Ваш психолог. Работа психолога в школе.

1.1 Эмоциональное благополучие: субъективное оценивание собственного бытия

Логика мировой науки, движущаяся от попыток абсолютно объективного познания мира к изучению мира через интенциональность человеческого сознания, привела ее к глубокому интересу постичь субъективную жизнь человека и законы её организации. В языке современной российской и зарубежной психологии появляются и активно верифицируются такие понятия,как «онтологическая уверенность» (Р. Лейнг, Н.В. Коптева), «психологическое, субъективное благополучие» (К. Роджер, К. Рифф, К. Муздыбаев, Н. Бахарева), «личностное здоровье» (В. Карпов, М. Сокольская), «счастье» (М. Аргайл, М. Селигман), «эмоциональное здоровье» (М. Рагулина), «образ мира, конструирование мира» (Л. Бинсвангер, А. Асмолов), «суверенность, дружественность мира» (С. Нартова-Бочавер, Е. Ткач), «переживание» (Ф. Василюк).
Более того, исследование субъективности человека есть содержание широко распространенных сегодня практик психологической помощи.

Явления внутренней жизни могут быть исключительно субъективно описаны (от первого лица), трудно поддаются внешнему наблюдению (то есть не имеют объективных подтверждений своего существования), так как часто не проявляются напрямую в неких актах поведения (мускульных напряжениях, термин Улановского) и, соответственно, дают широкий простор для интерпретаций и описаний, опирающихся, скорее, не на эмпирику, а на философские концепции.
С тех пор как психология отделилась от философии, она по-прежнему не решила задачу, куда себя отнести; к естественнонаучному знанию с объяснительной позицией и четкими критериями обнаружения научной «истины», или к гуманитарному с описательной позицией и неясными границами выбранных критериев аргументации. Тем не менее, так и не определившись, вполне успешно решает частные задачи собственной практики, которая широко вошла в жизнь современного обгщества.
Среди широкого континуума различных эмоциональных состояний, ситуационных или тех, что провоцируются глубинными установками, от быстро меняющихся до относительно устойчивых, большой научный интерес вызывает феномен субъективного благополучия. Этот феномен уместнее называть эмоциональным благополучием на том основании, что наша субъективность для нас, прежде всего, представлена в переживаниях, индикатором которых являются эмоции. Переживание имеет сложную, достаточно устойчивую структуру, связанную с понятием образа мира.
Обращаясь к проблеме эмоционального благополучия, мы опираемся в понимании на два уровня: ситуативный внешне-описательный, когда предполагается под этим состоянием ровно-радостный устойчивый фон настроения (будь позитивным!?) и экзистенциальный, определяемый как глубокое мировоззренческое переживания своего способа бытия у каждого отдельного человека.
И тот и другой взгляд начинает свое развитие с базовых идей взаимосвязи мотивационно-потребностной сферы человека с эмоциональным реагированием на удовлетворение/неудовлетворение актуальных и латентных потребностей, где возникновение дискомфортных состояний в случае неудач при движении к цели обусловлено специфическими и неспецифическими защитами.
Достаточно разнообразен глоссарий обозначений этого состояния в науке, но заметим, что любой ученый, занимающийся проблемой эмоций, обязательно касается проблемы эмоционального благополучия, рассматривая его как частное ситуативное состояние, как отражение способа эмоционального реагирования и как обобщенное оценивание качества своего бытия, его достаточность/недостаточность.
Если обращаться к академическим словарям, то в словаре Ожегова «благополучие - спокойное и счастливое состояние, существование...»; слово «случай» в древнерусском языке звучало как «получай».
В английском и немецком языках нет точного перевода слова «благополучие»: в английском языке близкими по смыслу словами являются «heppiness, felicity» - счастье, блаженство, а в немецком - «Wohlergehen» («gehen» добавляет слову деятельный смысл).
Характерным для русского сознания является случайность блага, существуют приметы, что нельзя рассказывать о своих планах или удачах, дабы их не спугнуть. В то время как в немецком и английском языках слово имеет констатирующий и деятельный смысл.
В русском переводе книга шотландца Майкла Аргайла называется «Исследование счастья», но вполне может звучать «Исследование благополучия». Сам Аргайл позволяет себе использовать эти термины как синонимы. Субъективное благополучие «subjective well- being - 8WB» связывается им с качеством жизни, в том числе и материальным, с такими переменными как доход и здоровье, а счастье «heppiness» - это широкий континуум состояний от бурного возбуждения до тихой радости, сопровождающей спокойные и уединенные занятия. Аргайл отметил также, что уровень субъективного благополучия обратно коррелирует с депрессией (Аргайл, 1990). Вероятнее всего, устойчивое переживание эмоционального неблагополучия проявляется через эмоциональные корреляты сниженного настроении, апатии, уплощенного «замороженного» эмоционального фона («что воля, что неволя - все равно», как повторяла заколдованная героиня сказки).
Обобщая многочисленные исследования в этой области, Аргайл делает вывод, что счастье - сложное переживание, которое проявляется как система позитивных переживаний на эмоциональном уровне, на когнитивном уровне ощущается человеком как удовлетворенность жизнью. Удовольствие и позитивные переживания могут не иметь очевидных причин, и часто вызывается просто физическими действиям, упражнениями и досугом, связанным с активными видами хобби.
Скорее, Аргайл изучал не содержание субъективного благополучия или счастья, а только телесные корреляты и объективные и субъективные условия, которые могут ему способствовать.
Н. Бахаревах опираясь на представления А. Аргайла, связывает переживание субъективного благополучия с понятием «добродетельной, правильной жизни», с преобладанием позитивных устойчивых эмоций личности над негативными. Также она полагает, что субъективное благополучие является системообразующим фактором такого сложного свойства личности, как толерантность. Чем устойчивее переживает свою жизнь человек как благополучную, тем толерантнее он к другим людям. Получается, что если человеку удается удовлетворять большинство своих потребностей довольно успешно, то он будет толерантен. Вероятнее всего связь между толерантностью и эмоциональным благополучием существует, но имеет более сложную структуру. Думается, что возможны варианты, когда человек эмоционально благополучен, но не толерантен и, наоборот, не благополучен, но толерантен, то есть в основе связи толерантности и благополучия лежит более сложный механизм взаимодействия.
Хотелось бы заметить, что Аргайл не первый попытался описать счастливого человека. Идеи обретения счастья человеком родились давно, наверное, с момента культурного осознания человеком самого себя, но особенно активно они стали звучать в конце XIX в., прежде всего в политических и философско-идеологических призывах. Связано это с тем, что в соцокультурном пространстве стали исчезать универсальные мировоззренческие рецепты, философия стала больше развивать проблему индивидуальности человека, и соответственно, у каждого отдельного человека свой путь достижения счастья.
Сам Аргайл упоминает в своей книге, что американские исследовательские организации с 1960 г. стали задавать вопросы людям о счастье и удовлетворенности. Среди многих он упоминает работу Брадберна «Структура психологического благополучия» (Thе Structure of Psychological Weil-Being). Брадберн рассматривает эмоциональное благополучие/ неблагополучие как счастье и несчастье. Его исследование доказывает, что понятия «счастье» и «несчастье» почти полностью независимы друг от друга, его научная позиция базируется на том, что чувствовать себя одновременно счастливым и несчастливым невозможно. Хотя частотности позитивных и негативных эмоций находятся в обратной зависимости друг от друга, между их интенсивностью, т.е. силой, существует положительная связь. Это выражается в следующем: люди, часто испытывающие состояние абсолютного счастья, столь же часто чувствуют себя чрезмерно несчастливыми. Это больше связано с интенсивностью переживания человека, вне зависимости от модальности эмоций.
Н. Брадбёрн создал представление о структуре (модель) эмлционального благополучия, которая, с его точки зрения, представляет баланс, достигаемый постоянным взаимодействием двух видов аффекта - позитивного и негативного. События повседневной жизни, несущие в себе радость или разочарование, отражаясь в нашем сознании, накапливаются в виде соответственно окрашенного аффекта. То, что нас расстраивает, и то, из-за чего мы переживаем, суммируется в виде негативного аффекта, те же события повседневной жизни, которые несут нам радость и счастье, способствуют увеличению позитивного аффекта (Вradburn N, 1969).
Разница между позитивным и негативным аффектами является показателем эмоционального благополучия и отражает общее ощущение удовлетворённостью или не удовлетворенностью жизнью. Немаловажное значение для достижения эмоционального благополучия имеет удовлетворённость профессиональной (педагогической) деятельностью.
В этой же логике гедонистических воззрений развиваются теории К. Левина и У. Макдауголла, которые рассматривают эмоциональное благополучие с точки зрения переживаний успеха и неуспеха (при этом положительные эмоции связаны с успехом, отрицательные - с неуспехом). Процитируем Макдауголла: «Когда мотив достигается беспрепятственно, особенно, когда наши успехи превосходят ожидания, мы радуемся, когда возникают неожиданные помехи, - мы, в зависимости от ситуации, тревожимся, огорчаемся». Левин замечает, что при многократном выполнении сходных действий, приводящих к положительным переживаниям или успеху, испытуемые ставят перед собой более сложные задачи. Важно подчеркнуть, что Курт Левин изучал именно переживания у испытуемых успеха либо неуспеха, не связанное с реальной деятельностью, а только с опытом достижений.
