|
У млекопитающих, в том числе и у человека, участие самца в выращивании потомства и дифференциация отцовской и материнской функции тесно связано с видовыми особенностями, в частности с длительностью периода роста и созревания и экологическими условиями. Материнство, как правило, предполагает не только зачатие, но и вскармливание, выращивание потомства, а отцовство у многих видов сводится практически только к акту оплодотворения. Однако родительские вклады самца и самки следует сравнивать не столько количественно сколько качественно.
У высших животных отец, если он вообще участвует в выращивании потомства, в отличие от матери, осуществляющий физический уход, выхаживание и заботу о детях, выполняет функцию защиты от внешней опасности, и в большей или меньшей степени, отвечают за жизнеобеспечение [133, с. 463-464]. У человека тоже существует выраженное неравенство между двумя полами в отношении минимального вклада, необходимого для продолжения рода. Если наименьший вклад женщины в репродукцию равен девяти месяцам (продолжительность беременности), то минимальное время, необходимое мужчине для продолжения рода, может ограничиться несколькими минутами. Обязательная часть репродуктивной функции мужчины заключается лишь в эякуляции спермы во влагалище фертильной женщины и ни в чем более.
Но в тех условиях, в которых жили наши предки, женщина должна была потратить намного больше девяти месяцев, чтобы быть уверенной в жизнеспособности своего потомства. Уже в примитивной обстановке для воспитания потомства было характерно хотя бы несколько лет заботы и ухода, а затем - еще больший срок содержания на иждивении [169, с. 152].
Существует мнение, что в ходе развития человека из гоминид существовало давление эволюционного отбора в сторону предпочтения тех проформ, которые вносили больший вклад в заботу о потомстве [236, с. 547].
Можно предположить, что, уже в переходный период к возникновению человека длительная привязанность ребенка к матери (т.е. матрили- нейная социальная связь, которую можно обнаружить уже у шимпанзе), в результате постепенного включения в семью мужчины нашла свое завершение в семейном союзе брачного типа. Такого рода семейно организованный союз родителей и детей сделал возможным просоциальное инвестирование (в смысле родственного отбора) в свое потомство. Это инвестирование, сочетавшееся с тесной и длительной привязанностью к родителям со стороны детей, создало предпосылки для более длительного периода детства и юности, в ходе которого осваиваются способности, отличающие Homo sapiens от других видов, - такие, как способности к представлению и мышлению, речевому общению и представлению о времени [там же, с. 548].
Из-за длительной зависимости и уязвимости детей у гоминид выживание потомства подвергалось большому риску, если образовавший с матерью пару самец не снабжал их продовольствием [169, с. 173].
По меньшей мере два обстоятельства способствовали включению предмужчин в материнско-детскую группу.
Во-первых, наши древние предки жили социальными группами. Жизнь в группах выполняет защитную функцию и обеспечивает ресурсами. Однако эти функции первобытное стадо могло выполнять только в условиях относительно бесконфликтного существования внутри группы. Вместе с тем, в первобытном стаде предлюдей существовал промискуитет, т.е. имели место неупорядоченные половые отношения, когда самцы спаривались поочередно с разными самками [там же, с. 216]. Кроме того, число взрослых самцов в стаде превышало число взрослых самок, поэтому значительная часть конфликтов имело своей основой соперничество из-за самок. Пока у самок был эструс, они не могли выбирать время спаривания. Им был безразличен состав и число партнеров. С исчезновением эструса предженщины получили возможность выбирать время спаривания, отвергать домогательства партнеров или уступать им [201, c. 111]. Однако предмужчины в общем и целом доминировали над предженщинами, последние нередко выступали как простые объекты удовлетворения потребностей первых. Образование пар было не чем иным, как монополизацией самок доминирующими самцами [там же, с. 115].
Другое обстоятельство связано с разделением труда по признаку пола. На протяжении многих тысяч лет люди вели образ жизни охотников и собирателей. Собирательством обычно занимались женщины, находясь поблизости от опорного пункта, а охота была прерогативой мужчин, и могла потребовать передвижения в течение дней нескольких или даже недель [169, с. 173].
Совершенствование деятельности по добыванию пищи имело своим следствием увеличение значения охоты, которая постепенно стала превращаться в основной источник пищи для формирующихся людей.
Развитие охоты неизбежно сопровождалось увеличением зависимости ее результатов от сплоченности первобытной общины. Так как главным источником столкновений были анонимные отношения между полами, то фактором, препятствующим полному уничтожению сообщества предчеловеков, стало введение норм, регулирующих половые отношения и создание устойчивых парных связей [201, c. 119]. Впервые такие нормы возникают с появлением группового брака, представляющего собой союз двух родов, который обеспечивал половые отношения между ними [91, c. 42].
Формой общежития являлась родовая коммуна, которая, помимо мужской и женской групп, включала и детскую [201, c. 152]. Заметим, что отношения в такой коммуне еще не были персонифицированы: существовали отношения не «личность - личность», а «группа - группа» [91, c. 42].
В условиях группового брака постепенно возникали права и обязанности по обеспечению потомства и воспитанию детей и подростков. Все дети находились в женской группе, и лишь повзрослев, мальчики переходили в группу мужчин. Ведущая роль в таком союзе принадлежала женщинам, однако, это было связано не с их главенством, а с многофункциональностью их роли в поддержании стабильности группы и ее воспроизводстве [265, c. 87].
Отличительной чертой человеческих сообществ является то, что их жизнь управляется не инстинктами, а адаптивными нормами жизнедеятельности, которые усваиваются в процессе социализации. В условиях группового брака приобщение потомства к этим нормам осуществляли не кровные родители, а функция родительства распространялась на весь род-племя, на старших представителей рода [13, c. 95]. При этом детей поощряли считать себя принадлежащим к группе как целому. В таких условиях, по мнению И.С. Кона, «исключительная индивидуальная привязанность между ребенком и его физическими родителями ... не может возникнуть и поддерживаться» [132, c. 253]. Потребовалась длительная эволюция для выделения и детализации социальных ролей матери и отца, других родственных уз.
Следует обратить внимание на то, что в примитивных человеческих обществах особым образом проходил переход юношей в мужскую психологическую группу. «Во всяком случае, - по замечанию В.Н. Дружинина, - он проходил сложнее и болезненней, чем переход девушек в группу взрослых, если учитывать структуру психологической близости мужской, женской и детской группы» [91, с. 42]. По мнению М. Мид, это было связано с тем, что требовались особые социальные усилия, чтобы мужчина выполнял обязанность кормить семью и детей, поскольку у этой социальной обязанности нет биологического механизма, между тем, как материнская обязанность к ребенку природная. Поэтому каждое поколение молодых мужчин должно было учиться родительскому поведению: их биологическая роль дополняется социальной, выученной родительской ролью [152, с. 321].
Уже в первобытных обществах отношения между взрослыми его членами и детьми представляли собой достаточно сложную и весьма устойчивую систему. Хотя они и зависели, в значительной степени, от внешних регуляторов, но были точно «подогнаны» к условиям жизни тех или иных первобытных населений [47, с. 54].
