|
Отрывки из книги Нартова-Бочавер С. К., Бочавер К. А., Бочавер С. Ю. Жизненное пространство семьи: объединение и разделение
Деньги — всеобщий эквивалент и символ
Итак, после всего, что мы успели обсудить, можно сделать вывод, что вещи — это не только изделие, это также энергия и информация. Но покупка или смена вещей невозможна без денег. Деньги — как «всеобщий эквивалент», они позволяют изменять среду, мир, самого себя. И потому нет ничего удивительного в том, что «Люди гибнут за металл...».
Однако как предмет психологического исследования деньги стали рассматриваться не очень давно (Фенько, 2000). И когда это случилось, оказалось, что люди по отношению к деньгам редко ведут себя осознанно, и то, как они их копят, зарабатывают, тратят, одалживают, чаще всего отражает не состояние экономического рынка, а их собственные личностные особенности, в том числе — неврозы и зависимости.
Исследователи выделяют сакральный и профанический смысл денег. Сакральность денег проявляется в том, что они позволяют приобрести нечто особенное — власть, бессмертие, счастье. А профанический смысл состоит в том, что на деньги можно купить множество предметов, которые взаимозаменимы. При этом для мужчин более ценен запредельный, сакральный смысл денег, а для женщин — профанический. Эти два смысла денег несовместимы и могут приводить к конфликтам — например, обиде из-за проданного подарка (который имел исключительный, невыразимый в денежном эквиваленте смысл) или заложенного в ломбард обручального кольца.
Деньги как показатель могущества человека или семьи обычно не демонстрируются, для многих людей вопрос о доходах интимен; при этом доходы начинают скрываться по мере их возрастания, в то время как честную бедность скорее принято демонстрировать. Возможно, в этом сказывается амбивалентность христианской традиции в отношении к деньгам: с одной стороны, достойной выглядит готовность легко делиться и отказываться от денег, а «мытари» как причастные к распределению финансовых благ люди осуждались. С другой стороны, очевидно, что каждый не имеющий собственных денег человек начинает пользоваться помощью тех, кто их имеет, зачастую не испытывая никакой благодарности.
Типичная иллюстрация этому противоречию — памятник Филистеру в центре средневекового университетского города Йены. Филистеры — это обеспеченные бюргеры, которые добровольно делились доходами с университетом или брали на содержание студентов. Надо понимать при этом, что средневековый студент — это не охочий до знаний крестьянский сын, который стремился как можно быстрее начать служить отечеству; это скорее вполне трудоспособный представитель определенной социальной группы людей, десятилетиями ведущих вольный образ жизни. Однако памятник отражает не благодарность признательных студентов, а скорее ироничное отношение к тому, кто мог бы дать денег и побольше.
Деньги — ценность для всех, но мужчины и женщины по-разному к ним относятся. Возможно, в силу маскулинности нашего общества финансово более привлекательные посты обычно достаются мужчинам. В силу этого в экономических вопросах они чувствуют себя увереннее, чем женщины, больше удовлетворены своим финансовым положением и более оптимистично смотрят в будущее. Мужчины реже, чем женщины, испытывают по поводу денег чувство беспомощности, депрессию, гнев, зависть, панику и стыд, и чаще связывают с ними чувства восхищения, счастья и любви. То есть для женщин деньги чаще субъективно связываются с теми испытаниями и ограничениями, которые вызывает их недостаток, а для мужчин — с прекрасными возможностями, которые открываются благодаря их присутствию. Понятно в связи с этим, что мужчинам, как правило, легче даются большие покупки, а женщины с удовольствием осуществляют мелкие.
Статус человека в семье имеет прямое отношение к процессу распределения денег. При этом экономическая жизнестойкость определяется двумя вещами: сколько денег зарабатывается и сколько тратится. Только соотношение двух денежных потоков дает истинное представление о доходах, потому что люди с небольшим достатком могут в основном откладывать сбережения, а много зарабатывающие — тратить еще до того как деньги получены, ведь развитие потребностей бесконечно. Причастность к этим двум процессам разных членов семьи важна для ее микроклимата и динамики.