Согласно Макдауголлу, эмоции успеха усиливают и поддерживают исходное побуждение к цели, эмоции неуспеха это побуждение сдерживают и отклоняют. По Макдауголлу, предвосхищение успеха связано с чувством надежды и сильным желанием (т.е. мотивационной составляющей). Здесь можно вспомнить Вилюнаса, который желание как эмоциональное переживание называет мотивацией мотивщии. По мере того, как обстоятельства, сопровождающие ситуацию, ухудшаются, надежда сменяется тревогой и отчаянием.
Тематика эмоционального благополучия как показателя здорового сознания ярко отражена в концепциях позитивной психологии, представителями которой являются американские психологи М. Селигман и М. Чик-сентмихайи.
Селигман, создатель концепции оптимизма как основы эмоционального благополучия, достаточно последовательный продолжатель идей когнитивной психологии, категорично отрицает все постулаты бихевиоризма и психоанализа.
Основные положения концепции оптимизма М. Селигмана, как нам представляется, следующие:
- человек, переживающий свою жизнь как не особо хорошую, отличается тем, что его рационализации (интерпретации) по поводу его неудач имеет глобальный, недифференцированный характер и связаны с его личностными характеристиками, в то время как удачи - случайны и не связаны с его личностными характеристиками;
- более оптимистичный взгляд на себя и свою жизнь, что естественно, изменит общий эмоциональный фон ее проживания, поможет приобрести созданная им система переформатирования отношения к событию, несущему негативный смысл - Фа-Мы-Ре-До-Э. Приведем цитату из книги Селигмана о том, как это делается: «Как только почувствуете, что впадаете в пессимистическое настроение, воспользуйтесь методом под названием Фа-Мы-Ре-До-Э. Здесь «Фа» - фактическая реальность, «Мы» - ваши невеселые мысли по этому поводу, «Ре» - результат этих мыслей, «До» -доводы спокойного разума, «Э» - энергетическая встряска. Посмотрите, как, осознавая все важные компоненты неприятного события, можно развеять упаднические настроения и взбодриться;
- в более широкой перекодировки сознания и настройки на оптимистический взгляд на свою жизнь необходимо научиться с благодарностью и без обид смотреть в прошлое, с надеждой смотреть в будущее (через метод Фа-Мы-Ре-До-Э), максимально эмоционально погружаться в события и удовольствия настоящего, при этом он считает важнейшими для человека духовные удовольствия. Само понятие «духовного удовольствия» не совсем внятно определяется им, он пишет, что духовные удовольствия не связаны с телесными и материальными. Совершенно справедливо он пишет, что телесные и материальные стимулы быстро перестают приносить удовлетворение и требуется их усиление для того, чтобы вновь и вновь испытывать удовольствие. По его аргументации и примерам можно предполагать, что речь идет о разных формах деятельности и погружение в эту деятельность до самоотдачи. Здесь Селигман опирается на концепцию потока М. Чиксентмихайи, говоря о том, что только приложенные усилия будут пропорциональны полученному удовольствию.
Сами признаки «упоения» по Чиксентмихаю или «смакования» по Селигману таковы:
Вызов ситуации» (поставленная перед собой задача должна быть достаточно трудна и требовать мастерства):
1. Сосредоточенность.
2. Совершенная ясность цели.
3. Немедленное ощущение отдачи.
4. Полное погружение в работу, не требующее специальных усилий.
5. Чувство контроля над ситуацией.
6. Исчезновение восприятия себя.
7. Остановка времени.
Для обретения максимальной удовлетворенности жизнью М. Селиг-ман выделяет необходимость опоры на шесть универсальных добродетелей, осуществление которых возможно при наличии 24 общекультурных достоинств, которые необходимо тренировать с помощью воли. С нашей точки зрения здесь позитивная психология заканчивается и начинается позитивная педагогика.
Концепция «потока», т.е. абсолютной вовлеченности в собственную деятельность М. Чиксентмихайи, нам кажется более интересной с научной точки зрения, так как она не имеет морализаторской позиции (вторжения, как это называет М. Селигман), а только лишь изучает и описывает феномен определенного состояния, которое Чиксентмихайи обозначил термином «поток».
В какой-то степени взгляды Чиксентмихайи можно назвать экзистенциальными. Он пишет, что Вселенная — это хаос, который не приспособлен удовлетворять нужды людей. Человек, овладевая тем пространством, в которое он «заброшен», использует собственный опыт структурирования его, базирующийся на общечеловеческих социокультурных механизмах совладания с хаосом. Хаос - это неопределенность, где нет ни одного повторяющегося объекта, но это создает огромный потенциал возможностей. Иногда в социальных науках используется понятие энтропии как меры неупорядоченности и неуправляемости системы. На уровне переживания - это состояние абсолютного ужаса и бессилия, но в то же время, если преодолеть этот внешний беспорядок, структурировав его через собственные цели, можно прийти в гармонию с окружающей действительностью, главное - не направлять внутреннюю энергию на изоляцию от ситуации и защиту, а находиться в ситуации, признать себя ее частью. Цитируем: «Чтобы достичь такой уверенности в себе, требуется, в сущности, доверять себе, окружающему миру и своему месту в нём. Хороший лётчик знает свои возможности, доверяет самолёту, которым управляет, и знает, что понадобится предпринять в случае, например, урагана или обледенения крыльев. Он доверяет своей способности справиться с погодными условиями, которые могут возникнуть, - не потому, что готов заставить самолёт подчиниться своей воле, а потому, что способен превратить себя в инструмент балансировки свойств самолёта с атмосферными условиями. Поэтому он является незаменимым звеном в цепи условий безопасности самолёта, но может обеспечить её, лишь оставаясь звеном, элементом системы «человек - самолёт», подчиняющимся правилам этой системы». Чик-сентмихайи пишет о том, что прежде необходимо овладеть хаосом в своем сознании, т.е. по сути, он тоже косвенно размышляет об образе мира в нашем сознании и о том, что структурируя его в сознании, мы овладеваем собственными эмоциональными реакциями. Структурировать неопределенность можно только единственным образом, обнаруживая цель, более широко, создавая смысл ситуации, собственной потребности, любому объекту или субъекту отношений.
В подобное состояние невозможно попасть просто так, не приложив некоторого первичного усилия, поэтому, считает Чиксентмихайи, многие предпочитают проводить время в пассивных занятиях. Человека, обладающего умением «входить в поток», он называет автотелической личностью, а само состояние автотелическим переживанием в противоположность экзотелическим. Термин «автотелический» образован от двух греческих слов: auto означает «само по себе», а telos - «цель», т.е. деятельность, осуществляемая ради себя самой, а не ради будущего вознаграждения. В то время как экзотелическая деятельность имеет внешние причины.
Конечно, основной «костяк» умений погружаться в поток складывается в подростковом возрасте, часто многие учащиеся?студенты погружаются в поток, но при этом не испытывают пока еще настоящего удовольствия от своих занятий. Чиксентмихайи считает, что это время накопления потенциала будущей жизни. Большое влияние на созревание автотелической личности имеет семья.
Семейная ситуация, стимулирующая развитие способности достигать состояния потока, отличается пятью особенностями построения отношений:
- это ясность в отношениях; подростки точно знают, чего ожидают от них родители, обратная связь в семье имеет недвусмысленный характер;
- это интерес родителей к тому, что думает и чувствует их ребёнок в настоящий момент, а не озабоченность тем, в какой институт он поступит и удастся ли ему получить хорошо оплачиваемую работу;
- это предоставляемая детям возможность выбора: они чувствуют, что могут поступать по своему усмотрению, в том числе и нарушать родительские правила, если они готовы иметь дело с последствиями;
- это чувство общности, доверие между членами семьи, позволяющее подростку отбросить психологическую защиту и погрузиться в интересующие его занятия;
- родители должны обеспечивать детям все более сложные задачи по мере их взросления, создавая тем самым возможности для самосовершенствования.
Наличие всех перечисленных выше характеристик создаёт так называемый автотелический семейный контекст, наилучшим образом развивающий способность.
Дети, выросшие в семьях, где поощрялись ясные цели и обратная связь, чувство контроля, концентрация на выполняемой задаче, внутренняя мотивация и использование своих способностей, с большей вероятностью построят свою жизнь так, чтобы в ней было возможным достижение состояния потока.
Именно умение так приближаться к самому себе, погружаться в собственную деятельность, которая не имеет внешних целей - это и есть важное условие получение достаточно устойчивого переживания радости от собственной жизни при любых ударах судьбы. Получение удовольствия (инфляция удовольствия) и обретение настоящего счастья - это разные вещи.
Экзистенциальные психологи назвали бы подобную личность аутентичной.
К отдельной группе концепций мы отнесем те, которые рассматривают эмоциональное благополучие как основу для изучения проблемы позитивного психологического функционирования личности (теории А. Мас-лоу, К. Роджерса Г. Олпорта, К.-Г. Юнга, Э. Эриксона, Ш. Бюлер, Б. Ныо-гартена, М. Яходы, Д. Биррена).
