|
Отрывок из книги Наговицына А.Е., Пономаревой В.И. "Атлас сказочного мира"
Глава 10. Определяющие принципы сказочного мира
Системообразующие категории сказочного мира — пространство и время. Они формируют, пусть подвижную и весьма своеобразную, но, тем не менее, все же четко просматриваемую и системно функционирующую сетку координат. Принципиальную основу сюжета сказки от зачина до кульминации и финала, все, что имеется в архетипическом, метафорическом, а также повествовательном содержании, составляют понятия «любовь», «жизнь», «судьба». Именно они задают и проводят идею духовности и представляют собой базовое ресурсное обеспечение, обусловливающее существование сказки как неотъемлемой части культуры народов на всем протяжении истории человечества. <...>
<...>10.3. Закономерности судьбы в сказочных сюжетах как отражение мировоззренческих концептов
В отличие от таких базовых характеристик, как жизнь и любовь, являющихся универсальными практически для всех народов, понятие судьбы имеет определенные национальные, этнические особенности, начиная от рока, строго детерминирующего все действия человека, до полной свободы воли и абсолютной самостоятельности определения своей судьбы. В сказках именно судьба обусловливает канву действий героя, который не может выйти из вполне конкретных базовых определений того или иного народа. Это является причиной существующих различий во многих сказках со схожими мотивами и героями: специфические представления о судьбе определяют возможность тех или иных действий персонажей, поэтому даже заимствованные сюжеты неизбежно приобретают национальный колорит.
Рассмотрим, например, смысловую разницу в русских словах «успех» и «удача». Успех связан в лингвистическом поле языка со сроком и временем. Это слово происходит от «спеть»: «спелый», «поспевать», «успел» — что указывает либо на зрелость человека, достижение им определенной возрастной границы, после которой ему «разрешен» успех, либо на умение быть расторопным, иначе говоря, первым «при раздаче» благ. Понятие удачи означает везенье, связанное, в определенной мере, с фатумом, роком, то есть благоволением высших сил. Смысловую разницу между понятиями отражает народная мудрость, которая гласит: «На тихого Бог нанесет, резвый сам набежит».
В силу предопределенности удача может сопутствовать или отсутствовать. В корне слова — «дать», «само далось». Многим героям сказок успех ни к чему, им не требуется совершать подвиги или иметь изначальные сверхчеловеческие качества. К таким персонажам относятся ущербные и неуважаемые в своем социуме лица, которых, однако, при выходе из привычной среды просто преследует удача. Примером везучести является Храбрый Портняжка. Отечественный Емеля откровенно заявляет: «Я ленюсь!», но едва совершив самый обыденный поступок, а именно отправившись за водой (ничем не рискуя, ни с кем не сражаясь, ничем не жертвуя), добывает волшебную щуку. Казалось бы, как раз о подобных «случайностях» народ сложил пословицу: «Дурак спит, а счастье в головах лежит».
Однако если обратиться к самому полному варианту сказки «По щучьему веленью», то можно обнаружить, что на самом деле герой имел заветную мечту: «красный кафтан, красная шапка и красные сапоги». Мечта эта лишь на первый взгляд имеет «гардеробный» характер. На самом деле, подобные вещи в средневековом сознании относились к царским атрибутам. Иногда их носили царские служивые люди, например, русские стрельцы. Но Емеля не стремится во дворец: подкуп на него не действует и чужое царство ему тоже не нужно, а это уже — проявления честности и даже благородства, то есть душевной чистоты. В конце концов, по воле рока, представленного в волшебной формуле «по щучьему веленью», он становится царем.
С другой стороны, выехав из дому на печи, герой сразу совершает нелицеприятный поступок: «И как надобно было дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу … и передавил множество народу...» Любопытно, как он сам объясняет это: «Я чем виноват! Для чего они не посторонились?» — но ведь это демонстрация царского поведения! Именно при выезде монархов подданным следовало освободить путь для коронованной особы, в противном случае они считались виновными. Таким образом сказка сообщает, что Емеля волею судьбы изначально был предназначен для царского места, хотя вроде бы и не обладал никакими выдающимися качествами.