Кормилец — очень важная персона для жизнестойкости семьи. Однако может получиться так, что решения о том, на что тратить деньги, принимает совсем другой человек, который таким образом регулирует средства в соответствии со своими представлениями о том, что сейчас нужнее, то есть в конечном счете — со своими потребностями. Фактический кормилец может вообще не иметь доступа к тому, как и на что деньги тратятся. И потому самый экономически могущественный человек в семье (разумеется, при наличии кормильца) — тот, кто тратит.
Взаимодействие между взрослыми членами семьи по поводу денег — тонкий процесс. Многое в нем зависит от эмоциональных отношений: если муж, планируя бюджет, предполагает, что жена должна обращаться к нему за деньгами ежедневно, понятно, что доверия нет, и контроль со стороны мужа — одна из форм унижения экономически зависимого члена семьи. То же самое может иметь место, когда родители, старея, становятся зависимыми от своих детей. Если нет общего хозяйства, лучше помогать им регулярно и не спрашивать отчета. Конечно, они могут потратить деньги, данные им одним взрослым ребенком, на поддержку другого ребенка, они могут отложить их «на черный день», чтобы при случае вернуть, но ведь помогать детям — это тоже одна из глубинных потребностей, которые пенсионеры не всегда могут удовлетворить. Вообще отношения с деньгами требуют деликатности, и лучше опередить просьбу, чем заставить человека говорить о своей бедности. Не стоит, конечно, забывать о возможных многочисленных экономических манипуляциях внутри семьи, где встречаются «вечно бедные» родственники, которые просто любят решать свои проблемы за чужой счет.
Вот как графиня Ростова просила у мужа денег на помощь обедневшей подруге:
« — Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
— Ах, графинюшка!..
И граф засуетился, доставая бумажник.
— Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
— Сейчас, сейчас. Эй, кто там? — крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. — Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
— Вот что, мой милый, — сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. — Принеси ты мне... — он задумался. — Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
— Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, — сказала графиня, грустно вздыхая.
<…>
— Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! — сказала графиня. — А эти деньги мне очень нужны.
— Вы, графинюшка, мотовка известная, проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет».
(Л.Н. Толстой «Война и мир»)
Если представления родственников о том, как лучше всего тратить деньги, не совпадают, начинают появляться тайные неподотчетные семье «заначки», что обычно говорит об увеличении дистанции между членами семьи и отдалении кого-то из них. Часто это бывает реакцией на долгий подчиненный, психологически несамостоятельный период жизни в семье. Строго говоря, с появлением кредитных карточек раздельный бюджет стал складываться сам собой, соответственно, доверие проявляется и в том, чтобы сообщить пин-код к своей карточке. Если супруги начинают контролировать друг друга жестко — значит, фаза любви и доверия сменилась какой-то другой.
Привязанность к вещам
В своей философской работе «Восемь смертных грехов современного цивилизованного человечества» К. Лоренц так писал о причастности вещей к человеческой жизни: «На первый взгляд может показаться парадоксальным и даже циничным, если я выражу уверенность, что сожаление, которое мы испытываем, выбрасывая в мусорный ящик верные старые брюки или курительную трубку, имеет некоторые общие корни с социальными связями, соединяющими нас с друзьями. И тем не менее, когда я думаю о том, с какими чувствами я в конце концов продал наш старый автомобиль, с которым были связаны бесчисленные воспоминания о чудесных путешествиях, я совершенно уверен, что это было чувство того же рода, как и при расставании с другом» (Лоренц, 1998, с. 48). Действительно, личная вещь включается в историю семьи, историю человеческой жизни, связывает прошлое, настоящее и будущее.
В современной культуре потребления надежные предметы обихода, передающиеся по наследству, замещаются одноразовыми вещами, которые ломаются, не успевая обрести отпечатка личности владельца. Сломанная шариковая ручка не имеет хозяина, она могла принадлежать кому угодно. Конечно, изобилие вещей спасает от нищеты, но вместе с тем их производство и потребление утрачивают значительность — ни для кого произведенное делает владельца также никем. Нет диалога между мастером и потребителем, который существовал в доглобализационном обществе частных сапожников, портных, мебельщиков.