Наиболее завершенный вид понятие «психологическое благополучие приобрело в концепции К. Рифф. В качестве базовых составляющих эмоционального благополучия (psychological well-being) человека К. Рифф выделила:
■ позитивные отношения с другими,
■ принятие себя - позитивная оценка себя и своей жизни, автономия (способность следовать своим собственным убеждениям),
■ компетентность - контроль над окружающей средой, способность эффективно управлять своей жизнью,
■ наличие целей, придающих жизни направленность и смысл,
■ личностный рост как чувство непрекращающегося развития и самореализации.
Эмоциональное благополучие в этом подходе связано с такими личными особенностями, как уверенность в себе, адекватная самооценка, позитивный взгляд на жизнь, доброжелательность, общительность, эмоциональная стабильность.
К этой же группе концепций, рассматривающих эмоциональное или психологическое благополучие как результат успешного саморазвития личности, можно отнести теорию самодетерминации Р. Райана и Э. Диси, которые предположили, что эмоциональное благополучие связано с базовыми психологическими потребностями: потребностью в автономии, компетентности и связи с другими.
Под автономией здесь понимается восприятие своего поведения как конгруэнтного внутренним ценностям и желаниям личности. В основе автономии лежат поддержка и отсутствие контроля со стороны других людей.
Потребность в компетентности - это склонность к овладению своим окружением и к эффективной деятельности в нём; она поддерживается такой средой, которая выдвигает перед человеком задачи оптимального уровня сложности и даёт ему положительную обратную связь. Компетентность, можно предполагать, есть способность находить смысл собственной жизненной ситуации, что определяет направление активности человека; «есть смысл что-то делать или нет его».
В отечественной психологии понятие смысла наиболее полно освещено в трудах А.Н. Леонтьева, ДА. Леонтьева, Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Б.С. Братуся. Осуществление собственных смыслов как генерализованной системы ценностей позволяет человеку принять свою жизнь и полагать свою экзистенцию исполненной, хотя непосредственно как переживание благополучия это не рассматривается. Подразумевается, скорее, некая смысловая удовлетворенность, выполненный жизненный долг, который не всегда смыкается с удовольствием. Можно только заметить, что сам смысл по известному выражению Франкла не обнаруживается как нечто изолированное в глубинах личностного сознания, чтоб его найти личность должна открыться жизни.
Интересна интегративная концепция Р.М. Шамионова, который утверждает, что субъектная позиция личности в большей степени способствует формированию субъективного благополучия. Ограничение субъектной позиции ведет к двум следствиям, касающимся субъективного благополучия: прямому, заключающемуся в снижении субъективного благополучия от сознания (рефлексии) неспособности проявления активности в широком контексте и косвенному, заключающемуся в неудовлетворенности результатами своей деятельности, отношений и т.п.
Автор опирается на развитие взглядов психологов от Джеймса до Маслоу, изучающих многоуровневую систему потребностей и ценностей личности. Он выделяет типы субъективного благополучия, обозначенные им как модусы:
Модус материального пополнения тесно связан с материальной подструктурой личности; предполагает личную значимость материального обогащения и, прежде всего, степень ее полноты.
Модус личностного (смыслового) самоопределения включает систему реализации личностных смыслов, жизненного сценария определяемого в зависимости от условий социализации.
Модус социального («отношенческого») самоопределения содержит систему связей и отношений, квалифицируемых как «необходимые и достаточные» для сохранения внутреннего равновесия.
Модус личностного (характерологического) благополучия относится к субъективной оценке собственного характера, свойств личности с точки зрения их приемлемости для широкого круга явлений личности (от отношений с другими до самоотношения, от труда до «ничегонеделания»).
Модус профессионального самоопределения и роста включает адекватность профессионального самоопределения, удовлетворенность избранной профессией, трудом, отношениями с коллегами и др.
Модус физического (соматического) и психологического здоровья содержит систему взглядов на ценность здоровья и определяет деятельность, направленную на оптимизацию здорового образа жизни, поправление здоровья.
В зависимости от актуализации соответствующей потребности оптимизируется и включающий ее модуль. Если невозможно усилить определенный модуль, он может компенсироваться усилением другого модуля. Однако субъективное неблагополучие в чем-либо (относительно того или иного модуса) не остается незаметным; оно присутствует либо в виде сниженного настроения, либо в виде сниженной активности. Человек же, в целом, стремится к глобальному переживанию субъективного благополучия.
Исследования Яремчук показывают, что субъективное благополучие снижается при возрастании как числа внутриличностных конфликтов, так и общего рассогласования между ценностями человека и их реализованно-стыо в жизни. Являясь интегральной и обобщенной оценкой соответствия жизни, ее основным смысловым ориентирам, субъективное благополучие нарушается при накапливании внутриличностных конфликтов и в свою очередь запускает блок коррекции действий, усиливая мотивацию, направленную на изменение себя и своей жизни. Это дает основание рассматривать субъективное благополучие в качестве блока обратной связи, встроенного в систему регуляции жизнедеятельности субъекта и реагирующего на рассогласование между целевым и результативным блоками. Такое понимание субъективного благополучия переводит его из категории самостоятельной ценности в категорию критериев достижения целей, согласованности смыслов и позволяет оценивать феномен субъективного благополучия не как обладающее позитивным смыслом стабильное состояние, а как механизм, помогающий осуществлять коррекцию своего жизненного пути через изменение жизненных целей или средств их достижения. Низкий уровень субъективного благополучия обладает не меньшей ценностью, чем высокий, побуждая человека к активности и преобразованию своей жизни.
Но Яремчук заметила, что при возрастании интенсивности внутриличностных конфликтов включается механизм обесценивания тех целей, которые оказываются в состоянии затрудненного доступа.
Субъективное благополучие личности, по мнению Н.В. Усовой, выступает не только индикатором внутренней экологии человека, но и регулятором социального поведения.
Наши исследования показали, что эмоциональное благополучие/неблагополучие неизбежно связано с социальной активностью человека и является переживанием его качественных отношений с миром, ресурсами в социальном пространстве; богатством их и разнообразием (сколько хороших людей, ко многим я могу обратиться и т.п.) или же бедностью и недоступностью необходимого для жизни ресурса социальных отношений (каждый только о себе и думает, никому нет дела до меня).
Эмпирическое исследование осуществлялось на базе центра по сопровождению и подготовке приемных родителей. Целью его было изучить как успешность социального взаимодействия и межличностных отношений отражается в переживании эмоционального благополучия.
Нами было обследовано 65 человек, из них 25 мужчин и 40 женщин в возрасте от 26 до 50 лет.
В процессе исследования были использованы следующие психодиагностические методики:
Опросник «Шкалы психологического благополучия», автор, американский психолог Кэрол Рифф;
Опросник межличностных отношений, автор используемой нами версии А.А. Рукавишников (опросник межличностных отношений (ОМО) является русскоязычной версией широко известного за рубежом опросника РIRO (Fundamental Interpersonal Relations Оrientatiоп), разработанного американским психологом В. Шутцем);
Методика выявления доминирующих эмоциональных состояний «Четырехмодальностный эмоциональный опросник» Л.А. Рабиновича;
«Шкала враждебности» Кука-Медлей.
Важнейшей идеей базовой теории опросника Шутца является положение о том, что каждый индивид имеет характерный способ социальной ориентации по отношению к другим людям, и эта ориентация определяет его межличностное поведение.
Методика выявления доминирующих эмоциональных состояний «Четырехмодальностный эмоциональный опросник» Л.А. Рабиновича помогает выявлять не собственно эмоции, а устойчивые эмоциональные переживания обследуемых, как склонность их к оптимистичности или пессимистичности, к позитивному или негативному эмоциональному фону.
«Шкала враждебности» Кука-Медлей представляет собой методику, предназначенную для диагностики склонности к враждебному и агрессивному поведению.
Использование анкеты «Как я переживаю эмоциональное благополучие» позволило разделить всех респондентов на три условные группы:
Первая группа респондентов, оценивающая свою жизнь более чем на 60 % как эмоционально благополучную относительно общей оценки собственных состояний составила примерно 30 %. Назовем эту группу испытуемых группой эмоционального благополучия (группа ЭБ)
Вторая группа (62 %) респондентов переживают состояние эмоционального благополучия от 60 % до 20 % относительно общей оценки собственных состояний. Мы определили эту группу испытуемых как группу неустойчивого (лабильного) эмоционального благополучия (ЛЭБ).
Третья группа испытуемых (8 %) переживают состояние эмоционального благополучия менее 20 % относительно общей оценки собственных состояний. Далее эту группу респондентов с выраженным переживанием эмоционального неблагополучия будем обозначать как группа НБ.
Анализ результатов по методике Рифф обнаружил, что в переживании эмоционального благополучия в означенных трех группах имеются существенные различия.
В первой группе (ЭБ) по основным шкалам респонденты показывают высокий уровень значений, что можно интерпретировать как осмысленность жизни, умение определяться в целях, строить программы.
Представители данной группы имеют положительную самооценку, удовлетворены собственной жизни. Способны поддерживать позитивные отношения с окружающими, верят в собственные силы, настоящее и прошлое воспринимаются, как осмысленное, имеют убеждения, придающие жизни-смысл. Воспринимают себя в динамике собственного развития, способны к самостоятельным, независимым выборам.