Анализ показывает, что в русской, как и в любой другой народной сказке имеется два сценария избранничества, связанные с темой судьбы. Первый сценарий связан с испытаниями героя, его внутренним ростом и самосовершенствованием. Такой герой должен быть крайне мобилен и находчив, его задача состоит в том, чтобы «поймать» успех, как ловят в сказках Жар-Птицу. Женившись на дочери иноземного царя или став избранником волшебной невесты, он может и сам стать правителем. Второй сценарий (отметим, что он более редок) — это положиться на удачу и судьбу, которые сами все предоставят: «царство само найдет избранника». Это не что иное, как выражение принципа жребия —получения от богов знака их воли. Подобный ход событий встречается, например, в мифологизированной римской истории (при выборе царя) и в чешских легендах о выборе конем легендарного царя Пшемысла. В сказках такой расклад судьбы — частный вариант, отразивший культовые представления народа о добром царе, который, чтобы лучше понимать чаяния народа, сам должен быть его представителем.
Отношение человека к судьбе определяет возможности его духовного совершенствования. В личном восприятии разброс мнений лежит между полюсами двух крайних точек зрения. С одной стороны, субъект может считать, что на все неприятности есть «промысел божий» и, следовательно, ничего изменять в своей жизни не следует. С другой стороны, полагая, что «каждый человек — полноправный хозяин и кузнец собственного счастья» и воспринимая это как вседозволенность при полном отсутствии ответственности, он может разрушать свой внутренний мир.
Но сказка отражает представления о судьбе не отдельной личности, а того или иного народа, религиозной или социальной группы, причем крайне редко — напрямую, а чаще — через причинно-следственные связи в канве сюжета и допускаемую степень самостоятельности действий героев. Весьма показательны в этом смысле инициационные сказки, демонстрирующие, к чему приводит нарушение определенных законов мира, в частности, игнорирование правил обращения с судьбой.
Рассмотрим основные взгляды на феномен судьбы с учетом позиций мифологического и отчасти религиозного мировоззрения, так как подход исключительно с научной точки зрения заведет нас в тупик, поскольку на сегодняшний день не существует способов и инструментов для валидной проверки данного феномена.
I. В индийской философии, в гностических учениях христианства раннего периода (например, в «Пистис Софии»), у ряда древнегреческих философов, где, видимо, сказалось влияние древних мистических учений Индии и Египта, в Тибете, а также во многих других древних мифологических и философских системах вопросы судьбы тесно соотносятся с учением о реинкарнации (переселении) души. Говоря упрощенно, душа, переселяясь после смерти человека в новое тело, несет на себе отпечаток предыдущей жизни. Новое рождение, по кармическому закону, воздает блага за прошлые благие поступки и карает за прошлые злодеяния. Вопрос этот и в условиях современности вызывает интерес. На основе понятия «реинкарнация» построены целые школы. Феномен «вспоминания» прошлых жизни малоизучен, и несмотря на описания подобных случаев, подкрепленных фактологическими доказательствами, остается одной из тайн человеческой психики (подобные истории описаны, в частности, известным российским психологом профессором Л.Л. Васильевым - 1963).
Кармический мотив присущ многим восточным сказкам, дидактическим притчам и легендам, он повторяется в народных и авторских сказках других культур, пусть и не напрямую. Это объясняется тем, что многие события внешней жизни, как-то: вступление в брак, половое созревание, прохождение возрастных инициаций, получение нового статуса или важного умения — рассматриваются в культурной традиции, в том числе, в традиции русской сказки, как умирание и рождение в новом качестве. Например, оплакивание невесты, ее белое (гробовое) платье расценивалось как смерть в прежней девической жизни. Кармический закон в сказке выражен в том, что успешность в новой жизни, например, жены героя, связывается с ее поведением в «прежней», то есть дозамужней жизни. Многочисленные сюжеты с испытанием героев перед браком связаны с этим же мотивом. В христианской традиции он так же присутствует как идея воздаяния в следующей после умирания тела посмертной жизни души.
События, связанные с внутренним преображением героя, тоже подобны смерти: умирая в качестве носителя старых качеств, он рождается новым человеком. Неслучаен поэтому встречающийся во многих сказках мотив смерти (происходящей, как правило, в результате собственной глупости, по ошибке или по недосмотру) и оживления героя. Например, в сказке «Иван-царевич и Серый Волк» (см. Часть 1. «Морально-этический аспект сказки») герой похваляется перед старшими братьями добытыми сокровищами, красавицей невестой и тем, что он теперь наследник царства, и завистники его убивают, присваивая ценности, приобретенные благодаря Волку. Но тот оживляет царевича с помощью живой и мертвой воды. В результате возвращения к жизни Иван становится уже другим человеком и побеждает в конфликте с братьями, доказывая свою правоту и права.
