины у них внутри, по аналогии с животными, то Левин первый стал рассматривать поведение как результат взаимодействия личности и ситуации, выразив это простой формулой: B = f (P, E), т. е. поведение есть функция от личности и ситуации и не выводимо ни из одного, ни из другого по отдельности. Левин первый показал, что не существует никакой мотивации в отрыве от ситуации, и сами по себе потребности, инстинкты и т. д. ничего не объясняют. Этот взгляд с конца 1930-х гг. и по сей день является доминирующим, общепринятым в мировой психологии. В исследованиях берлинского периода Левин, с одной стороны, дискутировал с Фрейдом, с другой стороны — с бихевиоризмом. В книге «Намерение, воля и потребность» он построил оригинальную теорию мотивации, экспериментально доказав, что эта теория лучше и эффективнее, чем теории бихевиористские и психоаналитические. Избегая, в отличие от Фрейда, радикальных теоретических допущений, Левин предлагает свою, вполне конкурентоспособную версию психодинамики — концепции законов и механизмов трансформаций энергии побудительных сил человека в конкретные действия. Потребность он рассматривает как нужду, порождающую актуальную напряженную систему, разрядка которой происходит в действии при наступлении «подходящего случая». Намерения динамически подобны потребностям, хотя имеют иную природу. В понятие волевых процессов Левин включает целый спектр преднамеренных процессов разной степени произвольности, обращая внимание на такой их признак, как произвольное конструирование будущего поля, в котором наступление самого действия должно произойти уже автоматически. В этой теории Левин, во-первых, преодолел разрыв между мотивационными и волевыми процессами, — он показал, что они взаимосвязаны. Раньше воля рассматривалась как что-то, что противодействует непосредственной мотивации, позволяет ее преодолеть: человек или побуждаем потребностями, или обнаруживает волю как что-то им противостоящее. Левин преодолел этот разрыв, соединил их как взаимосвязанные процессы. Во-вторых, он преодолел разрыв между потребностью и намерением. Потребность — это что-то, что связано с глубинными, витальными нуждами. Намерение — это цель, которая ставится сознательно и не вытекает ни из каких витальных нужд. Какая мотивация за этим стоит — абсолютно неважно. Левин ввел понятие «квазипотребность» для обозначения таких ситуативно сформированных намерений и показал, что, когда такое намерение сформировалось, оно дальше работает точно так же, как и истинная потребность, например голод. В обоих случаях действуют абсолютно одни и те же механизмы, которые описываются ключевым для Левина понятием «напряженная система». Когда мотивация к чему-то побуждает человека, у него формируется напряженная система. А когда потребность удовлетворяется, цель реализуется, намерение выполняется, эта система разряжается. Механизмом, который движет поведением, является как раз наличие напряжения в этой системе. Простой мысленный эксперимент, который проводил Левин, успешно иллюстрировал преимущество этого объяснения по сравнению, скажем, с бихевиористским объяснением на основе теории укрепления ассоциативных связей. Представим себе ситуацию: я хочу написать письмо и отправить его другу. Я написал письмо, заклеил конверт, наклеил марку, написал адрес — что дальше? Дальше его надо бросить в почтовый ящик. Я выхожу на улицу и иду по ней, и мне начинают бросаться в глаза почтовые ящики. Обычно, когда мы просто идем по улице без намерения отправить письмо, мы не замечаем почтовых ящиков. Когда же возникает такая задача, и в кармане лежит письмо, почтовые ящики начинают сами «выпрыгивать» из фона, бросаться нам в глаза. Они приобретают, как говорит Левин, специфическую побудительность, попадают в поле этой напряженной системы и начинают выделяться из фона. Бихевиоризм это объясняет тем, что почтовый ящик в нашем прошлом опыте ассоциативно был связан с задачей отправить письмо, и у нас установилась ассоциативная связь между почтовым ящиком и отправкой письма. Благодаря этой ассоциативной связи, когда возникает намерение отправить письмо, они начинают нам попадаться на глаза и выделяться. В обычных ситуациях эта связь остается не актуализированной. Хорошо, говорит Левин, я встретился с ящиком, бросил письмо и иду дальше. Следующие ящики я уже не замечаю, они опять слились с фоном. Здесь возникает тот критический момент, который разводит объяснение с позиции теории поля и объяснение бихевиористов. Если верно бихевиористское объяснение, то следующие ящики должны еще более настойчиво нам лезть в глаза, потому что мы бросили письмо, удовлетворили наше намерение, ситуация положительно подкрепилась. Поэтому связь стала еще прочнее и следующие ящики должны еще более четко выделяться. На самом деле этого не происходит, потому что основой этого является напряженная система намерения бросить письмо. Она разрядилась, ее уже больше нет после того, как намерение выполнено, нет той основы, которая выделяет значимые для нашего поведения объекты из поля. Левин делает важный вывод: когда возникает такая напряженная система, это приводит к тому, что в поле, в котором разворачивается наше поведение, те отдельные предметы, которые релевантны нашим задачам, нашей мотивации и нашему намерению, выделяются и связываются в единую систему с нашим поведением. Однако разные предметы в поле даже и без наличия каких-то напряженных систем обладают свойством сами вызывать на себя определенное поведение. Констатируя известный факт, что предметы всегда воспринимаются нами пристрастно, обладают для нас определенной эмоциональной окраской, Левин замечает, что помимо этого они как бы требуют от нас выполнения по отношению к себе определенной деятельности. «Хорошая погода и определенный ландшафт зовут нас на прогулку. Ступеньки лестницы побуждают двухлетнего ребенка подниматься и спускаться; двери — открывать и закрывать их, мелкие крошки — подбирать их, собака — ласкать, ящик с кубиками побуждает к игре, шоколад или кусок пирожного “хочет”, чтобы его съели» [Левин, 2001, с. 139]. Это относится не только к маленькому ребенку, хотя у него это наблюдается наиболее отчетливо. Левин проводил бесхитростный эксперимент, приглашая людей по одному на исследование. Человек приходит, ему говорят — подождите пока в приемной. Он остается ждать, а психологи через «зеркало Гезелла» скрытно наблюдают, что он будет делать. Стоит стол, на столе лежат разные предметы — ручка, бумага, что-то еще. Человек подходит, начинает вертеть в руках разные предметы. Некоторые предметы регулярно вызывают на себя определенную активность вне каких-либо намерений или потребностей — просто так, они сами создают побуждение к определенному действию. В числе этих предметов был колокольчик и не нашлось ни одного испытуемого, который удержался бы от того, чтобы в него позвонить. Как у Л. Кэрролла в Стране чудес, на предметах как будто написано, что с ними делать: «выпей меня», «съешь меня». Каждый предмет провоцирует нас на определенные действия с ним, хотя сила такой побудительности у разных предметов неодинакова. Левин описывает эффект побудительности так: «Уже существующее состояние напряжения, коренящееся в намерении, потребности или наполовину выполненной деятельности, направляется на определенный предмет или явление, которое переживается, например, как нечто привлекательное, так что именно эта напряженная система получает теперь господство над моторикой. О таких предметах мы будем говорить, что они обладают “побудительностью”. Подобного рода побудительности предметов одновременно действуют <...