Итак, вещи — это средство самоподтверждения, знак идентичности, истории субъекта и его семьи. Причем знак, обладающий не только личной ценностью, но и товарной стоимостью: современная индустрия моды постоянно эксплуатирует «историчность» вещи, подделывая ее подержанность через искусственную состаренность кожи на сумке, заплатки на джинсах и т.д. Таким образом вещь как бы говорит о себе: не думай, что я только сейчас стала твоей, я твой старый друг, нам есть что вспомнить! И эта подделанность показывает, насколько ценна подлинность.
Личные вещи потому и личные, что принадлежат одной персоне. И она ими дорожит. В современных исследованиях, наряду с привязанностью к людям (преимущественно матери) и к месту, говорят также и о привязанности к вещам. В самом деле, почему бы и нет? Мать уходит на работу, место меняется и остается в прошлом, а вещи есть везде и всегда. Очевидно, что они приобретают для современных людей, так много производящих, особое значение. Материальные предметы и у взрослых, и у детей являются текстом, иносказательным сообщением другим людям о себе. Можно говорить об особом языке коммуникаций, который для многих людей является основным. Естественно, что кража, помимо экономического убытка, приносит еще и чувство собственной уязвимости, отчужденности части себя — нечто свое вдруг попадает в чужие руки и начинает принадлежать другим. А подарок, напротив, может усилить переживание собственной ценности и повысить самооценку.
О важности и неоднозначности языка вещей говорят многие народные приметы, которые не одинаковы в разных культурах, то есть вещи приобретают специфический эмоциональный смысл для людей одной семьи, одного этноса. Например, в Австрии не принято оставлять нож на столе лезвием вверх — ангел может порезаться, когда прилетит. Об этом не нужно напоминать австрийцам, они знают эту примету. В России запрет тоже действует, но вот ангела здесь никто не ждет.
Для русских число 13 на календаре может быть предвестником несчастья, а для французов — это хорошая примета. В нашей стране раскрытый зонтик не обозначает ничего кроме раскрытого зонтика, а во Франции раскрытый зонтик в доме — это плохая примета. Во многих странах считается, что пройти под лестницей — не к добру, а для русских это действие не имеет какого-то особенного значения. В России говорят, что если кто-то надел одежду наизнанку, то его побьют, а в Испании считают, что это принесет счастье. Отношение с вещами, таким образом, отражает целостную систему ожиданий и может встраиваться в разные взаимодействия с миром.
Но не любая вещь несет на себе отпечаток личности владельца; чтобы это произошло, вещь должна приобрести особый смысл, стать отличной от другой, предназначенной для той же цели. Как можно понять, является ли вещь объектом привязанности или просто используется человеком по предназначению, как любая другая?
Эмоциональная привязанность к материальным предметам — это сложное отношение между человеком и некоторым материальным объектом, который он персонализировал, «растоварил» и наделил свойствами не объекта, а субъекта. То есть эта вещь обладает как бы собственной побудительной силой, с ней считаются, к ней приспосабливаются. Девять характеристик отличают привязанность от обычного владения вещами, без которого невозможна ни одна бытовая деятельность.
- Привязанность формируется по отношению к конкретным материальным объектам, не брендам и не торговым маркам. Это может быть купленный на вьетнамском рынке в чужой стране простой рюкзачок, но он будет любимым, потому что покупался в праздничном настроении и будет якорем, пробуждающим это настроение каждый раз, когда хозяин его надевает.
- Предмет собственности, к которому возникла привязанность, должен психологически приниматься — невозможно рассчитывать, что ребенок будет любить туфли, из-за которых его дразнили в школе.
- Привязанности могут усиливаться и расширяться сами по себе — удачное романтическое свидание, на которое девушка пришла в красных туфлях, может привести к тому, что она будет носить только красную обувь, а в несколько патологическом случае — к тому, что она будет покупать каждые красные туфли, которые увидит в магазине.
- Предмет привязанности не рассматривается как товар и психологически не подлежит купле-продаже, он обладает субъективной ценностью. «У вас, может быть, новые домашние туфли, а у меня старые, похожие, извините за выражение, на блин. Но у моих туфель есть одно достоинство, которого нет у ваших, — они мои...» (Шолом Алейхем, Железнодорожные рассказы).