Несколько позднее сложились пуналуальная семья - групповой брак, охватывающий братьев с их женами или группу сестер с их мужьями; затем сформировался полигамный брак: многоженство, многомужество.
Следующим этапом развития брачно-семейных отношений явился моногамный брак, однако, для возникновения семьи было необходимо наличие экономики и собственности, отношений власти и подчинения, укорененных в сложно-иерархической социальной структуре [13, с. 97].
Значение экономики как главного фактора, определяющего изменение форм брака и семьи, наиболее ярко проявляется при переходе от полигамии к единобрачию [233, с. 86].
С возникновением частной собственности и меновой торговли постепенно на первый план выдвигается мужчина. Если в парной семье и мужчина, и женщина участвовали по мере своих сил в создании материальных и бытовых благ, то теперь постепенно женщина утрачивает свое положение, и мужчина захватывает бразды правления в свои руки. Задача женщины сводится к рождению детей, которые будут наследовать имущество отца [244, с. 51].
Ф. Энгельс высказал предположение, что моногамная семья «основывается на господстве мужа с определенно выраженной целью рождать детей, происхождение которых от определенного отца не подлежит сомнению, эта бесспорность происхождения необходима потому, что дети со временем в качестве прямых наследников должны вступить во владение отцовским имуществом» [150, с. 65].
Следовательно, возникновение моногамной семьи было прямым последствием возникновения частной собственности: ведь материнство всегда достоверно известно, а отцовство - нет. Единственный «надежный» способ для мужчины получить в наследники своего собственного ребенка - жестко контролировать и ограничивать женщину [244, с. 51].
И хотя подчиненной стороной в собственническом моногамном браке является женщина, - мужчина соединен с ней как супруг, но противостоит ей как господин [233, с. 87], - однако патриархат, по своей психологической сути «выражает не власть мужа, а власть отца, поскольку связан с наследственным правом» [244, с. 52].
Таким образом, решающую роль в победе семьи сыграла возможность расширения сферы личной собственности в условиях производящей экономики и превращения семьи в самообеспечивающуюся хозяйственную единицу, возникновения наследуемого имущественного неравенства, эксплуатации человека человеком, неизвестных родовому строю. Однако семьей, в современном смысле этого слова, она стала только тогда, когда объединила в себе все этапы воспроизводства поколений от зачатия до смерти [47, с. 67-58].
При рабовладельческом строе семья включала в себя не только парную семью с домочадцами, но и рабов, и имущество, домашних животных. Являясь полифункциональной (хотя ядром широкого круга выполняемых ею функций было воспроизводство населения), она была, чуть ли не единственной формой бытия личности: производство, обучение, отдых - все совершалось в семье. Даже физическое выживание зависело от принадлежности к семейному клану, так что весь строй жизни определял ориентацию личности на семью, ибо только она обеспечивала индивидуальное благополучие [13, с. 98].
Возникновение городской цивилизации, развитие навыков письма и чтения привели к появлению (в Вавилоне и Египте) письменных законов о браке. Письменные памятники свидетельствуют о том, что уже в те времена он носил экономический характер, а романтические отношения, хотя и играли в браках определенную роль, все же в первую очередь учитывались финансовые соображения [244, с. 54]. В Древнем Израиле мужчина в семье нередко был деспотом, но женщина все же имела огромное влияние на воспитание ребенка, она полностью посвящала себя семье. Дети считались благословением, а сознательный отказ от деторождения считался преступлением [141, с. 209].
Отказ от паритета во взаимоотношениях мужа и жены происходил постепенно: и если сначала брак имел открытый характер, а женщина обладала определенными правами и свободами, то уже в Афинах классического периода жена считалась юридически и финансово зависимой от мужа. В ее обязанности входил уход за детьми и поддержание «в чистоте» семейного рода. Муж имел право убить жену, если она ему изменила. При этом значение женщины принижалось, а супружеская любовь нередко придавалась осмеянию.
Согласно законам древнего Рима, женщина, соединяясь с мужчиной узами законного брака, становилась частью его имущества. Мужья обладали над ней всей полнотой власти, и им предписывалось управлять своими женами как необходимым своим имуществом. Женам же полагалось полностью приспосабливаться к характеру своих супругов. Законы Рима гласили, что брак существует исключительно ради деторождения, при этом все дети, рожденные в браке, составляли собственность отца [89]. В республиканском Риме отец семьи (pater familias) по-настоящему считался воспитателем ребенка лишь с семилетнего возраста, тогда как в раннем детстве все заботы о ребенке ложились на плечи матери. Но уже в период распада Римской империи происходит не только значительное ослабление отцовской власти, но все чаще супружеская пара предпочитает оставаться бездетной или отказывается уже от рожденных детей [141, c. 209].
В.Н. Дружинин [91] предложил модель семьи, в основу которой он полагает тип религии, господствующий в обществе: язычество или христианство. Согласно его модели, дохристианская семья выглядела следующим образом: родители (отец и мать) могли находиться в различных отношениях: доминирования - подчинения или отрицания - конфликта. В первом случае были возможны патриархальный и матриархальный варианты. Во втором случае имело место равенство, но как результат противоречия разных сущностей, их борьбы.
В целом, в дохристианской семье родители, как целое, противостояли детям, а дети - всегда находились в подчинении [91, с. 52-53]. При этом, отношения «дети - родители» в дохристианской культуре напоминали отношения «раб - господин» [88, с. 36].
Долгое время убийства детей родителями считались нормой, но уже на исходе язычества детоубийства осознаются как недопустимо грубые, варварские. Хотя практика их еще продолжалась, однако, они уже не носили массовый характер, как во времена варварства, и рассматривались скорее как социальная девиация, чем как норма [47, с. 58].
Христианство радикально изменило многие законы о браке, доставшиеся ему в «наследство» от языческого Рима. Оно рассматривало человека как образ и подобие Божие, обладающего неотчуждаемым достоинством богосыновства в силу самой своей принадлежности к человеческому роду. Такой взгляд распространялся и на личность ребенка. В связи с этим, за детьми закрепляются определенные права, которые становились священными и в глазах отца. Возникает другое начало в отношениях родителей и детей, - на первый план выдвигается их охрана и защита. Ко времени Юстиниана относится постановление, в силу которого дети отца, который забывает свои обязанности или принимает дисциплинарные меры не в интересах детей, могут быть эмансипированы против воли родителей. Это постановление исходит из убеждения в том, что ребенка необходимо воспитывать, и именно этим утверждает отцовскую власть над ним. Причем власть эта может быть оправдана только в пределах неопытности и беззащитности ребенка [116, с. 82-83].
Христианская Церковь была инициатором введения ответственности родителей за детоубийство. Причем осуждению подвергались не только убийцы рожденных младенцев, но и сам факт аборта (даже препятствие к зачатию, сначала существующее только в древнеиудейской демографической практике) стал рассматриваться как социальная девиация.