> как силы поля в том смысле, что они оказывают регулирующее влияние на психические процессы, особенно на моторику» [Левин, 2001, с. 113]. Источником побудительности объектов внешнего окружения для Левина выступает потребность (или квазипотребность, что, как он неоднократно оговаривает, несущественно в данном контексте). Фактически побудительность объектов оказывается оборотной стороной потребности, однозначно указывая на ее наличие. «До известной степени выражения “существует такая-то и такая-то потребность” и “такое-то и такое-то множество объектов обладает побудительностью к таким-то и таким-то действиям” эквивалентны» [Левин, 2001, с. 141]. В определенных случаях вещи, обладающие побудительностью, есть не что иное как средства к удовлетворению потребностей. Однако наряду с такой самостоятельной или первичной побудительностью Левин выделяет также производную побудительность объектов, которые прямо не удовлетворяют никакую потребность, но находятся в определенном отношении к ее удовлетворению, например приближают его. Левин, впрочем, подчеркивает относительность границы между первичной и производной побудительностью. Он дает богатое описание феноменологии побудительности, которая меняется в зависимости от ситуации, а также в результате осуществления требуемых действий. Так, например, как показали проведенные под руководством Левина эксперименты А. Карстен, насыщение ведет к потере объектом и действием побудительности, а пресыщение выражается в смене положительной побудительности на отрицательную; одновременно положительную побудительность приобретают посторонние вещи и занятия, особенно в чем-то противоположные исходному. Действия и их элементы также могут утрачивать свою естественную побудительность в результате автоматизации. Приводимые Левином факты свидетельствуют о прямой связи изменений побудительности объектов с динамикой потребностей и квазипотребностей субъекта, а также его жизненных целей. Более того, с повышением интенсивности потребностей не только усиливается требовательный характер отвечающих им объектов, но и расширяется круг таких объектов (голодный человек становится менее привередливым). Закономерности действия напряженных систем были показаны в цикле блестящих экспериментальных работ студентов Левина. Одна из первых таких работ — диплом Овсянкиной, где было показано, что когда человек что-то делает и его прерывают, не дают довести дело до конца, говоря «все, больше не надо, сделайте другое», у него возникает желание обязательно закончить то, что начато, завершить гештальт. Продолжением этой работы стало исследование Б. В. Зейгарник, в котором был изучен феномен лучшего запоминания незавершенных действий по сравнению с завершенными, который вошел в историю психологии под названием «феномен Зейгарник» [Зейгарник, 2001]. В исследовании Г. Биренбаум по забыванию намерений была показана возможность разрядки напряженной системы через посредство замещающих действий [Birenbaum, 1930]. Не только прямая реализация поставленной цели непосредственно может привести к разрядке системы, но и что-то частичное, неполное, компромиссное, замещающее. И еще много других ярких экспериментальных исследований были построены на этой теоретической модели. Еще в конце 1920-х гг. Левин показывал и анализировал небольшой документальный фильм под названием «Ханна садится на камень» — как маленькая девочка пытается сесть на камень. Камень обладает для нее притягательностью, побудительностью, она хочет на него сесть, но никак не может. Почему? Потому что, чтобы сесть на камень, она должна от него отвернуться. А она от него физически не может отвернуться, потому что вектор сил ее поведения направлен к камню, она должна быть к нему лицом. Она еще не может отворачиваться от того, что ей нужно. И она решает в конце концов проблему так: изгибается таким образом, что видит этот камень у себя между ног, подходит к нему, пятясь, но не теряя его из виду, и так садится на него. Левин ввел в книге «Намерение, воля и потребность» важное различение волевого и полевого действия. Волевое — то, которое осуществляется в соответствии с намерением, поставленной целью. Полевое — то, которое направляется силами поля, исключительно извне. Полевое поведение актуализируется в тех ситуациях, когда у нас нет четкой цели. Если у нас есть своя четкая стратегия, и мы знаем, что мы в данный момент хотим, то мы достаточно легко можем преодолевать влияние отвлекающих сил поля. Если у нас нет своей внутренней альтернативы, мы легко попадаем под действие полевых сил и начинаем действовать под влиянием самих предметов, в том числе под влиянием других людей. Это различение волевого и полевого, появившееся еще в ранних исследованиях Левина, очень актуально и во многих ситуациях хорошо работает. Рецепт борьбы с полевым поведением, с любой зависимостью, — формирование собственной мотивации, своей системы целей и своих стратегий. Если у человека нет своих намерений, он обречен на зависимость от поля. Преднамеренное действие, которое строится на основе сознательного намерения, нельзя рассматривать как основной тип волевой деятельности, «оно обнаруживает все переходные формы, начиная от вполне управляемых действий и кончая неуправляемыми, импульсивными, полевыми действиями» [Левин, 2001, с. 162]. Преднамеренные заранее подготовленные действия относительно редки. Чаще всего действия начинаются как преднамеренные, акт намерения позволяет поставить некоторую цель, а дальше они продолжаются уже как неуправляемое полевое действие. Речь идет о произвольном действии, когда у нас не только есть сама по себе цель, но мы эту цель начинаем реализовывать. Во многом именно непроизвольные механизмы управления через напряженную систему позволяют объяснить переходы от решения к действию. Когда у нас возникает какая-то мотивация, возникает и круг вещей, событий, обладающих побудительностью, и они сами уже влекут к выполнению действия, удовлетворяющего потребность. Чем сильнее квазипотребность, чем сильнее намерение, тем больший круг предметов в него вовлекается и тем больше все поле становится на службу реализации именно этой напряженной системы. Уже в 1950-е гг., двадцать лет спустя, у американских учеников Левина (в частности, у Г. Виткина) возникло понятие полезави- симости/поленезависимости. Одним людям по своим индивидуальным особенностям, как выяснилось, труднее отстроиться от сил внешнего поля, а другие сравнительно легче могут это сделать. Это индивидуальная, диагностируемая личностная особенность [Witkin et al., 1977]. Если квазипотребность насыщена, то побудительность, как правило, исчезает, даже в случае фиксации потребности или квазипотребности на определенном предмете, который не просто ситуативно в данный момент, а вообще рассматривается как то, что может эту потребность или квазипотребность удовлетворить. Причем квазипотребности всегда включены в определенный психологический комплекс, в определенную сферу личности. Любое намерение, любая квазипотребность связана и с другими квазипотребностями, и с истинными потребностями. И все в нашем поведении оказывается в конечном счете взаимосвязанным. Правда, эти подробные взаимосвязи за рамками конкретной ситуации Левин не рассматривает.