Результаты второй (ЛЭБ) и третьей групп (НБ) по основным шкалам несколько отличаются тем, что у второй группы они чуть выше. В обеих группах высоки показатели по шкалам «Осмысленность жизни». Возможно, под осмысленностью жизни в данных группах респондентов в совокупности с низкими показателями по шкалам «Автономия», «Позитивные отношения» и «Управление средой» частично понимаются рационализации, позволяющие удачно объяснять сложившиеся обстоятельства жизни, которые не поддается изменению.
Обращают на себя внимание результаты третьей группы (НБ) по шкале «Баланс аффекта». Представители данной группы имеют негативную самооценку, неудовлетворённость обстоятельствами собственной жизни, ощущении собственной никчёмности и бессилия.
Показатели по шкалам «Человек как открытая система», «Отношения с другими», «Автономия и управление окружением» у данной группы говорят о том, что для них представляется трудностью строить социальные отношения.
Им достаточно сложно быть открытыми, проявлять теплоту и заботиться о других; в межличностных взаимоотношениях, как правило, они изолированы и фрустрированы; не желают идти на компромиссы для поддержания важных связей с окружающими.
В большинстве своем эти люди зависят от мнения и оценки окружающих; в принятии важных решений полагаются на мнение других; поддаются попыткам общества заставить думать и действовать определенным образом.
По шкале управления окружением респонденты характеризуют себя как людей, которые испытывают сложности в организации повседневной деятельности, ощущают себя неспособным изменить или улучшить складывающиеся обстоятельства, осторожно относятся к предоставляющимся возможностям, чувствуют невозможность контроля над происходящим.
По остальным шкалам, а именно: «Человек как открытая система», «Личностный рост», «Цель в жизни», «Самопринятие», респонденты оценивают себя тоже не высоко.
Следовательно, испытуемые данной группы недостаточно хорошо могут интегрировать отдельные аспекты своего жизненного опыта, от чего формируется фрагментарное, недостаточно реалистичное восприятие различных аспектов жизни.
В целом испытуемые данной группы хорошо понимают, что такое развитие, самореализация, но осуществляют это фрагментарно, частично, что сказывается на общем интересе к жизни; он то появляется, то исчезает.
Респонденты, которые редко ощущают эмоциональное благополучие, в основном недовольны собой, имеют низкую самооценку, и самое главное, их эмоциональное состояние сильно зависит от обстоятельств. Можно предполагать, что хотя респонденты с высоким уровнем благополучия, как и респонденты с низким уровнем благополучия,часто связывают состояние эмоционального благополучия с ситуацией, но в группе (ЭБ) осознавание ситуации есть стимул к действию, в то время как в группе (НБ) осознавание ситуации является «связывающим» фактором, побуждающим «сворачивать» активность. Соответственно можем предполагать, что личности группы (НБ) страдают не от отсутствия целей и смыслов, а скорее от отказа их реализации, связанного с неверием справиться с возникшей задачей.
Рисунок 1, где представлены результаты измерения по методике Рифф, наглядно подтверждает наше предположение о том, что осмысленность жизни у испытуемых с переживанием эмоционального неблагополучия скорее подменяется рационализациями; мы наблюдаем несогласованность высоких результатов по шкале «Осмысленность жизни» и низких по шкале «Цели в жизни». Осмысленность жизни интепретируется испытуемыми как осознавание того, почему реальная жизнь сильно отличается от возможного жизненного проекта.
Сравнительная диаграмма обнаруживает наибольший вклад в переживание эмоционального благополучия таких шкал, как «Позитивные отношения с другими», «Личностный рост» (возможность изменяться), «Самопринятие», «Цели в жизни» (целостность и направленность жизни), а также дополнительной шкалы «Баланс аффекта».
Наиболее значимые корреляции по всем измеряемым переменным всех трех групп респондентов представлены ниже.

Рис. 1. Сравнение среднестатистических результатов респондентов по трем группам по шкалам методики Рифф. Примечания: Ряд 1 - группа ИБ, ряд 2 - группа ЛЭБ, ряд 3 - группа ЭБ; Шкалы: 1 - баланс аффекта, 2 - осмысленность жизни, 3 - человек как открытая система, 4 -позитивные отношения с другими, 5 - автономия, 6 - управление средой, 7 - личностный рост, 8 - цели в жизни, 9 - самоприиятие.
Таблица 1 Корреляционные связи показателей группы респондентов ЭБ

Примечание: ПБ - психологическое благополучие, БА ~ баланс аффекта, ОЖ - осмысленность жизни, ЧОС - человек как открытая система, Ц - цинизм , А - агрессия, Р -радость, Г - гнев, С - страх, П - печаль, 1е - тенденция находиться в обществе других людей, Iw - желание, чтобы другие проявляли интерес к индивиду и принимали его в свое общество, Ае - тенденция устанавливать близкие отношения с другими , Aw ~ желание индивида, чтобы другие устанавливали с ним глубокие эмоциональные отношения.
Самоотношение респондентов этой группы коррелирует с тенденцией устанавливать близкие отношения с другими и обратно коррелирует с тенденцией находиться в обществе других людей, то есть можно говорить о том, что они готовы к установлению близких отношений, но выбор социального окружения носит избирательный, аутентичный характер. Судя по корреляционным связям, смыслоопределяющим для респондентов из этой группы является достаточно низкий уровень цинизма, принятие мира с его ценностями, принятие таких переживаний как страх и печаль. Их сознание отличается высокой степенью осмысленности жизни и целостным реалистичным взглядом на жизнь. Психологическое благополучие в данной группе имеет обратную корреляцию с гневом. Респонденты этой группы описывали чаще всего состояние неблагополучия как состояние злости, гнева.
Таблица 2
Корреляционные связи показателей группы респондентов ЛЭБ_______

Примечание: ПБ - психологическое благополучие, БА - баланс аффекта, ОЖ -осмысленность жизни, А - агрессия, В - враждебность, Р - радость, П - печаль, 1е -тенденция находиться в обществе других людей.
В группе респондентов ЛЭБ корреляционные связи обнаружили то самое большинство, которое следует принципу выбора позитивного отношения к жизни, но при этом демонстрирует достаточно высокий уровень вытесняемой агрессивности и враждебности. Респонденты этой группы социальны, демонстрируют тенденцию находиться в обществе других людей, но с достаточно низкой избирательностью социальных контактов.
Таблица 3
Корреляционные связи показателей группы респондентов НБ________

Примечание: ПБ- психологическое благополучие, БА - баланс аффекта, ОЖ ~ осмысленность жизни, ЧКОС - человек как открытая система, Ц - цинизм , А - агрессия, В - враждебность, Р - радость, Г - гнев, С - страх, П - печаль, 1е - тенденция находиться в обществе других людей, Iw - желание, чтобы другие проявляли интерес к индивиду и принимали его в свое общество, Cw - тенденция подчиняться другим в общении, Се - тенденция контролировать отношения с другими, Aw - желание индивида, чтобы другие устанавливали с ним глубокие эмоциональные отношения.
Результаты этой группы обнаруживают большее количество значимых сильных и средних корреляционных связей. Высокую корреляцию цинизма и враждебности с психологическим благополучием, можно интерпретировать, как попытку данного типа личности восстанавливать психологическое благополучие, за счет отстранения от окружающего социума. Присутствуют высокие корреляции с таким переживанием как гнев и печаль, но совершенно не проявились взаимосвязи между психологическим благополучием и склонности строить отношения с окружающими людьми.
Самоотношение у данной группы респондентов также связано со степенью отстраненности от окружающих через цинизм, скрытую агрессивность и враждебность.
Обнаруживается прямая корреляция низкого негативного самоотношения с гневом, то есть гнев под запретом. Хотя обнаруживается склонность к построению отношений, но через тенденцию подчиняться и возлагать ответственность на других.
Высокие показатели баланса аффекта коррелируют с показателями по шкалам цинизма, агрессии, враждебности, гнева. Негативная самооценка и неудовлетворенность порождают подобные переживания.
Таким образом, мы прослеживаем, что переживание эмоционального благополучия личностью непосредственно связано с установками самоотношения и отношения к другим людям. Качественная оценка собственного социального окружения поддерживает активность или заставляет человека сворачивать и контролировать ее. Эмоциональное неблагополучие как переживание в группе респондентов, оценивающих себя как устойчиво благополучных, имеет модальность гнева, в группе же неблагополучных респондентов неблагополучие переживается в состояниях печали и тоски. В первом случае переживание неблагополучия стенично, деятельностно направлено на «борьбу». Во втором случае переживание астенично, близко к перелсиванию утраты (утраты возможности как чего-то неслучившегося в жизни) и побуждает человека удерживать свою активность через отчуждение, отстранение от небезопасных для сознания элементов мира, направляя ее в безопасные пространства, реализуясь через определенные модусы по Шамионову, тогда иные модусы благополучия (с подавленной потребностью) отчуждаются, утрачиваются возможности иной жизни.