- Привязанность подразумевает историю владения предметом — вещи перевозятся с квартиры на квартиру, передаются по наследству, хранят память о своих прежних владельцах и всех изменениях, которые с ними производились.
- Привязанность к вещам обладает энергией, представляет собой силу — в этом смысле особые вещи, такие, как чаша Грааля, начинают приобретать сакральный смысл и побуждать к важным жизненным решениям. Старую кружку хочется вытащить из пожара, потому что она верный друг, хотя в ближайшем магазине легко купить новую.
- Привязанность — сложное противоречивое явление; вещь может приниматься и отвергаться, вызывать ревность, готовность разрушить и затем воссоздать ее.
- Привязанность представляет собой комплекс эмоций, ее трудно рефлексировать, и потому попытки объяснения объективной ненужности вещи ее владельцу непродуктивны.
- Наконец, привязанности к вещам меняют свой смысл с изменением идентичности обладателя, люди могут «дорастать» до своих вещных атрибутов и «вырастать» из них.
Итак, привязанности предполагают эмоциональное отношение к предметам как к субъектам, среди которых выделяются «специальные», «любимые», «лелеемые» или «самые важные». Но следует иметь в виду, что привязанность к вещам, как и любая страсть, не только расширяет границы Я, она может также сделать человека зависимым служителем вещей. Своевременная прививка против «вещизма» состоит в возможности выбрать нужные вещи, потому что вообще язык вещей может использоваться и для унижения, и для подавления одного человека другим. Достаточно того, чтобы мать заставляла сына носить колготки, когда его ровесники этого уже не делают, чтобы в классе он стал объектом насмешек. С другой стороны, известно, что обладание вещами, вызывающими зависть, повышают статус человека, как ребенка, так и взрослого.
«Халат был, насколько я помню, из тонкого искусственного шелка, который выглядел то блестящим, то тусклым — в зависимости от освещения. Сшит он был кое-как и после первой же стирки превратился в бесформенную тряпку. Это был типичнейший образчик той дряни, которая выбрасывалась на рынок в первые дни после войны, и у меня до сих пор осталось подозрение, что я был не совсем трезв, когда покупал этот халат.
Тем не менее он доставил мне куда больше радости, чем тот халат, который я ношу сейчас и который был куплен у Сэлка на Бонд-стрит. И не потому, что я не люблю вещей от Сэлка. У него все самого лучшего сорта, а я теперь всегда ношу все только самое лучшее. Но порой мне делается как-то не по себе. У меня появляется ощущение, что я вынужден служить живым доказательством процветания нашей фирмы, что я превращаюсь в своего рода человека-рекламу» (Д. Брейн «Путь наверх»).
Упражнение 9
Попросите детей, если они есть в вашей семье, представить свою семью в виде предметов мебели. Если детей пока нет, это задание могут сделать и взрослые. Какие личностные характеристики и роль в семье отразились в рисунках? Согласны ли вы с ними? Какого предмета недостает в доме?
Режим жизни: упорядочивание и ограничение
Стремление одних членов семьи распределить свои силы, а других — сосредоточиться на одной задаче часто приводит к взаимному раздражению. Родственникам трудно считать полноценным общение со спиной сидящего за компьютером близкого, который, впрочем, может считать себя включенным в диалог: «Да, я слушаю тебя…Я все поняла…». Совмещение дома и работы часто приводит к эффектам обесценивания семьи, использования дома как фона для служебных задач. Поэтому жесткий режим присутствия тоже может иметь свои положительные стороны, например, переключение на личное время. Это обстоятельство часто используется рекламными агентами, которые знают, что наиболее эффективные продажи услуг и предметов домашнего потребления начинаются после 16 часов, когда служащие начинают настраиваться на домашнее время.
Упражнение 14
Проведите самостоятельно обследование своей семьи с точки зрения готовности делиться своим временем. Для этого нужно ответить на несколько вопросов. Кто чаще всего говорит:
1. Ты же видишь, мне некогда…?
2. Подожди, я скоро закончу.
3. У меня же не сто рук!