Награда и наказание. Мотивационные конфликты
В начале 1930-х гг. Левин начинает разрабатывать схематические представления об общей структуре поля. Он вводит такие понятия, как «границы поля», «перемещение», «силы», и показывает, как разные элементы поля вызывают определенные действия по аналогии с полем физических сил. В 1931 г. он выпускает небольшую, принципиально важную монографию под названием «Психологическая ситуация награды и наказания» [Левин, 2001, с. 165-205], где он впервые не только ввел в развернутом виде идеи конфликта сил поля, но и подробно рассмотрел вопрос о механизмах мотивационного действия внешних давлений, заставляющих ребенка «осуществить действие или продемонстрировать поведение, отличное от того, к которому его непосредственно тянет в данный момент» [Левин, 2001, с. 165]. Ситуация награды или наказания прямо противопоставляется «той ситуации, в которой поведение ребенка управляется первичным или производным интересом к самому делу» [Левин, 2001, с. 166]. Левин делает детальнейший разбор психологической ситуации награды и наказания. Понятие «побудительность» сменяется более простым понятием «валентность», которое означает только более или менее интенсивный вектор движения к объекту или от него. Это помогает ему формализовать свою теоретическую модель, уходя от анализа конкретных действий, к которым побуждают предметы, но вводя топологические схемы, характеризующие векторы движений, которые задают силы поля в той или иной ситуации. Ситуация непосредственного интереса к делу наиболее проста. Положительная побудительность самой цели порождает такую структуру поля, при которой даже при наличии барьеров, отделяющих ребенка от цели, и изменении местоположения цели, результирующее направление сил поля меняется вместе с ними так, что всегда сохраняется вектор в направлении цели. Левин называет это «естественной телеологией» [Левин, 2001, с. 169]. Более детального анализа заслуживает ситуация требования с угрозой наказания, неважно, является ли эта угроза явной или скрытой. Сам по себе предмет действия (неприятное задание) обладает для ребенка отрицательной валентностью, но если тот не будет этого делать и двинется в другую сторону, там его ждет наказание — другая отрицательная валентность. Ребенок неминуемо оказывается в конфликтной ситуации. Здесь Левин вводит основные положения своей теории конфликта, из которых во многом выросла современная конфликтология как целостная научно-практическая дисциплина. В частности, он выделяет три основных типа конфликтных ситуаций: конфликт буриданова осла, находящегося в ситуации выбора между двумя разнонаправленными положительными побудителями, ситуация «двух зол» — конфликта между двумя также противонаправленными отрицательными валентностями — и ситуация амбивалентных сил, действующих с одной и той же стороны, но с противоположным знаком, конфликт притяжения — отталкивания [Левин, 2001, с. 171]. Ситуация угрозы наказания относится к конфликтам второго типа. Левин показывает, что в этой ситуации ребенок будет максимально «стремиться к выходу из поля, если только против этого не будет предпринято специальных мер» [Левин, 2001, с. 172]. Этими мерами могут быть барьеры как физической природы, так и социальной (словесные угрозы). При этом чем сильнее отрицательная побудительность задания, тем более прочным должен быть барьер, препятствующий уходу из ситуации. Подобная ситуация неминуемо становится ситуацией силового принуждения. Даже в отсутствие прямых угроз и требований власть взрослых ограничивает возможности ребенка. «Власть взрослых и их угрозы наказания настолько пронизывают собой все жизненное пространство ребенка, что область, в которой ребенок может свободно передвигаться, оказывается практически уничтоженной» [Левин, 2001, с. 176-177]. И даже при выборе наказания как меньшего из зол и осознанном принятии этого наказания конфликтная ситуация не исчезает, а продолжает воспроизводиться, порождая постоянный динамический конфликт и эмоциональное напряжение, закономерным следствием которого становятся описываемые Левином действия, направленные на барьер, реакции борьбы с взрослыми, уход в себя, бегство в ирреальность и, в самом крайнем случае, аффективные взрывы. Ситуация обещания награды за выполнение нежелательных действий также является конфликтной. Нежелательное задание оказывается в данной ситуации барьером, отгораживающим от желанной награды. Сам по себе этот барьер обладает отрицательной валентностью, но только через него можно получить доступ к желаемому. Вместе с тем, хотя и ситуация награды, и ситуация наказания являются конфликтными и лишенными «естественной телеологии», между ними есть существенное различие. Оно выражается в том, что «в случае угрозы наказания барьер окружает ребенка со всех сторон, в то время как в ситуации награды ребенок стоит вне кольца, образуемого барьером и заданием. Таким образом, при обещании награды свобода действий ребенка в целом не ограничивается, и лишь конкретный объект жизненного пространства, а именно награда, делается недоступным (до тех пор, пока он не выполнит задания)» [Левин, 2001, с. 195]. Поэтому ситуация награды не обладает такой принудительностью. Об этом свидетельствуют и способы поведения в ситуации награды, которые лишены такого напряжения, как способы действия в ситуации наказания. «В силу значительно меньшей принудительности ситуации награды все процессы в ней обычно носят более легкий характер» [Левин, 2001, с. 196]. С ситуацией награды отчасти сходна ситуация запрета с угрозой наказания в случае его нарушения. «Ребенок полностью сохраняет свою свободу действий за исключением определенной ограниченной области запрещенного действия» [Левин, 2001, с. 199]. Это, конечно, верно в том случае, если зона запрета не является очень большой или очень значимой для ребенка. Ситуация запрета с перспективой вознаграждения за его соблюдение в чистом виде встречается редко