Возвращаясь к теоретическому содержанию понятия «эмоциональное благополучие», в целом в перечисленных зарубежных и российских концепциях можно выделить ряд объединяющих их аспектов, касающихся эмоционального благополучия:
- понятие «эмоционального благополучия» представлено в континууме «благополучие-неблагополучие»;
- эмоциональное благополучие связывается с разными характеристиками феномена, который называют в научной литературе «эмоциональным интеллектом». Осознание и принятие своих эмоций, в том числе и негативных, позволяет человеку делать осознанный выбор в сфере своих мотиваций и потребностей, управляя эмоциональными реакциями через выбор в репертуаре поведенческих реакций, а подавление их приводит к утрате возможности самоконтроля и самоуправления;
- так называемые «негативные эмоции» являются столь же важными в жизни человека, как и «позитивные», открытость которым позволяет человеку получать более полное восприятие своих жизненных обстоятельств и не искажать процесс становления опыта;
- рассматривают эмоциональное благополучие как некий индикатор субъективных представлений человека о ресурсности пространства своего существования.
Все упомянутые концепции, безусловно, вносят значимый вклад в изучение природы субъективного или эмоционального благополучия не только с позиции значимости внешних ресурсов, но учитывают субъектную природу человека и его сложноорганизованную смысловую сферу сознания. Экзистенциально-ориентированные концепции в большей степени связывают эмоциональное благополучие с готовностью человека к активным произвольным действиям и объективной оценке реальности, позволяющей производить выбор на основе анализа ситуации и корректировать свои действия.
Из этого следует, что эмоциональное благополучие не связано с соотношением «позитивные/негативные» эмоции в общей структуре переживаний человека, т.е. просто преобладание позитивных эмоций не говорит нам о том, что человек будет оценивать свое бытие как эмоционально благополучное. Скорее эмоциональное благополучие в экзистенциальном смысле индикатор того, как человек «строит» образ мира, в основе этого процесса используя матрицу рефлексии. Он может быть ситуативно очень зол, расстроен, пребывать в досаде, но в широком смысле экзистенциального самоосуществления, он будет чувствовать себя эмоционально благополучным как деятельный субъект в мире возможностей.
Наши размышления подтверждаются исследованиями М. Бондаревой [Бондарева М., 2014] о субъективном переживании эмоционального благополучия у подростков.
Ее исследования показали, что сама по себе эмоция радости не является коррелятом субъективного переживания эмоционального благополучия. Наличие, отсутствие или осознанное отрицание рефлексии прошлого опыта гораздо сильнее влияет на модальность переживания эмоционального благополучия.
Подростки с устойчивым переживанием эмоционального неблагополучия отличаются высоким уровнем рефлексивности, но она носит специфический характер застревания на переживании гнева, печали, сопровождается недовольством собой, сильным желание избавиться от этих неприятных переживаний. Полное поглощение сознания этими переживаниями и неспособность от них децентрироваться приводит к тому, что гнев и печаль усиливаются до состояний, которые становятся неподвластны контролю сознания. Положительный эмоциональный фон достигается такими подростками только при отчуждении от обстоятельств своей жизни. Для этого используется не активное воображение, а фантазирование, которые по сути своей природы не равны.
При устойчивом переживании эмоционального благополучия подростки принимают в себе не только позитивные переживания, но и те, которые принято называть негативными. Осознанное переживание всех эмоциональных состояний, умеренный внутренний локус контроля, наличие онтогенетической рефлексии позволяет подростку быть адаптированным в социуме, что переживается им как эмоциональное благополучие.
Самая многочисленная группа подростков в выборке исследования Бондаревой не дифференцируется ни как эмоционально-благополучные, ни как неблагополучные и отличаются от тех и других преобладание позитивного эмоционального фона, который скорее являлся внешней защитной реакцией, не допускающего переживания отрицательных эмоций и отсутствием рефлексии.
Способность рефлектировать эмоциональный опыт есть свойство эмоционального интеллекта.
Резюмируя наш теоретический анализ концепций и эмпирические данные исследований феномена, который мы называем эмоциональным благополучием, отметим, что:
- эмоциональное благополучие - это субъективное переживание системного характера; причем, неблагополучие чаще всего переживается через «уплощение» эмоционального фона, нивелировки ярких эмоций любой модальности и усиления эмоций тревожного спектра;
- эмоциональное благополучие как субъективное переживание есть отражение системы взаимоотношений человека в мире и его уникального восприятие этой системы отношений; по сути конструирования образа мира в сознании;
- важное значение для модальности переживания (благополучие/неблагополучие) имеет способ рефлексии или рефлексивная матрица обработки и интериоризации опыта в конструировании образа мира; необходимо прояснять значение для рефлексивной матрицы таких процессов, как активное воображение и фантазирование как механизм психологической защиты (не только спасительное, но и пугающее);
- эмоциональное благополучие взаимосвязано с расширением активности человека во взаимодействии с миром, в то время как эмоциональное неблагополучие - со сворачиванием активности.

1.2 Образ мира и мировоззрение личности

«Я-в~мире», миропроект или образ мира складывается в сознании сложными пространственно-темпоральными характеристиками (вербализованными или «названными» образами, по сути своей являющиеся символами культуры), а также динамикой чувств, настроений и эмоций (не-вербализованными образами и чувственными переживаниями). Неверба-лизованные образы существуют только на чувственно-телесном уровне, которые, скорее, выражаются через соматические, телесные или эмоциональные метафоры и распознаются как переживание эмоционального благополучия/неблагополучия (мне плохо или хорошо). Эмоциональное благополучие есть косвенная характеристика «образа мира» - «как бытия-в-мире и отношение к миру».
Вербализованный образ - это образ собственного переживания узнанный, названный, понятый символ, в котором заключен определенный личностный смысл, спаянный с его архетипически-культурным значением (значение для меня и значение для других). Сошлемся на Юнга и Мад-ди, что символизация является важной психологической потребностью сознания человека [Юнг К.Г. Человек и его символы Maddi, 1998]. Смысл всех событий, ситуаций, феноменов «образа мира» сначала чувственно переживается (переживание -единица смысла, по Выготскому), но, когда включается то, что мы называем осознаванием, смысл распознается через вербальное обозначение. Содержание (смыслы) образа мира отражается в том устойчивом переживании, которое мы называем эмоциональным благополучием/неблагополучием.
Но образ мира - это не просто «бульон» феноменов, событий, ситуаций. Это, прежде всего, отношения и взаимоотношения с этими феноменами. Приходит на ум меткое замечание Л.С. Выготсткого, что именно наше индивидуальное отношение к собственному переживанию делает его уникальном и субъективном.
Образ мира мы смело можем отнести к понятиям экзистенциального подхода в психологии не только оттого, что предположительно оно введено Л. Бинсвангером, психиатром, избравшим экзистенцальный путь объяснения душевного нездоровья человека [Бинсвангер Л.].
Экзистенциальной традиции в психологии, которая не претендует на то, чтобы ее выделяли в самостоятельную ориентацию, присуща опора на философские концепции.
Образ мира - это понятие философского дискурса, оно в нем зародилось и перешло в экзистенциальные концепции в более употребляемой форме «бытие-в-мире».
Д. Леонтьев пишет, что экзистенциальный взгляд может являться дополнительным к любому научно признанному подходу, позволяет углублять взгляд на природу феноменов, присущих человеку и организующих его жизнь [Леонтьев, 2007]. Более того, соединение традиционных классических подходов и оригинальных представлений экзистенциальной психологии позволяет изучать вышеуказанные феномены. Опираясь на этот тезис, мы рассмотрим феномен эмоционального благополучия как переживание, результирующее конструирование образа мира в сознании человека.
Хотелось бы разделять понятия психологического и эмоционального благополучия, так как психологическое благополучие более широкое и емкое понятие, включающее внешние и внутренние факторы жизни, сложна задача понимания их взаимосвязанности и взаимозависимости. Данная же работа ставит себе гораздо более скромную цель - найти системные предикторы или параметры порядка, которые определяют, оценивает ли человек свое состояние как эмоционально благополучное/неблагополучное более или менее устойчиво. Эмоциональное благополучие — это собственное оценивание своего состояния человеком как устойчивого переживания в «паутине» своих отношений с разными объектами и субъектами собственного мира (в классической науке - среды своего существования, в экзистенциальной традиции - бытия-в-мире) через невербализованные образы, данные в телесно-эмоциональных реакциях и вербализованные образы, складывающиеся в устойчивую картину мира или образ мира.
Термин «предиктор» (от англ. predict - прогнозировать, предсказывать) в «психологическом» смысле - это исходная характеристика индивида и его окружения, по которой осуществляется попытка предсказать другую (искомую) характеристику того же индивида [Марютина, 2014].
Вычисление психологических предикторов имеет несомненное научно-практическое значение, поскольку позволяет не только определить круг факторов (в том числе и средовых), которые участвуют в формировании того или иного психологического феномена, но и оценить сравнительный вклад этих факторов в прогнозируемые эффекты. Предикторы -это понятие системного подхода, который в свою очередь соединяет пространства классической и неклассической психологии.
Одним из первых в психологии понятие системы вводит Л.С. Выготский. Идея его заключается в том, что психологическая система складывается, прежде всего, на основе формирования или изменения функциональных связей между ее элементами.