II. В мифологическом мировоззрении представлена и концепция судьбы как четкой схемы божественного предопределения, которую исповедовали, например, стоики, и которая может быть лаконично сформулирована с помощью метафоры из Цицерона: человек — это винтик в часах Вселенной. Аналогичную точку зрения можно встретить, например, в работах Боэция, философа раннего средневековья, который утверждал, что судьба «связывает действия и ход жизни людей незримой цепью причин, берущих начало от неизменного провидения, и также с необходимостью являющихся неизменными». Мировоззрение домусульманских аравийцев и древних греков с их богинями судьбы — Парками, вслепую прядущими нить судьбы,— дает нам еще один пример из этого ряда, демонстрируя тенденцию предопределенности неких непознанных или случайных законов. В христианстве, в частности в православии, сохранилось схожее отношение к вопросам судьбы: «на все Божья воля», «пути Господни неисповедимы», «человек предполагает, а Бог располагает», «все в руках Господа» и т.д.
В сказке любого народа подобная концепция присутствует с неизменным постоянством. Наиболее четкое выражение она находит в «предопределенности» победы добра над злом. Герой сказки в определенном смысле является «человеком судьбы», ее инструментом, если не сказать — орудием по наведению порядка в сказочном пространстве, представляющем собой специфическое символическое отражение окружающего мира, даже если под последним понимается внешний или внутренний мир человека. Многие перипетии сюжета, особенно, если речь идет об инициационной сказке, однозначно предопределены. Если герой не знает-не ведает, в каком направлении нужно двигаться, ему обязательно встретится мудрый советчик. Если со злом невозможно сражаться обычными способами, герою непременно и весьма своевременно предоставляется возможность получить в дар волшебные вещи либо оказаться в обществе волшебных помощников. Однако, — и это весьма существенно — реализация названной предопределенности в целом возможна лишь в случае подобающего поведения со стороны самого героя, правильного выбора и последовательного подтверждения верности этому выбору. В.Я. Пропп подчеркивает, что «герой получает в руки волшебное средство или волшебного помощника и при его помощи достигает всех своих целей», при этом «достигает успехов без всякого усилия».
Если пристально вглядеться в судьбу сказочного героя, зачастую можно констатировать его изрядную пассивность. Нередко за него все выполняет помощник, который оказывается всемогущим, всезнающим, или вещим (Сивка-Бурка, Конек Горбунок, Серый Волк, мудрая или волшебная жена или невеста, или другой родственник, например умершие мать или отец и т.д.). Герой иногда даже портит дело своей чрезмерной активностью: не прислушивается к советам и рекомендациям, нарушает запреты и тем самым вносит в ход действий новые осложнения. Тем не менее, получив волшебное средство, он уже не идет «куда глаза глядят», а чувствует себя уверенно, знает, чего хочет, и знает, что достигнет своей цели. В этом случае мы можем говорить о том, что судьба, с одной стороны, заставляет героя подчиняться законам мироздания и своей воле, с другой — требует от него вполне конкретных, подчас нестандартных действий, с третьей — способна на проявление лояльности, например, прощая или «закрывая глаза» на промахи и ошибки главного персонажа.
Примечательно, что и в этом случае можно наблюдать наличие равных шансов на получение награды, достижение желанной/преследуемой цели у нескольких претендентов, героя и антагониста (у падчерицы и родной дочери/дочерей мачехи, младшего и старших братьев, крестьянского сына и купца). В результате получается сказочный парадокс: судьба программирует базовую ситуацию до мелочей, но внутри самой ситуации бессильна, так как значение имеет только волеизъявление и поведение самих персонажей.
III. Другая позиция, отражающая особенности религиозного мышления, например, христианского, заключается в том, что дети в семье воспринимаются в качестве либо вознаграждения за праведную жизнь родителей, либо возмездия — за неправедную, то есть хорошие дети — награда, а непутевые — кара. Этот принцип признается также в мусульманстве, иудаизме и во многих других религиях, в буддизме отрицается либо принимается с оговорками.
Сопоставляя сказочные сюжеты и реальную степень предопределенности судьбы в «стартовой позиции» жизни человека, можно заметить существенное различие. Если принять, что размер потенциальных возможностей влияет на возможности самореализации, то у сына вельможи или состоятельного гражданина в действительности они гораздо больше, чем, скажем, у крестьянского сына из многодетной семьи. Но в сказке их шансы на успех выравниваются, в частности, благодаря правильному поведению в нестандартных и опасных ситуациях, далеко не всегда зависящих от первоначального статуса. Огромный пласт сказочных историй касается этого аспекта.