без дополнительной угрозы наказания за нарушение запрета. В заключительном параграфе работы Левин останавливается на однозначном выводе, к которому привел его сравнительный анализ награды и наказания: оба способа воздействия не слишком эффективны. «Наряду с наказанием и вознаграждением существует еще и третья возможность вызвать желаемое поведение — а именно, возбудить интерес и вызвать склонность к этому поведению» [Левин, 2001, с. 202]. Лучше всего, когда человек, и ребенок в частности, делает что-то ради интереса к самому процессу, к самому объекту, потому что вектор, направленный именно на этот объект, в этом случае всегда сохраняется, даже если есть барьер, который отгораживает его от того, что ему интересно. Когда же мы пытаемся заставить ребенка или взрослого делать что-то на основе кнута и пряника, главный вектор его движения оказывается направлен в сторону. Чем больше он стремится приблизиться к нежелаемому, но подкрепляемому объекту и начать делать то, что от него требуют, тем больше вырастают силы, толкающие в противоположном направлении. Кардинальное решение проблемы воспитания Левин видит только в одном — в изменении побудительности предметов. «О педагогике интереса в психологическом смысле слова речь может идти только тогда, когда удается действительно изменить побудительность соответствующего действия» [Левин, 2001, с. 203]. Левин осознает трудность этой задачи и в качестве пути ее решения говорит преимущественно об изменении контекстов, в которые включается действие. «Включение задания в другую психологическую область (например, перенос действия из области “школьные задания” в область “действия, направленные на достижение практической цели”) может коренным образом изменить смысл и, следовательно, побудительность самого этого действия» [Левин, 2001, с. 204]. Фактически, от этой работы Левина взяли начало развернувшиеся в 1970-1980-е гг. исследования соотношения внутренней и внешней мотивации, см. [Гордеева, 2006]. Внутренняя мотивация порождается самим процессом, интересом и увлечением. Внешняя мотивация связана с внешними заданными условиями и требованиями: сделаешь уроки — пойдешь гулять. Было показано экспериментально во многих деталях, что хотя контроль с помощью внешних подкреплений почему-то считается самым эффективным, на самом деле самый неэффективный способ мотивирования. Он подрывает внутреннюю мотивацию. Это хорошо заметно в средней школе — система оценок перестает быть только обратной связью и становится чем-то, ради чего люди работают и учатся, что убивает внутреннюю познавательную мотивацию. Известный популярный писатель и журналист Александр Генис в одном из газетных эссе выразил это так: «Школа силой берет у нас то, что мы охотно бы отдали ей по любви». Можно увидеть и прямую преемственность с этой работой Левина оформившихся в 1940-е гг. идей А. Н. Леонтьева о смысле действий, задаваемых той целостной деятельностью, в которую это действие включено [Леонтьев, 2009]. Наконец, у самого Левина с анализа награды и наказания и типологии конфликтов начались попытки еще большей формализации объяснительных моделей человеческого поведения.
Жизненное пространство, уровни реальности и психологическое время
В 1935 г. вышла на английском языке в США книга Левина «Динамическая теория личности», которая стала одной из первых книг, способствовавших формированию предметной области психологии личности. В нее вошли как доработанные переводы ранних работ, так и новые обобщающие тексты. Одна из ключевых обобщающих работ, которая вошла в книгу 1935 г., называется «Влияние сил окружающей среды на поведение и развитие ребенка» [Левин, 2001, с. 206-236]. На ребенке эти закономерности легче всего показать: у взрослых накладывается друг на друга больше разных полей, а у ребенка эти поля проще и отчетливей, поэтому Левин больше описывает их на материале поведения детей. Левин вводит здесь свою знаменитую формулу взаимодействия личности и среды B = f (P, E) [Левин, 2001, с. 210], вводит понятие текущей ситуации ребенка, а чуть позже — понятие жизненного пространства, которое представляет собой единство внешней и внутренней среды. «Жизненное пространство (life space): совокупность фактов, которые определяют поведение (B) индивида в конкретный момент. Жизненное пространство (L) представляет собой совокупность возможных событий. Жизненное пространство включает в себя человека (P) и среду (E). B = f (L) = f (P, E). Оно может быть представлено как ограниченное структурированное пространство» [Lewin, 1936, p. 216-217; цит. по: Психология социальных ситуаций, 2001, с. 36]. Для Левина было не слишком принципиальным различение внутреннего и внешнего, столь важное в психологии индивидуальности, в дифференциальной психологии, в психоанализе. По Левину, процессы внутренние и процессы внешние образуют единое поле; соединяет их поведение. Границы есть, но они играют не самую принципиальную роль. Левин подробно описывает фундаментальные свойства поля, вводит понятие перемещения в поле. Поле по-своему структурировано, в нем есть границы, барьеры. Границы запрещают одни направления перемещения и разрешают другие. Кроме просто доступных направлений перемещения, есть еще те направления, в которых толкают сами силы поля, а есть направления перемещения, которые силы поля запрещают. Эти силы в достаточной мере динамические. То, как эти силы быстро меняют свое направление, он иллюстрирует на таком примере: на воде, на берегу озера или пруда, на волнах качается игрушка, резиновый лебедь, и маленькая девочка пытается его достать. Она подходит, лебедь ее притягивает, а потом волна набегает, и она убегает от этой волны. Вектор сил меняется, и девочка под влиянием этих сил поля движется вперед — назад [Левин, 2001, с. 223]. Дальше Левин начинает вводить конструкты, связанные уже в большей мере с чисто человеческими аспектами существования. Он начинает говорить про индуцированные валентности и