В период Средневековья происходит постепенная либерализация брака: становятся возможными браки, основанные на добровольной основе. Однако на женщину все еще продолжали смотреть, следуя Аристотелю, как на испорченный вариант мужчины, но уже не как на вещь, в связи с чем, детей воспитывают в большем почтении к отцу, чем к матери [89]. Зависимость детей от родителей продолжает носить жесткий характер, в родительском доме они всего лишь послушные и верные вассалы [248, с. 297]. Это, впрочем, не означает, что «человеку прошлого были чужды какие- либо чувства к детям, но эмоциональная сторона отношений родителям к детям не была развита» [47, с. 190].
Это было связано с тем, что семья в доиндустриальном обществе не была автономной структурой, а включалась в более широкие социальные структуры, - родовые, общинные, цеховые. Она была более институтом производства, чем воспроизводства. По мнению М.Р. Рабжаевой, «социализация детей не только не была основной функцией семьи, но зачастую не являлась семейной функцией» [185, с. 167]. В связи с чем, поведение человека было «жестко запрограммировано и ориентировано не на конечный результат, а непосредственно на определенный образ действия, который был для него одновременно и целью, и средством» [47, с. 172-173].
Дальнейшая эволюция семьи была связана с развитием капитализма. Э. Фромм определяет капитализм, как экономическую систему, общие черты которой сводятся к следующему:
1) существование политических и юридических свобод людей;
2) продажа этими свободными людьми (рабочими и служащими) своей рабочей силы на рынке труда владельцу капитала - по контракту;
3) наличие товарного рынка как механизма, определяющего цены и регулирующего обмен общественного продукта;
4) принцип, согласно которому каждый индивид действует, стремясь добиться пользы для себя лично, при этом предполагается, что конкуренция многих должна принести выгоду всем [231, с. 202].
Развитие капитализма породило относительную доступность материальных и духовных благ, принесло с собой невиданную ранее дифференциацию человеческой деятельности, что вело к непрерывному возникновению и развитию разнообразных потребностей. Был создан мир, в котором каждому поступку должен был предшествовать выбор одной из многих, зачастую конкурировавших между собой возможностей. Все это способствовало тому, что поведение, в основе которого лежит непреложное следование традиционному образцу, вытесняется поведением, в основе которого лежит рациональная мотивация каждого поступка [47, c. 64].
Семья утрачивает свою ведущую роль в качестве основной производственной ячейки общества, а «индустриализация и промышленное производство, втягивает всех членов семьи из лона семейного производства в сферу наемного труда» [13, c. 99].
При капитализме (особенно на ранних этапах его развития) все еще сохраняется «потребность в неравноправном и подчиненном положении женщины как гарантии прочности и незыблемости собственнической семьи» [149, c. 168]. Сохранялась зависимость наследственного права с деторождением. Поэтому строгое соблюдение замужней женщиной сексуальной верности мужу и добрачное целомудрие девушки, рассматривалось как условие отцовского попечения над ее детьми, и как условие законного закрепления брака. Такая идеология сексуального контроля мужчины над женщиной, являлась выражением экономических интересов, господствующих в обществе мужчин [187, с. 68].
С XVII и особенно в XVIII веке усилился индивидуализм, что привело к нуклеаризации семьи, которая представляла теперь ячейку, состоящую из мужа и жены и находящихся на их иждивении детей. В основу браков все чаще полагали романтическую любовь, а отношения между супругами и детьми стали теснее, с оттенком домашней уединенности [89, 102, 219, 271]. В обществе укрепляются представления о женщинах как «естественно опекающих» и о мужчинах, как о «кормильцах» [219, c. 181]. Но капитализм, нуждаясь в дешевой рабочей силе, все энергичнее вовлекал женщин в производство, тем самым закладывая основы их экономической независимости [233, c. 94]. Постепенно дети перестают играть свою экономическую роль, утрачивают смысл в качестве рабочей силы и трудовых ресурсов для семьи [13, c. 99]. Удлиняется период их социализации. Детство и подро- стковость окончательно закрепляются как социальные феномены [19, c. 409]. Увеличиваются экономические затраты родителей на детей, они все чаще рассматриваются как «финансовые обязательства» - в противоположность «экономическому активу», который они представляли в обществах, где использовался детский труд. Изменяется их статус внутри семьи, и если раньше они были собственностью отца, то постепенно на них стали смотреть как на иждивенцев, нуждающихся в заботе и защите [219, c. 164].
Новая этика и новый эмоциональный строй отношений родителей и детей были одним из итогов многообразных процессов, преобразовавших европейское общество по мере того, как оно все дальше уходило от средневековья. Если раньше родительские чувства не воспринимались как добродетель, а их проявление зачастую считалось неприемлемым, то теперь развивается детоцентрическая ориентация семьи и общества, выдвигающая на первый план ответственность родителей за судьбу детей и это становится частью этического кодекса [47, c. 194].
Для России, как и для Европейского Запада, языческая семья явилась исторически первой формой брачно-семейных отношений.
По мнению В.Я. Стоюнина, древнерусская языческая семья не составляла отдельной, независимой единицы. Она была частью целого рода, который состоял из многих семей, тесно связанных между собой общностью происхождения от одного предка и признававших власть старшего в роде. Г лавой семьи был, как правило, старший мужчина, он же представлял интересы своих домочадцев перед внешним семье миром, т.е. родом. Род умерял неограниченную власть отца над семьей. У каждой семьи кроме своих семейных интересов был еще интерес жизни общей, родовой, потому что каждый имел значение не сам по себе, как личность, а по своему роду. Кто не хотел подчиниться общим требованиям, тот должен был оставить свой род, - он извергался из его среды и ни к какому роду не мог пристать, потому что везде оказывали честь чужому человеку только по его роду. Таким образом, каждая семья была в зависимости от своего рода, каждый член семьи воспитывался в уважении к роду, который составлял одну общину по отношению к той земле, какой владел [213, с. 26-27].
В.Н. Дружинин полагает, что отношения между мужем и женой в такой семье строились на изначальной конфликтности [91, с. 49].
Это определялось двумя обстоятельствами. Во-первых, в славянском язычестве женщина не являлась существом, подчиненным мужчине: и до брака, и в браке, она обладала свободой [184, с. 70]; во-вторых, супруги, как правило, происходили из разных, нередко конфликтующих между собой родов. В таком случае их отношения в браке зачастую носили оттенок скрытой вражды и конфликтности [91, с. 50].
По мнению В.Г. Иваницкого, разделение между мужскими и женскими функциями в семье происходило не по ролям, а территориально. Мужчина отвечал за внешнее природное и социальное пространство, а женщина доминировала во внутреннем пространстве, в доме и семье. Власть мужчины в семье как мужа и отца ограничивалась еще и тем, что фактическое руководство семьей принадлежало большухе (наиболее трудоспособной и опытной женщине) обычно жене отца или старшего сына, ей подчинялись все младшие мужчины семьи [105, с. 162]. Вместе с тем, родители (как целое) противостояли детям, одно поколение боролось с другим [91, с. 54].