Сформулировав идеи системности в организации сознания, которое есть по сути «одухотворенное» поведение и создается психологическими полями значений, по сути дела смыслами, Л.С. Выготский подходит к идее самоорганизации сознания, как системы психологической реальности человека. Следом за ним эти идеи в разных аспектах рассматривали многие российские и зарубежные психологи [П.К. Анохин, 1997; В.А. Барабанщиков, 2005; Н.А. Бернштейн, 1966; Э.Н. Гусинский, 1994; Б.Ф. Ломов, 1996; СМ. Морозов, 2002; О.С. Никольская, 2008; Р. Varela, 1991 и др.]. В одной из предыдущих работ мы довольно подробно обозначили историю идей системности сознания человека [Рагулина, 2010]. Отмечено, что отдельные системно-синергетические идеи и системно-синергетические модели давно уже активно используются исследователями в психологии, и это обусловлено не только системностью человеческой практики, но и системностью организации психического человека. Использование системно-синергетического подхода позволяет удерживать исследователю целостность образа изучаемого явления или объекта, сохраняя понимание его многоаспектно сти, которая может принимать противоречивые формы.
Личность можно представить как сложную синергетическую систему, самоорганизацию которой обеспечивают внешние (среда) ресурсы и внутренние ресурсы самой системы; разделение жизнеобеспечивающих ресурсов на внешние и внутренние определяют границы системы, которые условны, но влияют на особенности развития и поведения системы. Приток внешних ресурсов в психологии обозначают как социализацию, а внутренние ресурсы - индивидуальные задатки личности.
В синергетической концепции самоорганизующихся систем есть понятие «параметры порядка», т.е. наиболее влиятельные факторы, обеспечивающие изменение структуры в очередной виток самоорганизации системы.
Системно-синергетический подход позволяет нам не учитывать все многообразие элементов, из которого складывается система, но выделять главные, так называемые параметры порядка. В системно-синергетическом подходе параметрами порядка обозначают элементы, которые, являясь независимыми переменными, тем не менее, определяют внутреннюю структуру системы и связывают все остальные элементы, вернее сказать это ведущие степени свободы, к которым «подстраиваются» остальные.
Далее нет нужды отслеживать всю историю развития системы и ее детерминированные связи и отношения. Достаточно выявить внутренние и внешние ресурсы формирования и развития той или иной эмерджент-ной психологической системы или параметра порядка внутри системы, которые будут определять в то же время возможности ее развития.
Но использование системного подхода предполагает, что будут учитываться условия, которые обозначил В.М. Розин для всякого исследователя, обращающегося к системно-синергетическим метафорам [Розин, 2005]:
Во-первых, нужно понимать, что система - это не обычный объект изучения наподобие тех, которые изучаются в конкретных науках, а особая методология и стратегия мышления.
Во-вторых, что философское и научное познание, использующее системный подход, всегда должно сохранять двухслойность: в одном слое исследователь движется в плоскости своего предмета (философского, естественнонаучного, гуманитарного, социального), стараясь не пропустить ни одной из необходимых для решения познавательных задач характеристик изучаемого явления, в другом слое - в плоскости системно-структурных представлений.
В-третьих, он должен избегать редукции и следить, чтобы характеристики системно-структурных образов-конструкций не противоречили характеристикам изучаемого явления .
Переживание как психологическую категорию ввел в российский научный обиход Ф.Е. Василюк [Василюк, 1984]. Речь не о том, что прежде этот термин не использовался учеными, хотя предпочитался термин «состояния», а о том, что именно Василюк наполнил его процессуальным смыслом, обозначил новые грани динамичности и системности в этом феномене.
Хотя он и ограничивает изучение переживания в аспекте кризисных жизненных ситуаций, как наиболее акцентированных событий в жизни человека, когда человек автоматически использует наработанные поведенческие стратегии и эмоциональную оценку ситуации в целом.
Его концепция в русле деятельностного подхода рассматривает переживание как деятельность, подчеркивая целостную природу человека. Следуя в форватере этой идеи, можно дополнить формулу единства аффекта и интеллекта Выготского действием, т.е. единство аффекта, интеллекта и действия лежат в основе «вечной спирали» жизни человека.
Василюк приводит два значения понятия «переживание»; классическое понимание переживания как субъективного отражения внешнего мира, как пристрастный анализ мира, «взятого в отношении к субъекту, с точки зрения предоставляемых им (миром) возможностей удовлетворения актуальных мотивов и потребностей субъекта» [Василюк, 1984]. Переживание вкраплено в действие, следует за ним и предваряет его, обнаруживая смысл действия. Переживание, соединяясь с интеллектом, позволяет кристаллизоваться опыту. Возникает много вопросов, например, будем ли мы считать опытом только то, что можем объяснить, или наши бессознательные автоматические паттерны тоже результат того опыта, который мы не в состоянии объяснить? Является ли наш опыт некоей общей объективной реальностью или это наша собственная, созданная в рамках нашего образа мира система удачных рационализаций, которые время от времени начинают нас не устраивать или просто рассыпаться?
Сам же Василюк опирается на другой смысловой аспект этого понятия, как «преодоление некоторого "разрыва" жизни, это некая восстановительная работа, как бы перпендикулярная линии реализации жизни» [Василюк, 1984].
Соединяясь в формуле «единство аффекта, интеллекта и действия», два значения переживания становятся взаимодополнительными.
О.С. Никольская, обращаясь к понятию аффективной сферы, пишет о системности её деятельности в понимании Выготского; аффективная сфера побуждает, организует и контролирует всю деятельность человека и осознанную и бессознательную, единицей которой является переживание [Никольская, 2007]. На аффективном уровне - переживание, на интеллектуальном - опыт в отдельном событии, ситуации, жизненном паз-ле; в соединении на аффективном уровне - образ мира, как система сложных переживаний, имеющих интегративную характеристику общего жизненного настроя или эмоционального благополучия субъекта, на интеллектуальном уровне - мировоззрение как система смыслов и объяснительных рационализаций.
Переживание эмоционального благополучия/неблагополучия -
есть системная деятельность, или точнее, результат системной деятельности самоорганизации всего многоуровнего психологического пространства сознания человека, где важнейшими параметрами порядка выступают образ мира и мировоззрение. Для того чтобы понять сходство и различие этих двух близких понятий, все же придется сделать небольшой анализ истории их возникновения.
Мировоззрение есть «продукт» осмысления системы собственных переживаний (образа мира) в логике того, что уже было принято на веру на ранних этапах онтогенеза, выбрано, когда включилось рефлексивное мышление и обдумано-объяснено в процессе зрелого рефлексивного размышления. Рефлексия как односторонний процесс отслеживания невербального материала сознания и перевода его в вербальный, понимаемый и объясняемый в логике существования человека, активно начинает действовать тогда, когда достаточно наполнен «банк памяти» вербализованными, означенными образами - словами. Но способ рефлексии или матрица [Ткач, Рагулина, 2013] складывается от рождения человека, а может быть (следуя идеям архетипов Юнга, предсуществующих фантазий ребенка Кляйн, ожидания груди Биона) раньше, ведь доказала же прена-тальная медицина, что нерожденный плод не апсихичен.
Вернемся к термину «матрица рефлексии» и поясним, что мы имеем в виду, когда употребляем термин «матрица рефлексии». Этот термин мы используем по аналогии с тем, как использует Н.П. Бехтерева [Бехтерева Н.П., 2013] термин «матрица действия». Матрица действия - это базовая система самых первичных архаичных, практически фенотипических способов деятельности, а «матрица рефлексии» - это базовые способы умственной деятельности, в которые включаются в том числе и механизмы психологической защиты как регуляторы эмоционального состояния. Механизмы защиты, бессознательно способствующие усвоению, «перевариванию» жизненных событий с самого раннего периода жизни, в определенно организованном «образе мира» или «коммуникативном пространстве» держат под контролем интенсивность эмоционального переживания, не давая возможность выходить ему за пороговый уровень переносимости.
В самом раннем возрасте эта матрица носит монологическую структуру, которая работает в иерархически организованном пространстве коммуникации. Ребенок без выбора принимает объяснительные интерпретации взрослых. Далее рефлексивная матрица может преобразоваться до инверсионной структуры, работающей в иерархическом пространстве, где возможен формальный диалог, т.е. ребенок выбирает интерпретации, но его выбор ограничен его опытом и предложенными социально-культурными образцами.
Наиболее зрелая структура рефлексивной матрицы - диалоговая, при которой возможна медиативная реорганизация смыслов. Она становится основной формой уточнения, «проверки» и порождения собственно пережитых интерпретаций или смыслов. В этой матрице отсутствует иерархическая структура и идея абсолютной истины, т.е. установка на правильное/неправильное с точки зрения традиционно-культуральных способов интерпретации, культурально готовых решений. От этого выбор усложняется и увеличивается индивидуальная ответственность выбора. Но это не значит, что в ней нет ограничений, наоборот, медиация тогда только и возможна, когда есть ясное представление Я/не Я, то есть граница. Иначе такую структуру рефлексивной матрицы можно назвать аутентичной [Рагулина, 2010].