социальные поля [Левин, 2001, с. 226-227]. Еще в работе по награде и наказанию источником многих барьеров и свойств поля выступали взрослые люди, которые задавали валентности и барьеры. Взрослые говорят «нельзя», и ребенок порывается, но не может: возникают явления, которые не связаны со структурой физического окружения, барьеры социальной природы. Левин описывает их как социальные поля. Для новорожденного значимы только физические условия. «Но очень скоро все большее значение начинает приобретать их (взрослых. — Д. Л.) влияние на психологическое окружение малыша. Взрослый запрещает или разрешает брать те или иные вещи, называет поведение ребенка хорошим или плохим, хвалит или ругает его» [Левин, 2001, с. 226]. Это создает совершенно новый уровень поля, который вступает во взаимодействие с физическим полем. «Для младенца, которому несколько недель или месяцев от роду, валентности определяются, по существу, его собственными потребностями и их текущим состоянием. Если он не хочет есть ту или иную еду, то его нельзя заставить ее съесть никакими психологическими уловками. Он будет просто выплевывать ее. Если ребенок старше, то возможность оказывать на него влияние психологическими средствами несравнимо больше. Неприятное ребенку действие можно включить в игру или в другую деятельность и тем самым радикально изменить его значение (а следовательно, и его валентность)» [Левин, 2001, с. 226]. Не случайно именно из понятий побудительности и валентности в конечном итоге во многом выросло понятие личностного смысла, фактически именно Левин показал, как это работает на уровне конкретных ситуативных механизмов поведения. И возможность оказания такого влияния связана с тем, что для ребенка все большую роль начинают играть социальные факты, отношение к власти, возможные действия других людей. На отношении к власти это очень четко видно. Не случайно Левин в американский период своей деятельности сместил проблематику на отношения лидерства, отношения межличностного влияния одних людей на других. Известно, что у любого руководителя как в терапевтической группе, так и в политической структуре ровно столько власти, сколько ему делегируют участники сообщества. Короля играет свита. Но эти поля создает не сам властитель, мы создаем эти поля, приписывая ему некоторую власть над собственным поведением. Эти барьеры в нашем поле. У каждого свое поле; каждый воспринимает какие-то вещи как барьеры и сам себе многие вещи ограничивает. Известно, что внутренний цензор, внутренний редактор всегда строже внешнего. Это тоже связано с индуцированными полями. В той мере, в какой мы принимаем это как реальность нашего поля, оно начинает на нас действовать. Левин ввел также представление об уровнях реальности [Левин, 2001, с. 230]. Не все происходит в реальном поле. Мы можем уходить в воображение, мы можем уходить в себя. Мы строим другое поле в сфере воображения. И то, что мы выстраиваем какую-то параллельную реальность в плане воображения, помогает нам встроить свое поведение в реальность в самом жизненном поле. Это становится возможным благодаря нашему развитому сознанию, благодаря возможности строить свою реальность в воображаемом внутреннем поле, которое отличается от реальности, которая нам навязана грубой внешней ситуацией. Роль этого идеального поля, поля воображения, поля сознания, особо сильная в подростковом возрасте, потому что подростки во многом компенсируют свои проблемы с реальным физическим полем за счет того, что они выстраивают компенсаторные образы в воображении. Л. С. Выготский в те же годы в своей работе «Воображение и творчество в детском возрасте» [Выготский, 1991] показал, что у подростков воображение играет ту же самую роль, что и художественное творчество у взрослых — попытки экспериментирования с миром, попытки выстраивания возможных вариантов и проверки, опробования того, что может быть. Это же происходит со взрослыми в психотерапевтической группе. Не всегда использование этого поля воображения, поля сознания идет нам на благо. Бывают связанные с этим неблагоприятные ситуации. В частности, в своей известной статье «Определение поля в данный момент времени» [Левин, 2001, с. 239-250] Левин ввел идею о том, что в поле в данный момент времени существует не только настоящее, то есть непосредственно данное, но и прошлое, и будущее. «Важно понять, что психологическое прошлое и психологическое будущее — это синхронные части психологического поля, существующего в данный момент t» [Левин, 2001, с. 246]. Другими словами, и прошлое, и будущее психологически реальны, но как части настоящего, в меру их связи с настоящим. Поведение всегда в настоящем, личность как динамическая констелляция сил тоже в настоящем. Прошлое или будущее, не связанные с настоящим, психологически не существуют. Левин тем самым одним из первых ставит проблему психологического времени, не совпадающего с физическим, и соединяет психологическое время и психологическое пространство. В частности, его внимание привлек такой интересный феномен: нередко бывает, что заключенные в тюрьме совершают побег буквально за несколько месяцев, а то и недель до освобождения. И как результат — их ловят, они получают дополнительный срок. И вроде бы по всем параметрам это абсурдное, бессмысленное предприятие. Левин это объясняет тем, что в их собственной внутренней реальности они уже на свободе, для них уже это стало настолько близкой и реальной перспективой, что они уже перенеслись в реальность освобождения и ощущают себя уже свободными. Возникает невыносимый контраст и ощущение невозможности того, что их реально окружает, и они совершают побег только потому, что не могут это вынести. Если вначале они адаптировались к ситуации заключения, то сейчас, еще не будучи выпущенными на свободу, они уже адаптировались к свободе и они уже внутренне не в тюрьме. Они совершают побег, чтобы восстановить гармонию своего внутреннего состояния и внешнего поля.