Если на все три вопроса вы даете один ответ, скорее всего, вы вспомнили члена семьи, у которого нет ни минуты личного времени. Он даже и не догадывается о том, что имеет на него право. «Загнанная домохозяйка» — это предневротическое состояние, и вы сообща должны придумать способ разгрузки для этого члена семьи.
«Мне некогда» — привычка жить с таким девизом выполняет несколько функций. Это, конечно, демонстрация своей занятости и высокой востребованности — да, есть время у тех, кому нечем заняться. Это закрытость для контактов — меня здесь нет, я в делах, я недоступен. В нашей культуре занятость служит хорошим предлогом для отказа от общения, и модальность «я не могу» часто является социально приемлемой заменой «я не хочу». И конечно, это неспособность организовать свое время так, чтобы дела не поглощали жизнь целиком.
Часто мы отказываемся от какого-то предложения со словами «я не могу», которое собеседник, скорее всего, воспримет как достаточное. А в испанской культуре такую ситуацию сложно представить, отказ и столь короткое и неинформативное объяснение будет воспринят как проявление неуважения и может вызвать обиду. В Испании принято называть причину отказа, расшифровывать слова «я не могу». Проверьте себя, действительно ли Вы можете сформулировать, что стоит за отказом.
В семейной жизни намного больше, чем кажется, особенностей поведения, связанных со стремлением к личному времени. Например, бессонница может быть формой контроля над территорией, когда рядом нет других бодрствующих родственников. Возникает иллюзия уединения, приватности, которой так не хватает многим.
А вечные в каждой семье баталии из-за детского сна? Трудно сказать, кому нужен дневной сон больше, детям или их родителям, которые могут час или полтора отдохнуть от родительской роли. «Марш в постель!» может означать готовность мужа и жены побыть вместе, в то время как «Он никак не засыпает…» — отказом в этом общении.
Однако в любом случае организация распорядка дня, даже не самая правильная — личное право человека, с которым, к сожалению, часто не считаются. Он имеет право на свой несуразный и неудобный кому-то режим, как имеет право быть плохо причесанным или безвкусно одетым. Исследования в области временной самоорганизации человека позволяют судить о том, кому легче защищать режим своей жизни, а также о том, каковы последствия насильственного нарушения режима (Нартова-Бочавер, 2008а).
Прежде всего, вообще к внедрениям любого рода более чувствительны представители сильного пола. Свободолюбивые существа, они с трудом переносят и попытки вмешаться в их распорядок жизни и намерения изменить или скорректировать их планы. Капризность женщин они способны терпеть лишь в период ухаживания, в остальное же время попытки повлиять на их время, внезапно «выдернуть» со службы или от друзей могут их только раздражить. В наиболее острых случаях мужчины могут раздражаться даже на простой вопрос близких «Когда…?». «Во сколько ты вернешься, когда у тебя будет отпуск, к какому времени мне одеться, чтобы ехать в гости» — вариантов попыток внести определенность в планы домочадцев может быть много, однако их эффективность близка к нулю. И напротив, «строить» близких любят многие мужчины. Их греет осознание того, что любимые женщины всегда и на все готовы и могут все ради них отменить.
Эти факты, с одной стороны, открывают область уязвимости мужчин, которые легко ведутся в быту на демонстрацию женской готовности. С другой же стороны, они объясняют, что подросткам-мальчикам действительно субъективно труднее, чем девочкам, встроиться в предлагаемый им распорядок, что молодые мужчины зачастую не могут адаптироваться к рабочей обстановке именно из-за организации режима работы.
Навыки временной самоорганизации мальчики приобретают к концу подросткового возраста, тогда же они обучаются противостоять внедрениям, иногда неприятными для родителей способами. Не нужно на это обижаться: у мальчиков прерывание их действия и невозможность довести начатое до конца, а также невозможность стать первым представляют собой плодотворную основу для невротизации.
Исследования показывают также, что более жестко могут защищать свой режим жизни представительницы женского пола с пониженной эмоциональностью и социальной чувствительностью. Оно и понятно: реагируя на каждое «А не поможешь ли мне…» и «Слушай, не мог бы ты…», человек импульсивно меняет свою стратегию, отменяет ранее намеченное и в результате делает то, что нужно другим. Некоторая мера такой импульсивности, конечно, вызвана любовью к ближним, однако это качество делает человека и открытым для манипуляций с их стороны.