Другая сторона вопроса о том, каким образом грехи родителей могут влиять на судьбу ребенка и заложенные в нем от рождения потенции, заключается в следующем. Из многолетних психофизиологических наблюдений известно, что находящийся в утробе плод подвержен воздействию психического и физического состояния матери, — он является ее частью, и все изменения состояния беременной женщины передаются эмбриону. В традициях многих народов мира это трактуется так: коль скоро ребенок до рождения является частью материнского организма, то родовые, национальные и личные грехи являются и его грехами.
В сказках ответственность за грехи или ошибки родителей иногда оговаривается напрямую. Так, в частности, обстоит дело в распространенном сюжете об отце, который обещает Морскому царю или Водяному отдать то, чего он дома не знает, а возвращаясь в родной дом, узнает о рождении ребенка. Другим типичным примером является история о Красавице и Чудовище (в русском варианте — «Аленький цветочек»): отец под угрозой страшной смерти обещает прислать чудищу в жены свою дочь. Мотив ребенка, «обещанного» по решению родителя, принятому без ведома других членов семьи, представлен в сюжетах многочисленных сказочных историй.
IV. Существует немалое количество других концепций, касающихся «заложенности свойств» ребенка, что также имеет отношение к понятию предопределенности жизни. Потенции ребенка в разное время и в разных культурах связывались, например, с такими факторами, как:
– правильность и чистота зачатия у даосов,
– посвященность ребенка божеству (например, Самсон у евреев),
– верность кланово-групповому принципу, связанному с близостью к духам стихий и душам предков в шаманизме,
– астрологический принцип зачатия в определенные дни, посвященные тем или иным силам.
Подобные представления существовали повсеместно вплоть до настоящего времени. Кроме того, разрабатывались разные виды божественного зачатия, описанные в мифологических системах. Речь идет о Гильгамеше (Древний Вавилон и Шумер), Геракле, Персее, Тесее (Древняя Греция) и др. Непорочное зачатие Девой Марией Иисуса Христа от Духа Святого заранее определило его миссию. Следуя данной логике, кальвинисты дошли до утверждения о предопределенности спасенных и проклятых. Принцип заложенности определенных качеств личности признается почти повсеместно, однако объясняется он совершенно различными способами и с помощью совершенно различных аргументов, хотя большинство из них связано с высшими, чаще всего непознаваемыми силами.
В связи с данным представлением следует обратить внимание на крайне важный момент сказок: огромное число героев готовится к «специальному заданию», заключающемуся в различных подвигах. Такие герои самой судьбой изначально наделены особыми качествами: богатырской силой, тонким умом, врожденным знанием магии. Эта категория героев имеет, как правило, чудесное происхождение и внешние приметы:
– Покатигорошек родился от проглоченной горошины;
– у Медведко, Ивашки Медвежье ушко одно или оба уха медвежьи либо ниже пояса — медвежье обличье, имя дано герою в честь родителя — соответствующего зверя;
– Иван Быкович, Иван Коровий сын своими именами также обязаны зооморфным родителям, как и Иван Сучий сын, у которого уши выдают происхождение;
– Вольга в одноименной русской былине рожден от змея и ему присуще врожденное оборотничество и т.д.
Следует отметить, что подобный мотив нечасто встречается в европейском фольклоре, где зооморфных или «предметных» родителей, вроде горошины, жемчужины, ягоды, родника, отрезанного пальца (Мальчик-с-Пальчик) и т.д. заменяют, как правило, аристократы, обладающие определенными характеристиками. В античности, например, греческой, специальное рождение связывалось с теми или иными богами, то есть с вопросами статусности, однако иногда использовались и зооморфные образы небожителей (Зевс в обличье быка или лебедя и т.д.). Объясняется это тем, что зооморфные персонажи — родовые, и главными их задачами было обеспечение выживания. По мере социального расслоения общества они уходили на второй план, а на первый выдвигалось положение в обществе.
Логика предопределенности судьбы героя может представляться как фатум в смысле решения определенной конкретной задачи, основной в данный момент времени, ради которой он и был рожден. Не случайно такой герой и растет «не по дням, а по часам», то есть вскоре после рождения становится взрослым и готовым к выполнению своей миссии. Следовательно, допустимо предположение о том, что с точки зрения мифологического мировоззрения, матрица «Я» этого героя имеет характерные особенности последующих задач вселенной.
V. В то же время в религиозном мышлении можно встретить неоднозначное отношение к роли судьбы. У христиан, мусульман и иудаистов, в религиях Мезоамерики и т.д. проповедуется мысль о том, что через определенные качества личности, которая зачастую смешивается с индивидуальностью, можно достичь приближенности к Богу, в том числе, заслужить это определенным комплексом поступков. В таком случае заложенность родительской, семейной, родовой, клановой вины (греха) поддается искуплению и преодолению. Сама суть понимания распятия Христа как искупителя человечества, то есть дарования ему новых, ранее отсутствовавших потенций, является актом, подтверждающим наличие реальных возможностей приобщения к Богу, и убедительным примером их осуществления.