Американский период: новые проблемы и подходы
Дальше, уже после эмиграции в США, работы Левина развиваются в двух разных направлениях. Общепсихологическая проблематика теории поля у него сохраняется, но резко усиливается формализация и математизация теоретических схем. После «Динамической теории личности» Левин публикует работу «Принципы топологической психологии» [Lewin, 1936], в которой продолжается движение в направлении формализации и математизации. Содержательно сюда же примыкают и опубликованные несколькими годами позднее работы «Концептуальное представление и измерение психологических сил» [Lewin, 1938] и «Формализация и прогресс в психологии» [Lewin, 1940]. Левин вводит единый математический аппарат и систему понятий, вытекающую из построенной им математической модели (понятия силы, напряжения, расстояния, барьера, локомоции) как связующее средство для разных областей психологии. Испытывая теоретические сложности с объяснением переходов от одного ситуативного поля к другому, Левин пытается преодолеть их с помощью формально-математических средств. Однако формализация не дает выхода к обнаружению новых феноменов или к предсказанию либо изменению поведения. Вместе с тем разработанный Левином концептуальный аппарат теории поля в последующие годы смог стать для него средством конкретнопсихологического анализа. А обращение к проблемам социальной психологии в связи с переездом в США сделало его одним из основателей этой области психологии. Его работы американского периода находятся на стыке социальной психологии, общей и психологии развития. В книге «Теория поля в социальных науках», см. [Левин, 2000а], обобщающей работы Левина этого периода, он свел целый ряд работ, касающихся проблем и межгрупповых отношений и групповых явлений, с одной стороны, и развития ребенка. В них он дал образцы конкретно-психологического анализа различных социальных явлений — от супружеских конфликтов и проблем подросткового возраста до проблем построения демократического общества в стране с сильными авторитарными традициями — и показал возможность экспериментирования в социальном пространстве. Так, например, под руководством Левина осуществляется серия блестящих экспериментальных исследований стиля лидерства и влияния на поведение человека демократической, авторитарной и попустительской групповой атмосферы [Левин, 2001, с. 303-320]. Эти эксперименты характеризуются принципиально новыми особенностями. К ним относятся активная позиция экспериментатора (принципиально разная в разных сериях — чего не было в экспериментах берлинского периода) и отсутствие ролевой позиции «испытуемого». Отсюда шаг до методов групповой дискуссии и тренинга, два шага до групповой психотерапии. Несколько особняком стоит работа под названием «Регрессия, ретрогрессия и развитие» [Левин, 2001, с. 271-302]. Это чуть ли не единственная работа Левина, посвященная личности в более традиционном понимании, то есть устойчивой структуре индивидуально-психологических особенностей, хотя эти особенности, конечно же, характеризуют динамические особенности действий в поле. Левин дал четкий анализ того, каковы объективные, однозначные критерии развития, по чему мы можем судить, что одна структура поведения, структура поля более развита, чем другая. Он сформулировал пять основных аспектов, пять основных критериев развития. 1. Многообразие поведения. 2. Организация поведения. 3. Расширение сфер деятельности. 4. Взаимозависимость разных форм поведения. 5. Степень реализма. 1. Многообразие поведения. По мере роста ребенка его поведение становится все более и более разнообразным, хотя некоторые виды поведения в процессе развития исчезают, им на смену приходит гораздо больше новых. В ходе нормального развития на протяжении детства многообразие поведения, вариативность поведения закономерно растет и продолжает расти во взрослом возрасте, если мы сами себя искусственно не ограничиваем. 2. Организация поведения. «Если бы развитие поведения сводилось к одному только увеличению его многообразия, можно было бы ожидать, что поведение индивида будет становиться все более и более хаотичным <...>. Очевидно, что это не так. Параллельно с увеличением дифференциации идет другая линия развития» [Левин, 2001, с. 281]. Укрупняются единицы действия. В одну единицу действия начинает входить все большее количество частей, увеличивается внутренняя связность единиц действия. Если для маленького ребенка, как и для животного, то, что он делает сейчас, в данный момент никак не связано с тем, что он делал вчера, и с тем, что он будет делать завтра, то для взрослого все это взаимосвязано и взаимообусловлено. Существует достаточно много конкретных механизмов этой интеграции и иерархизации целей. Левин выделяет три основных направления изменения в рамках параметра организации: первое — это растущая сложность действий, количество частей, которые могут входить в состав действия; второе — иерархическая организация, то есть упорядочение подцелей по отношению к глобальным целям (у старших детей увеличивается количество уровней иерархии по сравнению с младшими); и третье — это усложнение организации, под которым понимается, что одновременно могут выполняться несколько разных действий, одно действие может вести к нескольким целям, игра может происходить параллельно с какими-то другими видами деятельности. С этим же связано возникновение в речевой коммуникации второго слоя, скрытого плана. Взрослый, в отличие от ребенка, может говорить не только то, что думает, но вкладывать дополнительное содержание. Ложь и шутки как примеры второго плана появляются в примитивных формах сравнительно рано. С возрастом способность и к лжи, и к шуткам явно увеличивается. 3. Протяженность сферы деятельности и интересов, то есть расширение мира, расширение поля с точки зрения пространства, времени, организации. Трехмесячный младенец, живущий в своей кроватке, хорошо знаком только с тем, что в кроватке, и приблизительно — с тем, что находится в комнате за пределами кроватки. Годовалому ребенку доступно больше, трехлетнему — еще больше. Постепенно устанавливаются когнитивные карты, связи между разными компонентами этого поля. Первоначально для ребенка существует только тот мир, который непосредственно сейчас в поле, но со временем возникает идея постоянства мира за пределами того, что ребенок непосредственно видит — сзади, оказывается, тоже есть мир. 4. Взаимозависимость поведения. По мере дифференциации поведения разные формы поведения оказываются все в большей степени связаны между собой и интегрируются в более сложные системы. 5. Степень реалистичности. Здесь Левин ссылается на Пиаже, который анализировал развитие представлений ребенка о реальности. Мир ребенка становится постепенно все более реалистичным. Если изначально для него все — единая субъективная реальность, то дальше происходит постепенное различение того, что он соотносит с объективной реальностью и на основании этого может комму- ницировать с другими людьми по ее поводу, и того, что остается явно субъективным, то есть плоскость воображения, плоскость ирреального, то, что не соотносится с этим миром. Возможна и задержка в дифференциации этих слоев, с чем мы сталкиваемся не только в клинике, но и в обыденной жизни.