Большинство исследователей полагают, что развитие брачно-семейных отношений на Руси происходило от больших семей, в VT-VTTT вв., к экономически и юридически самостоятельным малым семьям в XT-XTT вв. [246, с. 218-219]. По всей видимости, уже к XTT-XTT вв. начинается вытеснение большесемейных отношений. Исследователи говорят о появлении семьи малого типа как среди княжеских и боярский семей, так и среди свободных общинников и полузависимых крестьян [184, с. 86].
Так же, как и на Западе, структура индивидуальной семьи, ее внутренняя организация в эпоху средневековья складывались под воздействием развивающегося христианства, а генезис супружеских и детскородительских отношений в семье регулировался нормами христианской морали [201, 247].
Основу православной церковной концепции семьи составлял тезис о святости супружества. Однако брак рассматривался как непреодолимое и неизбежное зло, а целомудрие преподавалось как путь ко спасению души. В связи с чем, в теологическую концепцию семьи постепенно проникала идея аскезы, как идеала супружеских отношений [225, c. 66]. Церковь не только пыталась ограничивать генитальные контакты между супругами [184, c. 88], она внедряла в повседневную жизнь венчанное единобрачие [194, c. 193] и постепенный отказ от практики разводов [там же, c. 200].
Принятие христианства привело также к установлению патриархата, - господства мужчины в семье, когда отец семейства становился властителем своей жены и детей [213, c. 26]. При этом, власть мужа над женой и детьми представлялась как идеал. Женщина в супружеской чете должна была быть покорной, тихой, безмолвной [184, c. 87].
Согласно православной концепции, величайшим благом для семьи были дети: именно их рождение оправдывало «несовершенство» сексуальных отношений в браке. Кроме того, церковь поощряла многодетность, а детоубийство, попытки избежать беременности или прервать ее сурово наказывались [184, 194, 225].
Хотя процесс христианизации Руси был долгим и болезненным, в городах он завершился уже к началу XVI века. Это нашло свое отражение в московском памятнике семейно-бытовой мысли «Домострое». Его автор, - Сильвестр, - был современником Ивана Грозного и умер в 1566 году, представляя семью, оперирует понятием «дом», как неким единым хозяйственным и психологическим целым, члены которого, хотя и находятся в отношениях господства-подчинения, но равно необходимы для нормальной жизни домашнего организма. Дом имеет зримую границу - высокий забор вокруг усадьбы. В такой усадьбе жило все семейное сообщество, включая домочадцев и слуг. Обязанность главы дома - забота о благосостоянии дома и воспитании, в том числе и духовном, его членов. Жена обязана сама заниматься рукодельем и знать всю домашнюю работу с тем, чтобы учить и контролировать слуг. Кроме того, она занимается воспитанием и обучением дочерей (воспитание и обучение сыновей - обязанность отца). Хотя отец семейства является «господином дома», все решения, связанные с «домовым строением», муж и жена принимают совместно, причем семейные проблемы они должны обсуждать ежедневно и наедине. При всем при этом жене рекомендуется «мужу уноровить», т.е. поступать сообразно с его желаниями и представлениями.
Согласно Сильвестру дети - дар Божий, которых надо любить. Причем любовь к детям автор рассматривает как вполне естественное чувство, Однако, по своему положению в семье они ближе к слугам, чем к родителям. Главная обязанность детей «угождать родителям своим во всяком добром замысле» [90, c. 88], которая выражается в полном послушании им в детстве и юности, в заботе о них в старости. Основа родительского воспитания - страх Божий. Лучшими воспитательными средствами признаются запреты: «воспитывай детей в запретах и найдешь в них покой и благословение» [там же, с. 86]. Однако при этом не следует пренебрегать поучениями и наставлениями. Отношения с детьми должны быть умеренно жесткими, но ровными: «в малом послабишь - в большем пострадаешь, скорбя» [там же]. Детей, в случае их грубых провинностей, предписывалось наказывать физически: «не жалей, младенца бия: если железом накажешь его, не умрет, но здоровее будет» [там же]. Вместе с тем, бить следует только за большую вину, наедине и притом «примолвить» и «пожалеть».
Уже к концу XVII в. внимательные, доверительные и уважительные отношения между родителями и их «чадами» считаются нормой, что характеризует зачатки нарождающегося в России индивидуализма и гуманизма [248, с. 331]. В первой половине XVIII в. и вплоть до начала ХХ в. формы семейной жизни во всех сословных группах постепенно менялись. Сначала дворянство, а затем интеллигенция, мещане прошли путь от составной сложной семьи к малой (нуклеарной) семье, так что к концу XIX в. малая семья в России стала основной и единственной формой массовой организации семейной жизни в городе [185, с. 167].
А.Н. Остроградский так описывает русскую дореформенную семью: «В прежней семейной жизни было более домоседства в жизни родителей. Утро отцов уходило на службу или другие дела, вечер, после обеда, посвящался семье. Родители часто сами учили своих детей начаткам учения, дочери помогали матери в ее хозяйственных хлопотах и в уходе за младшими, к обеду и чаю собиралась вся семья, велись общие разговоры; шли дети играть во двор, за ними нередко шел и отец, чтобы принять участие в лапте или пускании змея. Дети прежде больше пользовались обществом своих родителей, что семейный круг жил теснее, одной общей жизнью» [168, с. 144].
С изменением условий общественной жизни, изменилась и жизнь семейная. Теперь отцу приходится больше работать, посвящать работе часть времени, которое предки отдавали семье. Детей стали отдавать в школу. Теперь они меньше времени проводят с родителями, главным образом, в ранние годы детства, а позже, лет уже с 10-12, дети подвергаются обильным внешним воздействиям. Это приводит к тому, что от внимания родителей ускользает период перехода их в юношеский возраст. Возросла внесемейная активность женщин. Теперь у каждого из членов семьи появились «свои интересы, свое общество, свои избранники и друзья, свое счастье»; собрать за чайным столом семью стало невозможно» [там же, с. 145]. Хотя власть отца была значительно ограничена общественным мнением, юридически он продолжает оставаться главой и распорядителем семьи, однако, ввиду служебной занятости он часто отсутствует в семье и не может быть ее руководителем; кроме того, отец фактически отлучен от детей. Женщина становится центром семьи: «тон семейной жизни, ее уклад определяется женщинами» [116, c. 84]. Вместе с тем, ее положение в семье, с правовой точки зрения, недостаточно ясно, что, по мнению П.Ф. Каптере- ва, «препятствует установлению правильных отношений с детьми» [там же, с. 86]. При этом, общественное мнение рассматривает отца как представителя закона, авторитета и строгости, а матери - нежности, снисходительности и любви: «поэтому симпатия детей на стороне матери, а боязливость и недоверие нередки в отношениях к отцу» [там же, с. 99].