Неявное проявление данного аспекта выступает в многочисленных сказочных сюжетах, основанных на необходимости поиска средств для излечения отца в связи с его болезнью, слепотой или старостью. Судя по тем испытаниям, которые приходится проходить, как правило, младшему сыну, многие сюжеты поиска лекарства в данном случае относятся именно к избыванию родительских грехов. Здесь надо учитывать обычай минората, бытовавший и у русичей, и у многих других народов, согласно которому дом и «корни» оставляли именно младшему, обязанному за это содержать родителей до их смерти и затем совершить погребальный обряд. Одновременно с отработкой грехов (болезни) родителя герой проходит процесс собственного самосовершенствования и в результате внутреннего преображения обретает право на брак и на царство.
VI. В мифологическом мировоззрении можно встретить и точку зрения, отличную от всех предыдущих. Например, у древних египтян (в некоторые периоды их истории), у современных материалистов, у древних китайцев (с известными оговорками) понятия заложенности неких качеств и предопределенности при рождении нет. Предопределенность понимается и принимается лишь в социальном и национальном аспектах, то есть зависит от семьи ребенка и от социальной группы, к которой он принадлежит.
Полная независимость от судьбы присутствует, как правило, в конкретной категории авторских сказок, где человек выступает «кузнецом своего счастья», как в сказочной повести Ю. Олеши «Три толстяка». Народным же сказкам, кроме некоторых нетипичных случаев, такой подход в принципе не присущ. Чуть ли не единственным исключением является типологический сказочный цикл о Синдбаде Мореходе, где герой, случайным образом попадая в сложные ситуации, находит из них выход, будучи вне зависимости от судьбы и предопределенности. Он сам себе хозяин и практически противостоит судьбе, которая раз от раза играет с ним различные шутки. Промежуточным вариантом являются сказки, сюжет которых завязан на идее о том, что человек сам может изменить свою судьбу. Так, в русских сказках о Лихе Одноглазом герой обманывает несчастливую судьбу, и она, в конце концов, переходит к его злому соседу, а в итальянской сказке («Злая Судьба») несчастливая девушка находит свою злую судьбу, имеющую облик грязной старухи, переодевает, отмывает и причесывает, а та в благодарность начинает благоволить к героине. Подобные сюжеты указывают на то, что и человек обязан заботиться о своей судьбе, равно как и нести за нее ответственность.
***
Итак, рассмотрев закономерности судьбы в сказочных сюжетах сквозь призму отражения в них мировоззренческих концептов, мы можем констатировать, что само понятие ее имеет различное толкование в различное время, у разных народов и в разных социальных слоях. Это понимание отражается в сказках на уровне закона, предопределяющего действия героя и их результат. Если герой соблюдает этот закон, то достигает успеха.
Господствующая концепция судьбы не является строго однозначной; она всегда, и в первую очередь в сказке, даже при условии практически полной предопределенности предполагает высокий уровень волевого, а часто и физического усилия героя, без которого ее предначертания не могут осуществиться. Дело в том, что даже получение некой магической силы (как, например, в случае с Емелей, получившим дар от чудесной щуки, или Алладином, обретшим волшебную лампу) или силы физической (Илья Муромец и т.д.) предполагает изменение человека, так как он одновременно приобретает новые потенциальные способности. Практически он становится другим человеком с иной судьбой.
При этом, однако, само по себе получение дополнительных возможностей еще не является полным изменением, оно носит характер промежуточного результата, и бездействующий герой становится человеком вне судьбы. Он как бы умер, но еще не родился вновь. Поэтому для появления в новом качестве и с новой судьбой герою необходимо совершить волевое усилие и соответствующие действия, даже если изначальная удача сама далась ему в руки. Так, в сказке братьев Гримм «Об ослике, столике и дубинке из мешка» герой получает волшебные подарки, которые у него обманом выманивают или воруют. Только на третий раз, после побоев волшебной дубинкой, происходит преображение героя, и он начинает соответствовать новой счастливой судьбе (в сказках подобного рода вместо дубинки иногда используется плетка).
Иными словами, понятие судьбы в сказке соотносится с основополагающим законом всего сюжета и преображением героя.
Купить книгу вы можете тут Наговицын А.Е., Пономарева В.И. Атлас сказочного мира. |
Книги