Последний набросок теории поля
Завершающее, уже окончательное систематизированное представление Левина о поле и о функции поля содержится в большой статье 1946 г., которая называется «Поведение и развитие ребенка как функция от ситуации в целом» [Левин, 2001, с. 372-424]. Это наиболее полное и целостное изложение того, что можно назвать «психологией с точки зрения теории поля». Левин заново выстраивает все понятия, определяет все основные категории — что такое поле, что такое силы, что такое локомоции, что такое жизненное пространство, что такое закон в психологии, единицы анализа, временная перспектива, уровни реальности, местоположение индивида по отношению к разным областям, границы между областями, которые могут быть более гибкими, проницаемыми, или жесткими, непроницаемыми, и др. В этой работе Левин реализует принцип «последовательного приближения» к анализу конкретной ситуации конкретного ребенка. Прежде всего формулируются основные методологические положения и понятия: понятия жизненного пространства и психологического поля, принцип общезначимости закона, различение динамических и фенотипических свойств, понятие макро- и микроскопических единиц анализа. Затем, переходя на более конкретный уровень анализа, Левин излагает теорию поведения, определяемого конкретным психологическим полем, в которую вошли в той или иной форме все проблемы, занимавшие его в разные периоды научной деятельности. Они делятся в работе на несколько содержательных блоков. Первый блок проблем образует когнитивная структура жизненного пространства: дифференциация измерений жизненного пространства (выделение психологического настоящего, прошлого и будущего), разделение уровней реального и нереального, регрессия. Например, из положения о постепенности дифференциации уровней реального и нереального следует, что «у маленького ребенка граница между правдой и ложью, восприятием и воображением является менее четкой, чем у более старших детей» [Левин, 2001, с. 379] — а это важно понимать всем, кто практически работает с детьми. Второй блок — проблемы местоположения индивида в жизненном пространстве, доступность и недоступность областей жизненного пространства, передвижение в нем. Конкретные феномены, относящиеся к этому блоку: адаптация к ситуации, проблемы групповой принадлежности (в том числе — различия ощущения групповой принадлежности в авторитарной и демократической групповой атмосфере). Третий блок — изменения когнитивной структуры. Конкретные феномены: проблема обходного пути и инсайта, научение как структурирование и дифференциация прежде неструктурированной области, неоднозначная роль повторения при научении. Четвертый блок — проблемы психологических сил и силовых полей. Конкретные феномены: ситуация почти достигнутой цели, проблема соотношения «личных» и «безличных» сил в той или иной ситуации. Анализ ситуаций мотивационного конфликта (в том числе ситуации власти взрослого над ребенком) и их основные типы, «выход из поля», эмоциональное напряжение и беспокойство. Пятый блок — наложение ситуаций. Конкретные феномены: наложение деятельностей, процесс принятия решения, влияние группы на индивида, влияние маргинальной позиции на эмоциональные проблемы детей. Шестой блок — факторы, определяющие поле и его изменения. Речь идет о проблеме потребностей и валентностей. Конкретные феномены: влияние состояния потребностей на когнитивную структуру, реальное и замещающее удовлетворение потребности. Седьмой блок — изменение потребностей и целей. Конкретные феномены: настойчивость, влияние уровня трудности, психологическое насыщение, намерение как создание квазипотребности, уровень притязаний и факторы, его определяющие, степень зрелости притязаний, проблема индуцированных потребностей и источников идеологии, эгоизм и альтруизм, подчинение и социальное давление, принятие чужих целей, ситуации агрессивной и апатичной авторитарности, принятие групповых целей. Индивида, находящегося в поле, Левин рисует в виде структуры областей; внутри индивида есть деление на определенные области, внешние и внутренние. Внешние — перцептивно-моторные области — те, через которые индивид вступает в соприкосновение с внешним миром. Внутренние — глубинные, интимные — не имеют выхода на внешнее поле иначе как через перцептивно-моторную область. Скажем, цели генерируются во внутренних областях, но они еще должны получить доступ к моторике, движению. Между областями существуют разные расстояния близости и удаленности, границы характеризуются разной степенью прочности, проницаемости. Отдельные области могут менять свои конфигурации, менять свои размеры, сливаться, дифференцироваться. Одна область по мере развития разделяется на несколько разных областей со своими границами. Границы могут быть разной природы — физические, психологические, социальные. Но с точки зрения их действия психологические и физические границы во многом близки и примерно одинаково влияют на поведение. Эта логика строения теории совпадает с логикой развития личности. Ключевое понятие для Левина — понятие дифференциации. Развитие человека заключается в дифференциации внутренних зон. Изначально, когда ребенок рождается, для него не существует отличия его самого от внешнего мира. Постепенно он приходит к осознанию несовпадения и различения Я и остального мира, обнаруживает границы между нами. И далее в нем самом постепенно идет дифференциация, вычленение поверхностных, внешних областей и внутренних, глубинных областей. Чисто схематически это можно изобразить наподобие того, как в школьных учебниках по биологии изображается деление клетки. Левин выделяет разные аспекты дифференциации и развития: дифференциация форм поведения, дифференциация потребностей, дифференциация познавательной сферы, дифференциация социальных отношений. Завершает он статью фразой: «Можно ожидать, что все проблемы индивидуальных различий будут все в большей мере связываться с общими психологическими законами развития и поведения» [Левин, 2001, с. 424].
Заключение
Левин, пожалуй, больше, чем кто-либо еще, связывает между собой разошедшиеся в начале XX в. линии гуманитарного и естественно-научного классического подхода к человеку, то есть линию личности и линию индивидуальности (о соотношении этих подходов см. [Леонтьев, 2006; 2008]). С одной стороны, Левин берет в качестве точки отсчета человека как индивидуальность, не особенно пытаясь вникнуть в его внутренние процессы, содержания, смыслы, и пытается анализировать структуру сил, которые действуют на него и доступны описанию внешнего наблюдателя, строить психологию по образцу естественных наук, в первую очередь физики. Но вскоре он обнаруживает, что человек способен сам влиять на эту структуру сил через отношение к этому, разное понимание смысла ситуации, формулирование собственных целей. В американский период жизни Курт Левин пришел к идеям, касающимся построения психологического исследования, которые были очень далеки от его начальных, первичных ориентаций на образец естественных наук. Само открытие им групповых явлений, того факта, что в ситуации группового обсуждения принятие решений строится совершенно по-другому, чем при внушении один на один, и нет лучшего способа убедить в чем-то людей, чем собрать их вместе и дать им все это обсудить, никак не вписывалось в физическую причинность. Он пришел к идее, которую он обозначил как идею действенного исследования, и которая сейчас становится все более и более востребованной. Такое исследование выступает как составная часть решения реальных социальных задач, например таких как изменение межгрупповых отношений. Левин описывает соотношение действия, исследования и тренинга в виде треугольника, «разрушение которого крайне негативно отразится на качественности трех его составляющих и на осуществлении наших целей в общем» [Левин, 2000б, с. 379-380]. Это, по сути дела, то же самое, что Выготский называл психотехническим исследованием. Нельзя изучать явление в статике, не пытаясь на него воздействовать, и нельзя оказывать воздействие, не изучая одновременно объект. Тем самым Левин в конце своей не слишком долгой, но невероятно продуктивной жизни приходит уже к неклассическим идеям, связанным с пониманием специфики человека как особого рода объекта исследования и психологии как науки особого рода, которую, оказывается, уже невозможно строить по образу и подобию естественных наук.