П.Ф. Каптерев одним из первых указал на противоречия семейного воспитания. Он пишет, что главная добродетель, к которой приучают детей родители, - послушание. [114, с. 206] Вместе с тем, дети в семье уже не чувствуют себя слугами, они числят за собой не только обязанности, но и права, которые при случае смело предъявляют родителя. Появляются «господа» - дети, которым все должны в доме служить; они становятся центром семейной жизни, а родители отодвигаются на второй план [там же, с. 209]. Положение с семейным воспитанием усугубляется еще и тем, что дети, достигнув известных лет, все меньше и меньше времени проводят в семье: их наставниками становятся педагоги и казенные воспитатели.
Если городская семья трансформировалась в соответствии с устоявшимися к тому времени европейскими культурными стандартами, то крестьянская семья, по образному выражению Б.Н. Миронова, длительное время была как бы «законсервирована» [155, с. 226]. Исследователи, анализируя ее историческое развитие, пришли к выводу о том, что в течении XVII - начале XX в. крестьянская семья не претерпела существенных изменений [140,155,185]. Незначительные перемены затронули лишь некоторые губернии с развитым отходничеством, которые лежали вблизи столиц и крупных городов и были связаны с последними тесными экономическими, торговыми и культурными отношениями [155, с. 101-102].
Дело в том, что русская крестьянская семья жила в рамках и под опекой крестьянской общины (мира), которая и представляла собой малую социальную группу, имела сравнительно большую численность.
По мнению Б.Н. Миронова, к важным особенностям общины следует отнести громадную роль общественного мнения и эффективную систему
П.Ф. Каптерев рассматривает послушание как состояние неприятное, связанное с лишением свободы, предполагающее обязанность жить по чужой воле и терпеть наказание любое за проявление своей личности. Он допускает его только в тех пределах, пока дети неопытны, не знают окружающего мира, а потому и не могут поступать разумно.
неофициального социального контроля, которые служили главным регулятором поведения крестьян, поглощенность личности общиной, принудительность и жесткая регламентация его хозяйственной и прочей жизни [там же, c. 220].
Крестьянская семья была как бы «слепком» с общины: преобладала большая отцовская семья, включающая три поколения. Она была не только родственным, но что не менее важно, хозяйственным союзом, основанным на разделении труда по половозрастному признаку, в котором главе семьи принадлежало доминирующее положение. Внутрисемейные отношения основывались на принципах иерархизма и неравенства: все принижены перед главой семьи, женщины - перед мужчинами, младшие - перед старшими, дети - перед взрослыми. В семье господствовал принудительный коллективизм и централизм, общие интересы семьи, в понимании их главой семьи. При этом индивидуальные интересы отдельных членов семьи в расчет не принимались. Женщина не имела голосу в семье и должна была беспрекословно слушаться своего мужа, он же относился к ней как работнице [там же, с. 216]. Насилие признавалось совершенно нормальной и главной формой воздействия. Физически наказывались дети, особенно часто маленькие; но розга не обходила вниманием и взрослых детей. Страдали от побоев и женщины. В крестьянских семьях отношения между родителями и детьми были, как правило, авторитарные [там же, с. 231]. В крестьянском мировоззрении отсутствовал пункт об ответственности родителей перед детьми, зато ответственность детей перед родителями существует в преувеличенном виде [там же, с. 215]. Как отмечает В.В. Бочаров, отношения между поколениями в традиционной русской общине характеризовались довольно сильной напряженностью, а иногда переходили в открытый конфликт [38, с. 170].
Впрочем, такой взгляд на отношения детей и родителей в традиционной крестьянской семье разделяют не все исследователи. Так Н.А. Миненко, полагает, что его следует признать тенденциозным, и замечает: «без взаимной доброты и привязанности невозможен был бы плодотворный труд, воспроизводство полноценного потомства, накопление и передача от поколения к поколению трудовых и культурных традиций» [153, с. 138]. Н.А. Миненко обращает внимание на то, что в крестьянской среде существовало уходящее своими корнями в глубокую древность требование народной этики - родителям содержать, воспитывать и довольствовать своих детей. «Даже находясь в «совершенном» возрасте дети, по народным воззрениям, имели право на материальную поддержку со стороны родителей» [там же, с. 139].
Уважение к старшим по возрасту - к родителям, дедам и прадедам, к старшим в общине - было тем фундаментом, на котором строилось воспитание в крестьянской семье [140, 153, 185]. Воспитательные функции семьи сводились, прежде всего, к привитию детям трудовых навыков. Уже с восьми лет, а иногда и раньше, на ребенка возлагались хозяйственные заботы: «мальчику поручаются хозяйственные работы вне дома, девочке - в доме. Ее рано усаживают дома прясть, ткать, вязать чулки, исполнять кухонные работы, ухаживать на дворе за скотиной, часто ухаживать за меленькими братьями и сестрами» [111, c. 57]. Помимо этого, отцом и матерью решалась задача воспитания в ребенке определенных нравственных качеств - в основном силой собственного примера [153, с. 139]. Здесь следует заметить, что уже к концу XVIII и особенно в XIX веке в крестьянской среде заметно ослабевает авторитет старших [61, с. 143].
Только к концу XIX в России формируется «пролетарский» тип семьи. Хотя ряд авторов (К.К. Баздырев, Г.В. Жирнова) полагают, что она представляла собой высший демократический тип семьи в дореволюционной России [21, 94], однако, воспитание детей в семьях рабочих вызывали особую тревогу уже у современников. В таких семьях «отец и мать ежедневно покидают своих детей, оставляя их на время фабричной работы попечениям отдаленных родственников, а нередко и без всякого попечения» [129, с. 21]. Нередко родители-рабочие оставляли своих детей не только без образования, но и без воспитания: многие дети были безнадзорны. Жилищная скученность, бедность, усугубляющаяся пьянством, оставляли мало возможностей для стабильной и счастливой жизни. Положение усугублялось еще и тем, что многие женщины-работницы были вынуждены прирабатывать проституцией [там же, с.169]. По этому поводу А.Ф. Кони заметил, что с городом связаны и «преждевременное половое развитие отроков и искусственно вызываемый им разврат юношей, под влиянием дурных примеров товарищей, своеобразного молодечества и широко развитой проституции, а также вредные развлечения, по большей части недоступные сельской жизни» [135, с. 465].
Долгое время для России были характерны браки по экономическим и социальным мотивам. Они не были основаны на любви, что, однако, не означало, невозможности индивидуальной любви, хотя она и считалась не существенной. Действовал принцип: «Стерпится - слюбится». Причем это было характерно для всех слоев населения [129, с. 165]. Ранняя брачность была свойственна в целом населению Европейской России, она являлась отражением особенностей брачности преобладающей его части - жителей села [220, с. 139]. На селе в браке были заинтересованы и семья, и община, и сами молодые люди. До брака крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, никем в деревне всерьез не принимался и находился в полном подчинении у старших. Он не имеет права голоса в семье, ни на крестьянском сходе - главном органе крестьянского самоуправления. Молодой человек становился полноправным «мужиком» только после женитьбы, а холостяков в деревне не любили и не уважали [154, с. 104]. Городское же население отличалось от сельского несколько более поздним возрастом вступления в брак. Однако и для городского, и для сельского населения дореволюционной России брачность была не только ранней, но и почти всеобщей [220, с. 140].