Матрица рефлексии входит в структуру эмоционального интеллекта, обеспечивающего эмоциональную саморегуляцию сознания и осуществляющего отдельные операции от распознавания эмоции до установления связи эмоции с той потребностью, которая ее обуславливает.
В широком смысле, феномен мировоззрения - один из самых любопытных и труднообъяснимых, он связан с человеческой экзистенциальной потребностью понимания. Очевидно, что понимание, так необходимое каждому субъекту, и понимание мира и понимание от мира связано с глубинной потребностью обеспечения безопасности существования. Нет возможности расширять нашу скромную монографию исследованием этой важной жизнеобеспечивающей потребности, поэтому мы только контурно обозначим ее как глубинный мотив становления и развития личностного мировоззрения.
Понятие мировоззрения впервые упоминается И. Кантом в работе «Критика способностей суждения». Он не создал собственного учения о мировоззрений, просто использовал как термин в описании «чувственного познания мира», то есть скорее близкое к понятию «образ мира», «картина мира» (по-немецки Wкltanschauung). Само слово в немецком языке имеет интенциональную направленность в Мир.
Не случайно, а возможно оппонируя Канту, Дильтей, обращаясь к теме мировоззрения, пишет: «Не в мире, а в человеке философия должна искать внутреннюю связь своих познаний. Жизнь, проживаемую людьми, вот что желает понять современный человек» [Дильтей, 1995, с. 216]. Он меняет направление смысла понятия, связывая его с философией жизни и нравственной целью человека, обозначая контуры идеи смысла жизни, широко разработанным в исторической перспективе экзистенциальным подходом.
Именно жизнь является корнем мировоззрения, но во всех ее формах и проявлениях, мыслитель выделяет эссенциалъное «состояние внутреннего покоя — фона эюизни», состояние, когда человек мооюет соотносить себя с другими людьми и вещам мира как с «объективностями», обнаруживая причинные связи, превращая их в отношения. С высоты современных представлений о переживании человека, мы можем «состояние внутреннего покоя» назвать эмоциональной устойчивостью личности, качеством эмоционального интеллекта, умением стабилизировать свои эмоциональные состояния, когда меняется направленность взгляда от внутреннего самопогружения на возможность посмотреть на мир, посмотреть, что происходит вокруг.
Мы не теряем способности думать, когда эмоционально возбуждены, мы слишком погружены в себя и как бы вырываем себя из контекста собственной жизни. С позиции природы - это и есть первый шаг для понимания себя, «что со мной?». А вот второй - «с чем это связано?» и определяет степень нашей зрелости и умения «обнаруживать причинные связи».
Во многих методах эмоциональноориентированной психотерапии основной работой для клиента становится обнаружсение эмоциональных напряжений - «что со мной? что я чувствую?», А следующий шаг - «что можсет быть причиной моего чувствования?». В разных ориентациях используются разные техники, но все чагце такие, в основе которых лежсит визуальная символизация (арттерапш, песочница, игровые техники, танцевальные, скульптурные, глина и другие), которые помогают невербали-зованные образы вербализовать, означить словом через визуализацию.
Важной составляющей мировоззрения для Дильтея становится жизненный опыт (он разделяет знание жизненное и мировоззренческое). В жизненном знании или опыте сосредотачивается эмпирическое сознание, в основе которого лежит бесконечное множество отношений, но наиважнейшими являются те, что ограничивают, давят, вносят непреодолимые противоречия. Философия именно через развитие исторического мировоззренческого знания поможет разрешить их, создающих вечную загадку жизни. Дильтеем, очевидно, осуществлен первый посыл, преодоления противоречия человеческой жизни через разрешения загадки закона образования мировоззрений.
Но, как справедливо замечает Арутюнян [Арутюнян М.П., 2006] задача, которую он себе ставил (как впрочем, практически все философы и психологи классического периода науки) - это обнаружение «высшего смысла и значения мира», которое делает мировоззрение стройной системой. Надо полагать этот идеал, «высшее благо и высшие принципы», определяющие волю человека должны быть сердцевиной отдельных частных мировоззрений. Проходя определенный путь, человечество совершенствует свое мировоззрение, и Дильтей создает историческую типологию мировоззрений. Таким образом, мир структурирован, человек хаотичен и противоречив, через эмпирику собственной жизни, в историческом процессе, совершенствуя свое мировоззрение, должен преодолеть собственную противоречивость в сознательную и необходимую связь проблем и их решений.
Никак нельзя миновать «миросозерцательную философию» Э. Гуссерля, если разбираться в смысле и сути мировоззрения, тем более, если нас интересует субъективное, личностное мировоззрение или философия. Именно его называют основателем феноменологии как беспредпосылоч-ного метода изучения индивидуального сознания, которое интенциональ-но продуцирует непрерывный, бесконечный и необратимый поток переживаний.
В своем учении он затрагивает проблему воображения, которое работает в жизненном мире субъекта, обладающего сознанием. Жизненный мир в толковании Гуссерля - это «действительный и конкретный мир», реальность, которая нас окружает и нас включает, бытийная почва и горизонт для всякой, внетеоретической и теоретической, практики. Любое переживание «родится», имея такой горизонт. Переживание всегда «ов-ременивается»: всякое интенциональное переживание, прежде всего, является актуальным процессом. Возможны различные «модусы внутренних актуальностей»: так восприятию (как перцепции) соответствуют «осовременивание», воспоминание предполагает «возвращение чего-либо в современность», причем может быть более смутное «предвоспомина-ние» и «осовременивающее воспоминание».
Можно говорить о том, что есть актуальный жизненный мир, в котором время линейно, а есть мир нашего воображения, где время может двигаться нелинейно не только вперед, Гуссерль использует термин «фантазия» (ему хочется отделиться от взглядов психологии тех лет, требующей сциентического объективного подхода, но вполне подходит термин «активное воображение»). Оба «мира» представлены одномоментно в каждом акте нашего переживания.
Часто переэюивания настолько «вовременны», что кажется, будто все происходило или совсем недавно или прямо сейчас; те самые разрывы Э1сизни при травме, как будто жизнь остановилась для меня, в моем мире, а в реальном мире она все равно течет. И это все соединяется в моем переживании необъяснимым образом.
Попытаемся понять идею Гуссерля о фантазии, она мало обсуждается, но нам кажется очень полезной для понимания процесса переживания. Гуссерль использует в текстах слово воображение (Еinbildung) как образное мышление, которое соединяет ассоциации в нечто завершенное. Фантазия же, трактует Шпет [Шпет Г., 1996. С. 163] сложные тексты Гуссерля, «как бы» энтелехия, «quasi-энтелехия», «единственное отличие фантазии от полаганий в оригинальной очевидности рефлексии - квазискованность модальностью «якобы-бытия» [Орлова С.Ю]. Энтелехия, согласно философскому определению (Entelechie; от греч. en- «в», telos -«цель» и еcheiт - «иметь; то, что имеет цель в самом себе») - по Аристотелю форма, которая осуществляет себя в веществе, активное начало, которое сначала превращает возможность в действительность, а последнюю приводит к совершенству её наличного бытия. Энтелехия как актуальная деятельность называется Аристотелем также и энергией. Энтелехией тела, которая осуществляется в формировании, изменениях и деятельности тела, является, согласно Аристотелю, душа. В современной натурфилософии энтелехией называют «действенную мощь, которая не слепа, как физические природные силы, а наполнена смыслом, как человеческие действия. Энтелехия есть нечто реальное, но эта реальность не физическая или психическая, а метафизическая. Таким образом, можно говорить, что фантазия (по Орловой) продуцирует переживание бытия как «возможного бытия» и в ней заложена мотивирующая энергия созидания его и обоснование того, что речь идет об активном воображении.
Это предчувствие Гуссерля служит прекрасным подтверждением практики психологического консультировании; в возможности человеческого сознания представлять себе иное Бытие, в «фантазии» заключается мощная сила. Но, как и все феномены, она может нести созидательное зерно или разрушительное, что ни плохо, ни хорошо само по себе; все определяется контекстом.
Постижение феноменологии переживания и есть миросозерцательная задача философа, в которой открывается незамутненному преднамеренными установкам взгляду смысл этого переживания, связанного с вещным миром.