Литература Выготский Л. С. Воображение и творчество в детском возрасте. 3 изд-е. М.: Просвещение, 1991. Гордеева Т. О. Психология мотивации достижения. М.: Смысл; Академия, 2006. Гришина Н. В. Курт Левин: жизнь и судьба // Левин К. Разрешение социальных конфликтов. СПб.: Речь, 2000. С. 6-99. Зейгарник Б. В. Теория личности Курта Левина. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. Зейгарник Б. В. Запоминание законченных и незаконченных действий // Левин К. Динамическая психология: Избранные труды / под общ. ред. Д. А. Леонтьева, Е. Ю. Патяевой. М.: Смысл, 2001. С. 427-495. Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Речь, 2000а. Левин К. Разрешение социальных конфликтов. СПб.: Речь, 2000б. Левин К. Динамическая психология: Избранные труды / под общ. ред. Д. А. Леонтьева, Е. Ю. Патяевой. М.: Смысл, 2001. Леонтьев А. Н. Психологические основы развития ребенка и обучения. М.: Смысл, 2009. Леонтьев Д. А. Личность как преодоление индивидуальности: основы неклассической психологии личности // Психологическая теория деятельности: вчера, сегодня, завтра / под ред. А. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006. С. 134-147. Леонтьев Д. А. Неклассический подход в науках о человеке и трансформация психологического знания // Психология, лингвистика и междисциплинарные связи: сборник научных работ к 70-летию со дня рождения Алексея Алексеевича Леонтьева / под ред. Т. В. Ахутиной, Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2008. С. 205-225. Леонтьев Д. А., Патяева Е. Ю. Курт Левин: в поисках нового психологического мышления // Психологический журнал. 2001. Т. 22, № 5. С. 5-16. Олпорт Г. Личность в психологии. М.: КСП+; СПб.: Ювента, 1998. Психология социальных ситуаций / под ред. Н. В. Гришиной. СПб.: Питер, 2001. Birenbaum G. Das Vergessen einer Vorahme // Psychologische Forschung. 1930. Bd. 13, Heft 2-3. S. 218-284. Lewin K. A dynamic theory of personality: selected papers. New York: McGraw- Hill, 1935. Lewin K. Principles of Topological Psychology. New York; London: McGraw-Hill, 1936. Lewin K. The Conceptual Representation and Measurement of Psychological Forces // Duke University Contributions to Psychological Theory. 1938. Vol. I, no. 4. Lewin K. Formalization and Progress in Psychology // University of Iova Studies in Child Welfare. 1940. Vol. 16, no. 3. P. 7-42. Witkin H. A., Moore C. A., Goodenough D. R., Cox P. W. Field-Dependent and Field- Independent Cognitive Styles and Their Educational Implications // Review of Educational Research. 1977. Vol. 47, no. 1, pp. 1-64. References Allport G. Personality in psychology. Moscow, KSP+ Publ.; St. Petersburg, Juventa Publ., 1998. (In Russian). Birenbaum G. Das Vergessen einer Vorahme. Psychologische Forschung, 1930, vol. 13, no. 2-3, pp. 218-284. Gordeeva T. O. Psychology of achievement motivation. Moscow, Smysl Publ.; Akademiia Publ., 2006. (In Russian). Grishina N. V. Kurt Lewin: life and fate. In: Lewin K. Resolving Social Conflicts. St. Petersburg, Rech Publ., 2000, pp. 6-99. (In Russian). Leontiev A. N. Psychological foundations of child development and education. Moscow, Smysl Publ., 2009. (In Russian). Leontiev D. A. Personality as overcoming of individuality: foundations of non-classical psychology of personality. Psikhologicheskaia teoriia deiatelnosti: vchera, segodnia, zavtra. Ed. by A. A. Leontiev. Moscow, Smysl Publ., 2006, pp. 134147. (In Russian). Leontiev D. A. Non-classical approach in the human sciences and the transformation of psychological knowledge. Psikhologiia, lingvistika i mezhdistsiplinarnye sviazi: collection of scientific papers to the 70th anniversary of the birth of Alexey Alekseevich Leontiev. Eds T. V. Akhutina, D. A. Leontiev. Moscow, Smysl Publ., 2008, pp. 205-225. (In Russian). Leontiev D. A., Patyaeva E. Yu. Kurt Lewin: in search of a new psychological thinking. Psikhologicheskii zhurnal, 2001, vol. 22, no. 5, pp. 5-16. (In Russian). Lewin K. A dynamic theory of personality: selected papers. New York, McGraw-Hill Publ., 1935. Lewin K. Principles of Topological Psychology. New York; London, McGraw-Hill Publ., 1936. Lewin K. The Conceptual Representation and Measurement of Psychological Forces. Duke University Contributions to Psychological Theory, 1938, vol. I, no. 4. Lewin K. Formalization and Progress in Psychology. University of Iova Studies in Child Welfare, 1940, vol. 16, no. 3, pp. 7-42. Lewin K. Field Theory in Social Sciences. St. Petersburg, Rech Publ., 2000. (In Russian) Lewin K. Resolving Social Conflicts. St. Petersburg, Rech Publ., 2000. (In Russian) Lewin K. Dynamic Psychology. Eds D. Leontiev, E. Patyaeva. Moscow, Smysl Publ., 2001. (In Russian) Psychology of Social Situations. Ed. by N. Grishina. St. Petersburg, 2001. Vygotsky L. S. Imagination and creativity in childhood, 3rd ed. Moscow, Prosve- shchenie Publ., 1991. (In Russian) Witkin H. A., Moore C. A., Goodenough D. R., Cox P. W. Field-Dependent and Field-Independent Cognitive Styles and Their Educational Implications. Review of Educational Research, 1977, vol. 47, no. 1, pp. 1-64. Zeigarnik B. V. Kurt Lewins personality theory. Moscow, Moscow State University Press, 1981. (In Russian) Zeigarnik B. V. Remembering completed and uncompleted actions. In: Lewin K. Dynamic Psychology. Eds D. Leontiev, E. Patyaeva. Moscow, Smysl Publ., 2001, pp. 427-495. (In Russian) Источник: Жизненное пространство в психологии: Теория и феноменология: сборник статей / под ред. Н. В. Гришиной, С. Н. Костроминой. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2020. — 532 с.
|