Уже к концу XIX века сложилась ситуация, которую П.Ф. Каптерев обозначил как «кризис российской семьи». Это, по его мнению, проявилось в том, что «исчезают ранние браки, они становятся все более и более поздними. Кроме того, в обществе крепнет убеждение в необходимости легализации разводов, звучат мнения в ненужности семьи» [114, c. 209]. Сходные тенденции были обнаружены Райнхардом Зидером и в состоянии западноевропейской семьи на пороге ХХ века [102, c. 206].
Институт семьи в развитых странах Западной и Восточной Европы (включая страны бывшего СССР) и США, особенно после окончания второй мировой войны, претерпел значительные метаморфозы: возникли новые семейные структуры, перераспределились акценты в выполнении социальных и индивидуально-личностных функций, уменьшились позиции в отношении числа детей, изменились тенденции таких брачно-семейных отношений, как моногамия. Обычно говорят о том, что произошла смена концепций семейной жизни с традиционной на модернистскую, и все это на фоне ускоряющегося промышленного развития и урбанизации.
Согласно традиционной концепции семейной жизни, женщина является той стороной, которая несет главную ответственность за воспитание детей и уход за ними, по крайней мере, до того времени, как они начинают учиться в школе. В соответствии с этой концепцией считается, что, сколько бы времени отец ни проводил с детьми, это имеет второстепенное значение по сравнению с тем, сколько женщина проводит на работе и, следовательно, вне дома. Отсюда следует, что отец может работать, а мать - нет, исключением может быть занятость женщины неполный день; она должна оставить профессиональную деятельность, если этого потребует семья [188, с. 188].
Вместе с тем, в прошедшем веке (и особенно с конца 40-х и начала 50-х годов) эта четкая схема устойчивых стереотипов стремительно трансформировалась. Свершившимся фактом можно считать предоставление женщинам доступа к образованию на равной основе с мужчинами. Кроме того, в развитых странах появилось множество профессий в равной степени доступных и мужчинам, и женщинам. Все это привело к изменению числа работающих женщин, причем сроки их трудовой деятельности в рамках общего периода их семейной жизни на всех ее этапах увеличились. Об этом свидетельствует ряд как зарубежных, так и отечественных исследований [102, 148, 170, 175, 260, 271]. Однако в условиях развитой профессиональной ориентации женщин, с повышением для них внесемейных ценностей, потребность в материнстве в известной мере деградирует [215, с. 84]. Это проявилось прежде всего в массовой малодетности и однодетности современной семьи. Причем отказ от рождения большого числа детей в браке затронул все индустриально развитые страны. Хотя в системе ценностей современной женщины семья и работа связаны [158], это не значит, что здесь не обходится без определенных противоречий. И они проявляются в том, что работа женщин все же отрицательно сказывается на ее воспитательных функциях - современная женщина, меньше, чем ее предшественница в XIX в. проводит с детьми: обычной практикой стала передача детей раннего возраста на попечение дошкольных учреждений для того, чтобы женщина имела возможность вернуться на работу [137, 260, 271].
Возросшая профессиональная занятость женщин, а с ней - и возросшая их экономическая самостоятельность - выступают, по мнению А.Г. Харчева и З.А. Янковой, в качестве главных факторов, от которых зависит преобразование семьи [235, с. 8]. Современная семья отходит от функционирования в качестве эффективно действующего социального института с жесткими нормами и четко заданными образцами поведения и превращается в общность, где доминирующее значение имеют признаки социально-психологической группы [234, с. 109]. Повышаются требования к выполнению семьей ее социально-психологических функций, таких, как поддержание в своих членах чувства защищенности и безопасности, возможности самоутверждения и личностного роста, то есть интимность становится востребованным элементом современной семьи [101, с. 85]. Для значительной части вступающих в брак основным мотивом становится мотив любви в сочетании с другими эмоциональными чувствами, а это, наряду с положительными, имеет и негативные последствия. Так, в массовом сознании устанавливается твердая связь между любовью и браком, при этом зачастую прекращение любви рассматривается как повод для прекращения брака [222, с. 134]. Гедонистическое отношение к браку значительно снижает социальный контроль не только на стадии формирования семьи, но и на всех этапах ее развития. В связи с этим, постоянно увеличивается число разводов, главным мотивом которых является «прекращение любви». Таким образом, если для традиционной семьи был вполне обычен стабильный брак при полной неудовлетворенности супругами своими отношениями, то в современной семье подобная неудовлетворенность может привести к разрыву отношений даже при наличии детей [233, с 86].
Кроме того, урбанизация и связанные с ней массовые миграции населения, вызванные промышленным развитием, привели к ослаблению социального контроля над личностью со стороны семьи, соседей и других стабильных социальных групп. Произошло принятие женщинами сексуальных норм (ранее свойственных только мужчинам), разрешающих добрачную половую жизнь. Что, несомненно, стало одним из главных факторов увеличения внебрачной рождаемости. «Декриминализация» внебрачной рождаемости (когда дети, рожденные вне брака, приравниваются в правах с детьми, рожденными в браке) и заключение брачных союзов на основе индивидуальной любви привели к тому, что все больше браков заключаются по правилам «временной моногамии». Все это привело к тому, что развитие семьи в последние десятилетия выявляет наглядные признаки ее небрачности, при этом, все большее число детей растет вне семейного круга [36, с. 200-201].
Трансформация семьи привела к изменению характера детскородительских отношений.
Как уже отмечалось, индустриализация сформировала устойчивый спрос на женскую рабочую силу, который особенно усиливался во времена экономического роста. Данные исследований позволяют сделать вывод о том, что все большее число женщин намеренно продолжают работать, не смотря на брак и материнство. Однако, если в 20-30-е или в 50-е годы работающая женщина была четко ориентирована на семью, то в 70-80-е годы на передний план все очевиднее выходят личные мотивы: женщины заявляют, что своей работой хотят обеспечить собственный доход, относительную независимость от мужа, расширить свои социальные контакты [102, с. 245]. Вместе с тем, в семье все еще продолжает сохраняться традиционное разделение труда (причем это не зависит от того, работает женщина, или - нет). Жена, как правило, занята приготовлением еды, ежедневным обслуживанием детей, организацией семейных торжеств и заботой о престарелых членах семьи. Типичный мужчина все еще чувствует себя главным добытчиком в семье, ответственным за внешнюю сферу ее деятельности. В доме он занимается необходимым ремонтом или заботится об автомобиле или домашней бытовой технике [148, 175, 271].