Лучше умеют отстаивать свой распорядок жизни люди с сильной нервной системой и высоким жизненным тонусом. И конечно, способность управлять своим личным временем, отстаивать свои планы, доводить начатое до конца связана с общим психологическим благополучием. Дети, которых с младенчества слышали, кормили по требованию, укладывали спать, когда они сами этого хотели, привыкают к тому, что их привычки — это ценность. К сожалению, этот навык недостаточно сформирован у подростков, живущих в детском доме, которые долгое время после выхода из его стен продолжают нуждаться в том, чтобы их действия направляла «жесткая» рука. Это упущение может быть одной из причин их неуспеха при создании собственных семей. По-видимому, способность заполнять время по собственному желанию делает человека более оптимистичным и доверяющим своим силам; вероятно, он предполагает, что в его силах не выделять времени и не отвлекаться на сомнительные приключения.
Еще обнаружилось, что способность удерживать в заданных рамках свой временной режим, быть неспешным или плотно заполнять свою жизнь связана со способами социального взаимодействия. Это и понятно: без уважения к своим привычкам невозможно считаться с чужими. Те, кто умеет распоряжаться своим временем, не стесняются в сложных ситуациях обращаться за помощью, а размытость временных привычек ведет к тому, что человек никогда не уверен в том, что он уместен. Ему психологически проще никогда ни к кому не обращаться и ничего ни у кого не просить. А поскольку прожить без подобных контактов сложно, особенно в семье, то такие люди, избегая контактов, постепенно отдаляются от родственников, приобретая репутацию нелюдимых.
И наконец, обнаружено, что у девочек-подростков свобода режима связана со школьной успеваемостью. У мальчиков такой однозначной связи нет; возможно, для некоторых из них внешнее ограничение даже полезно. Однако, по-видимому, ценой охлаждения отношений и невротизации мальчика.
Итак, иметь личное время необходимо каждому. Семья — не только самоограничение, это также ресурс развития личности каждого из ее членов. Человек деградирует, если у него нет любимых занятий, а когда они появляются, — на них требуется время. Если все члены семьи любят ловить рыбу, то можно делать это всей семьей. Если же это любит делать только отец семейства, нужно договариваться и скрашивать его досуг не на каждой рыбалке. В любом случае идентичные занятия, досуг на глазах друг у друга приводят к тому, что все становится слишком общим, уходит личный опыт и различие во взглядах, которое и делает возможным диалог. Если люди никогда не разлучаются, они не будут рады новым встречам, у каждого должна быть своя «копилка» опытов и впечатлений.
Тому, как грамотно распоряжаться временем, посвящено множество правил этикета, предписывающих, какой должна быть точность, насколько можно отступать от пунктуальности, чтобы не заставлять других людей ломать свои планы и всегда радовать их своим присутствием. «Точность — вежливость королей», эта емкая поговорка подчеркивает великодушную готовность власть имущих не доставлять неудобств остальным, более слабым и зависимым. При этом понятно, что эта вежливость абсолютно добровольна, поскольку невежливый властитель легко может лишить своих подданных не только жизненных планов, но и самой жизни.
«Вот ведь как, оказывается, устроено на свете: человек, который понапрасну теряет время, сам не замечает, как стареет. И злые волшебники разведали об этом и давай ловить ребят, теряющих время понапрасну. И вот поймали волшебники Петю Зубова, и еще одного мальчика, и еще двух девочек и превратили их в стариков. Состарились бедные дети, и сами того не заметили — ведь человек, напрасно теряющий время, не замечает, как стареет. А время, потерянное ребятами, — забрали волшебники себе. И стали волшебники малыми ребятами, а ребята — старыми стариками».
(Е.Л. Шварц«Сказка о потерянном времени»)
Пунктуальность, впрочем, тоже понимается по-разному. Существует анекдот о пунктуальности по-немецки и по-еврейски: немец приходит как договорились, а еврей — когда нужно.
Купить книгу можно тут Нартова-Бочавер С. К., Бочавер К. А., Бочавер С. Ю. Жизненное пространство семьи: объединение и разделение. |
Книги