Современная женщина уже не может быть только «добродетельной матерью и верной супругой». Ее самоуважение имеет кроме материнства много других оснований - профессиональные достижения, социальную независимость, самостоятельно достигнутое социальное положение. Однако это не отменяет ценность материнской любви: женщины все же продолжают нести большую часть нагрузки по уходу и воспитанию детей. И хотя современные отцы проводят со своими детьми несколько меньше времени, чем матери (при этом, лишь незначительная его часть расходуется на уход за ними), они, в этом отношении, не только не уступают прежним поколениям, но даже превосходят их [132, с. 273]. Вместе с тем, проблема детской и подростковой безнадзорность стоит весьма остро: даже в полных семьях оба родителя обычно целый день на работе, а это значит, что подростки предоставлены сами себе в период после школы и до прихода родителей с работы [137, с. 612].
Отношения детей и родителей в Европе и США на протяжении прошедшего века претерпели значительные изменения. Так, если в руководствах по воспитанию детей, опубликованные в начале прошедшего столетия, родителям советовали не вступать в излишне теплые отношения со своими детьми - на том основании, что это может ослабить их родительский авторитет, - то позднее получил развитие взгляд, согласно которому родители должны поддерживать тесные эмоциональные связи с детьми, в то же время предоставляя им определенную автономию [54, с. 116]. И если в течение 50-х и в начале 60-х годов педагоги призывали родителей воздерживаться против применения строгих, подавляющих волю детей дис
циплинарных мер, то в литературе 70-х и 80-х годов, напротив, указывалось на то, что детям обходим определенный внешний социальный контроль, последовательность и твердость требований родителей. В 90-е годы сохранилась тенденция к более жесткому родительскому контролю [137, c. 445]. По словам Дж. Масиониса, за последние сто лет ребенок из источника дохода (от себя добавим - объекта любви и заботы), превратился в «платежное обязательство» [148, с. 593]. И это притом, что состояние детскородительских отношений позволяет говорить о явно обнаруживающихся тенденциях, враждебных детоцентризму [132, с. 273].
Развитие детско-родительских отношений в ХХ веке принесло с собой не только переориентацию на более гуманные способы подчинения и управления детьми, но привело к появлению феномена влияния детей на родителей [137, с. 32], - детско-родительские отношения перестали быть «улицей с односторонним движением».
Развитие семьи в СССР, кроме общих с европейским Западом и США, имело и свои черты, которые связаны, прежде всего, с особенностями исторического развития в последние сто лет.
Так, главная из них, по мнению А.И. Антонова, заключается в том, что система наемного труда с внеэкономическим принуждением к труду, сопровождаемая социальным однообразием жизни и тотальным отчуждением личности, явилась в самой общей форме главным барьером к участию людей в процессах социальной активности, в том числе, и в семейной сфере жизни. В личных потребностях все меньше присутствовало общественного интереса, человек привыкал «халтурить», что явилось реакцией на неподлинность существования, отчужденность от ценностей, навязываемых обществом. Привыкая «халтурить», человек втягивал в процесс отчуждаемого восприятия и подлинные ценности, такие, как ценность существования человеческого рода, к которым отчужденный человек стал относится не как к своим собственным, а словно к навязанным извне. И результат этой трансформации ценностей не замедлил сказаться: «массовая ма- лодетность семей - вот ее итог» [10, с. 18].
В.Н. Дружинин обращает внимание на то, что семья, как независимый агент социализации, не вписывалась в тоталитарную систему. За социализацию детей в традиционной семье отвечает, как правило, отец. Вся политика советской власти была направлена на то, чтобы свести роль отца к нулю, а всю ответственность за воспитание детей переложить на «общество». Однако общество не справлялась с этой задачей. И весь груз ответственности за семью и детей лег на плечи матери. В современной семье женщина хочет безраздельно и полностью доминировать, а мужчина не в состоянии обеспечить ее, и, соответственно, быть образцом для подражания [91, с. 96-105]. Э. Фромм.
Широкое вовлечение женщин в общественное производство не могло не сказаться на воспитании детей. Так, в 60-е годы в СССР произошел массовый переход к малодетной семье, а в 70-е годы малодетность стала обычным явлением. Кроме того, в результате появления новых, более сложных потребностей происходит своеобразное «выталкивание» одних жизненных ценностей другими. В частности, брак и супружество, как жизненные ценности, испытали серьезное давление со стороны таких ценностей, как карьера, образование, престижные виды отдыха или место жительства [217, c. 15]. Среди различных мотивов в решении рождения первенца значительное место занимают психологические факторы: подражание, стремление выглядеть «как все», неудобство перед близкими людьми и родственниками, страх перед абортом и «перспективой» бесплодия [215, c. 133].
Так же, как и на Западе, превращение внедомашнего оплачиваемого труда женщин из вынужденной необходимости в массовое общественно одобряемое явление привело к отмиранию «традиционных» внутрисемейных отношений. Исследования 70-80-х годов фиксируют устойчивую тенденцию к изменению структуры семейной власти от традиционной к эгалитарной и, в связи с этим, изменение ролей мужа и жены в семье [13, 54, 102, 132, 233, 257, 258, 260, 271]. Было отмечено, что установки супругов в сфере разделения семейных ролей более эгалитарны, чем их реальное поведение [162, с. 150]. Вместе с тем распределение домашней работы между супругами по-прежнему происходит на традиционной основе, объективная тенденция такова, что распределение семейной нагрузки между мужем и женой становится более равномерной, хотя основная часть ее все же продолжает оставаться на плечах женщины [217, с. 86].
Не может не вызывать тревоги появление среди определенной части мужчин «эксплуататорского» подхода к организации семейной жизни. Он находит свое выражение в том, что женам дается право на равное с мужем участие в общественном труде наряду с исключительным «правом» на домашний труд [16, с. 58].
В связи с этим, обратим внимание на факт, отмеченный в исследованиях О.В. Митиной и соавторов: женщинам хотелось бы, чтобы мужчина в доме выполнял мужскую работу, однако мужчины видят свою роль в домашнем хозяйстве, скорее, в качестве помощника женщины, выполняющего ее поручения [157, с. 174].
Вопреки традиционной культуре, согласно которой финансовая политика семьи связана с мужчиной, получила распространение совершенно иная практика. Женщина не только тратит выделенные средства на личные и семейные нужды, но планирует бюджет, определяет семейную финансовую стратегию, в то время как мужчины являются добытчиками денег. В современной постсоветской семье складывается парадоксальная ситуация, когда главный добытчик семьи не контролирует ее финансовую ситуацию: доходы мужчины становятся доходами семьи, а со стороны женщины устанавливается неусыпный контроль над рациональным использованием средств [123]. Иначе говоря, распоряжается и контролирует средства не тот, кто зарабатывает, а тот, кто имеет доступ к непосредственному их использованию, обеспечивая себе более выгодные условия по сравнению с зарабатывающим. Это приводит к тому, что мать доминирует и в семье, и в домашнем хозяйстве и в целом несет основную ответственность за семью [9, c. 97].
Заметим, что рост ответственности женщин за все стороны семейной жизни способствовал еще большему повышению ее роли как воспитателя детей в семье. В этой связи мужчина не только лишился абсолютного главенства в семье, но и в какой-то мере утратил свой отцовский авторитет и влияние [155, 215, 216, 233, 257, 258]. Как правило, матери помогают детям делать уроки, следят за посещением школы и внешкольным поведением, а также представляют интересы ребенка в школе, посещают родительские собрания; обычно матери выступают «экспертами» при выборе профессии, причем в большей степени для девушек, чем для юношей. Юноши же предпочитают советоваться с друзьями и очень редко - с отцами [14].
Т.С. Лыткиной было установлено, что, несмотря на практически единодушное мнение жен и мужей о том, что воспитывать детей должны оба родителя, отражающие нормы традиционного уклада, в повседневной практике воспитанием детей чаще занимаются жены. Хотя разделение обязанностей по воспитанию детей в семье происходит согласно традиционному разделению труда по половому признаку и является его продолжением, однако случаев активного отцовского участия в воспитании детей немного, что приводит к еще большей оторванности отцов от семейной жизни, формирует чувство отчужденности между отцами и детьми. В связи с чем, их отношения во многом зависят от психологического климата, созданного матерью, и от того, в какой степени женщина приучила мужа ухаживать и заботиться о своем ребенке. Поэтому отцы любят своих детей «через» мать, а отношения отца и ребенка являются скорее отражением семейных отношений, а не проявлением отцовского чувства [146, с. 87-88].
Зачастую дети не воспринимают родителей как целое, они строят свои коммуникации отдельно с отцом и с матерью [162, с. 144]. И хотя отец, как правило, уважаем детьми, но с ним они имеют меньший эмоциональный контакт. По данным И.А. Савченко, большинство детей подросткового возраста утверждают, что мама их любит больше, чем папа, а при конфликтах в семье дети принимают сторону матери [цит. по: 91, с. 106]. Происходит своеобразное «вытеснение» отцов на периферию детскородительских отношений. Этому способствует и то, что мужчины, в большинстве своем, ориентированы на профессиональную и общественную деятельность. Так, до 30-35 лет отцы заняты своим социальным становлением, а общению с ребенком не уделяют должного внимания. Иначе говоря, развитие отца и ребенка, по словам В.В. Бойко, идет «по конкурирующему типу» [32, c. 44-45]. Естественно ожидать и соответствующую реакцию детей - они стали менее привязанными к отцам.
Г оворя о детско-родительских отношениях, следует отметить, что авторитарная система воспитания детей в целом утратила свое значение [162, c. 151].
Еще в 1984 г. И.С. Голод, в концепции исторических типов семьи выделил детоцентрический ее тип, превалировавший, по мнению автора, в нашей стране. Автор приводит его основные черты: поведение родителей по отношению к детям мотивировано интимно-эмоциональной привязанностью к ним. При этом, дети становятся главным смыслом жизни родителей, которые стремятся дать им образование и специальность, всячески избавляют их от трудностей социального роста, взяв их на себя. Однако гипертрофия долга родителей по отношению к детям может приводить и к неблагоприятным последствиям: дети становятся эгоистичными и требовательными, не понимают своего долга перед родителями. Кроме того, родители часто выстраивают, по отношению к детям, отношения гиперопеки, навязывая ребенку свое мнение, не позволяют ему проявлять самостоятельность [57, с. 118-119].
Анализ установок матерей в сфере межличностных отношений с детьми, проведенный Т.А. Гурко, неким образом может подтверждать тезисы, высказанные С.И. Голодом. Так, более половины матерей, опрошенных Т.А. Гурко, имеют максимальные показатели по шкале «концентрация на ребенке», однако, только у трети матерей зафиксированы высокие показатели по шкале «партнерство», при этом, почти каждая пятая из опрошенных ориентирована на дистанцирование во взаимоотношениях с ребенком [65, c. 75].
Здесь следует заметить, что семья в России, а равно как и в других славянских республиках бывшего СССР, не просто модернизируется вместе со всем западным обществом, но находится в системе, которая переживает кризис. В условиях социально-экономического кризиса семья не может чувствовать себя нормально и легко принимать происходящие перемены [113, с. 71]. Социально-экономические катаклизмы, затронули и детско-родительские отношения. Необходимость поиска заработка, перегрузки на работе и сокращение в связи с этим свободного времени приводят к ухудшению физического и психического состояния родителей. По мнению Н.Ю. Синягиной, практически каждую семью сегодня по той или иной причине можно отнести к разряду неблагополучных, а затянувшийся кризис привел к тому, что большинство семей попало в разряд необеспеченных или нищих. Данные, полученные в ходе исследования характера взаимоотношений родителей и детей, позволяют говорить о наличии разных, часто противоположных типов детско-родительского взаимодействия. Н.Ю. Синягина выделяет: 1) положительный тип взаимоотношений
Исследование, в котором приняло участие 1500 родителей и младших школьников, проводилось в 1995-1998 гг. и включало наблюдения, интервью и тестирование.
(19,7%), который характеризуется устойчивым эмоциональным контактом между детьми и родителями, почти полным отсутствием конфликтов; 2) амбивалентный тип взаимоотношений (56,1%), для которого характерна противоречивость, непоследовательность, чередование близких контактов с отчужденностью и конфликтностью; 3) отрицательные взаимоотношения (24,2%), которые связаны с частыми и острыми конфликтами, приводящими к полному нарушению эмоционального контакта детей и родителей [203, с. 14].
Отметим, что для постсоветских отцов и матерей характерна значительная вариативность в сфере представлений о родительстве. Так, среди молодого поколения мужчин и женщин, в сравнении с «советским», гораздо реже встречаются такие стереотипы, как «долг каждой женщины быть матерью, а мужчины - отцом», а также осуждающие супругов, которые не хотят иметь детей. При этом межпоколенные различия оказываются более существенными, нежели различия по полу. Все это может свидетельствовать о том, что трансформация социокультурных ценностей происходит достаточно интенсивно даже в таких консервативных институтах, как семья и родительство [64, с. 96-97].
В целом, изменения в различных сторонах семейной жизни, происходившие в последние десятилетия в Европе (включая Россию, Украину, Беларусь и страны Балтии) свидетельствуют о девальвации традиционной формы совместной жизни - семьи, возникающей на основе заключения брака. При этом все большее одобрение получают мнения, что для роста и развития ребенка необязательно наличие обоих родителей, а женщина, если она этого желает, вполне может растить ребенка одна, хотя, при этом, семейная жизнь - во всех ее формах - остается в сознании большинства людей естественным образом жизни. Следует так же отметить, что ценность детей в жизни семьи снизилась, хотя для большинства людей она все еще продолжает остается достаточно высокой [158, с. 72].
Источник: С. Ю. Девятых ФЕНОМЕН РОДИТЕЛЬСТВА: СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ Монография Под общей редакцией доктора психологических наук, профессора В.А. Сонина Девятых С.Ю., 2005 © УО «ВГУ им. П.М. Машерова», 2005 |
Лекции и практикум по психологии