Эта позиция очень выразительно отражается в психотерапии Ленг-ле, которую называют экзистенциально-аналитической, но метод, сам Ленгле, определяет как феноменологический. Приведем отрывок из вступительной статьи СВ. Кривцовой, который называется «Метод»: «Экзистенциально-аналитическая психотерапия и психология используют феноменологический метод. Этот метод восходит к Канту, разработан как научный метод познания Э. Гуссерлем, применялся в области философии существования М. Хайдеггером, в области этики - М. Шелером, - оба были учениками Гуссерля. В конце XIX - начале XX в. этот метод успешно противостоял принципу объективизма в исследованиях, выдвинутому позитивистской парадигмой науки. Он основывается на радикальном субъективизме, а, следовательно, на доверии исследователя собственным впечатлениям. Гуссерль призывал вернуться назад «к самим вещам», к пониманию предмета познания «из него самого», но при этом предъявлял довольно строгие требования к тому, кто познает. Строгие, но выполнимые. В противоположность позитивистской установке, согласно которой наблюдатель должен быть предельно объективен, то есть полностью исключить эмоции и субъективные суждения, в феноменологии речь идет об установке эмоциональной открытости по отношению к предмету исследования. Так воспринимать можно лишь то, что не вызывает страха, не заставляет невольно защищаться. Феноменолог беспристрастен и предельно доверчив. Он верит всему, что предъявляет предмет восприятия, но он также верит и своим чувствам, которые возникают в ответ на впечатление. Сочетание способности к дистанцированию, без которой не может быть спокойного принятия, с глубокой и полной эмоциональной включенностью и является парадоксальным требованием к опытному феноменологу. Настроившись принять все, что придет, исследователь далее интенционально погружается в объект познания. Что это? Полное внимание и сосредоточенность на другом. И терпение: в ходе такого погружения. неизбежно раньше или позже приходит впечатление, но момент его возникновения невозможно контролировать, это не вопрос воли. Задача исследователя - не пропустить впечатления и дать ему время для того, чтобы оно развилось и стало рельефным (для этого главное - ничего не делать, просто оставаться в процессе). Как это для меня? На этот вопрос отвечает впечатление, как будто из глубины поднимается чувство, но можно ли ему доверять? Чувства обманчивы, поэтому важнейшим шагом феноменологического восприятия является проверка впечатления: так ли это? И здесь требуется хорошее знание собственных эмоциональных проблем, страхов, желаний, чтобы не ошибиться, приняв идущее от моего Я за сущность познаваемого. Откуда идет это впечатление: от меня и моих проблем, невольно затронутых внешним, или все-таки ко мне это не имеет отношения и, следовательно, это сущностная характеристика того, что я пытаюсь постичь? М. Хайдеггер четко выделил три вопроса метода:
- Что это?
- Как это?
- Так ли это?
Кажущийся неискушенному читателю весьма ненадежным, метод феноменологического понимания сегодня, в начале XXI в., является проверенным методом, позволяющим получать научные знания о тех сферах, которые не может исследовать метод эксперимента или объективного наблюдения. С помощью этого метода структурируют глубинные переживания, относящиеся к внутреннему миру личности. Познание сущности вещи, того, что находится за внешней кажимостью, проникновение сквозь фактичность к сути возможно разными путями, но иногда только напрямую - феноменологически. Критерием научности метода является то, что сущность эта неизменна, сколько бы разных феноменологов ее ни обнаруживали. Это также характерно для внутреннего мира личности: несмотря на неповторимость индивидуальностей, процессы печали, прошения, обработки вины, волевого решения и др. подчиняются одним и тем же законам, проходят одни и те же стадии. При индивидуальной неповторимости сущность сохраняется.
Если бы в своей сущности работа моей души не была подобна той, что протекает в душах других людей, как могли бы люди понимать друг друга, чувствовать близость, сопереживать?
Работая феноменологическим методом, великий философ XX в. Макс Шелер дал точные и аккуратные определения таким категориям, как уважение, прощение, совесть. Он создал феноменологическую этику, а Виктор Франкл, будучи его учеником, свою экзистенциально-аналитическую антропологию» [Ленгле А., 2008. С. 13].
Улановский, анализируя тексты Ленгле, выделяет более конкретно его феноменологические принципы. Не потому что Ленгле их неясно описывает, а потому, что Ленгле важнее описать как его метод работает на практике, нежели акцентировать внимание читателей на конкретной философии его обоснования со всеми вытекающими отсюда требованиями.
Принципы - рекомендации феноменологического метода в психотерапии Ленгле, изложенные в трактовке Улановского таковы:
«1. Необходимо удерживать феноменологическую открытость по отношению к себе самому как к терапевту. Начинать следует с переживания пациента. Наш интерес к пациенту центрируется в следующих вопросах: «Что вы чувствуете в связи с этим? - «Как вы это тогда переживали?» - «Как вы при этом сейчас себя чувствуете?»
2. В феноменологии следует снова и снава возваащатьащ к коякретному, рассматривать отдельные кусочки мозаики в общей картине, потому что если более детально рассмотреть элементы, то можно неожиданно увидеть в этом что-то иное, новые нюансы, «мелочи», которые могут стать поводом, чтобы мы сказали: «Ах, оказывается, это можно увидеть и так!»
3. Необходимо отделять переживания, основанные на соотнесении с реальностью от проецируемых чувств. Важно побуждать пациента к этому различению, то есть помогать ему совершать выбор.
4. Необходимо побуждать пациента (клиента, прим. автора) к феноменологической открытости по отношению к себе самому. Мы учим пациента относиться к себе самому с заинтересованной, может быть, любящей, в любом случае - принимающей) установкой и так воспринимать свой опыт.
5. Необходимо соотноситься с тем, что есть («Бытие»). В феноменологии мы не говорим о том, чего нет, а также о том, что могло бы быть, - только о том, что есть здесь, что переживается. Мы не сравниваем и не обобщаем. Ориентироваться на то, что отсутствует, значит сравнивать с неким заданным критерием - это не феноменология» [Улановский А.М., 2016. С. 84-85].
Хотя Улановский достаточно жестко критикует именно феномено-логичность метода Ленгле, которого он априори все же считает экзистенциальным из-за стратегической задачи его психотерапии - обнаружения смысла или ведущей экзистенциальной мотивации.
Но для чего нужна собственно миросозерцательная феноменологическая позиция, если не описать мир Другого через собственное переживание из позиции «личного свидетеля» своего собственного бытия и «свидетеля» бытия Другого через образное мышление (обращаясь к психологическим понятиям), воображение и фантазию. Соединяясь в сознании человека, они создают сложную противоречивую реальность его собственного образа мира, подчеркнем, что этот мир реален для человека и именно переживание как чувственный феномен делает его реальным, данным в чувственном ощущении.
Ленгле просто предоставляет клиенту возможность исследовать феноменологически свой собственный образ мира; возможно и очевидно, что этот мир не совпадает с миром психотерапевта как свидетеля. Но если этого права у клиента не будет, он так и останется в собственном переживании, определяющим и определенным его «образом мира», отделенным от реального жизненного мира и от его ресурсов (так и не увидит горизонта своей жизни, горизонта как некоей границы, которую тоже можно исследовать).
Фраза, которую любят некоторые психотерапевты - «вернись в реальность» звучит категоричным предложением принять их «реальность», тогда как у клиента есть своя «реальность». Понятно, что кроме отчаянного сопротивления для клиента она ничего не предполагает.
Феноменология для Ленгле выступает обобщающим методом исследования образа мира клиента и как частного переживания клиента, и как метод для анализа кусочков феноменологии переживаний, из которых составить обобщенное представление об образе мира клиента, насколько это возможно.
В образе мира клиента Ленгле выделяет определяющие и отличающие от концепции Франкла идеи смысложизненных мотиваций, которые включены в структуры психики априори, их не надо обнаруживать вовне, но их сила и интенсивность влияют на то, как человек поступает (выбирает), когда сталкивается с жизненными вызовами. Мотивации - это критические точки мировоззрения, вопросов к самому себе, необязательно они заданы в осознаваемой, вербальной зоне.
Литература всегда помогает психологии своими метафорами понять суть явлений человеческой жизни. Достоевский в уста своего подростка вкладывает размышление о том, как чувство трудно перевести в мысль, а мысль в слово.
Фундаментальные или базовые мотивации по Ленгле [Ленгле, 2006]:
- Безопасность и право на бытие; «могу ли я Быть?» - вопрос создает напряженность или экзистенциальное напряжение. В зависимости как человек на него отвечает сам себе, возникает эмоциональная динамика этого напряжения, которая развивается от неуверенности - беспокойства и замкнутости - тревожности до фундаментального страха или способность выдерживать груз жизни и уметь защищаться от того, что угрожает.
- Право на свою жизнь и свою судьбу; вопрос, который создает напряженность «нравится ли мне моя жизнь?» Эмоциональная динамика развивается от подавленности потери витальности, страха утраты отношений, покорности судьбе до депрессии или теплота, близость, благодарность, эмоциональная включенность, важность, значимость жизни.
- Право быть таким, каков я есть; вопрос может звучать «могу ли я с другим быть таков как есть?» Эмоциональная динамика переживания развивается от одиночества, обиженности, оскорбленности, страха оценивания до истерии, боли (крайняя форма эмоционального переживания - паранойя) или целостность и способность выдерживать оценку Другого, не изменяя себе.
Должно быть это самый трудный вопрос для человека думающего. Сегодня достаточно много различных «психотерапий», которые выдвигают профанный девиз: «Будь самим собой! Будь тем, кто ты есть!» Но если человек не задает себе вопрос, а кто же он есть в контексте присутствия Другого, то реализация этого лозунга выглядит как подростковый протест, вырвавшегося на свободу нерефлексирующего подростка, осуществляющего свои тайные желания быть признанным, взрослым и независимым, но демонстрирующем поведение абсолютно зависимое от своих бунтарских плохо осмысленных импульсов.
Право на осмысленную жизнь; вопрос «я есть, но для чего я есть?», определяющий самый важный критерий человеческого бытия. Эмоциональная динамика от сомнения, скуки, апатии до отчаяния от бессмысленности или ощущение ценности и осмысленности жизни.
Если определяться в более точных индикаторах экзистенциального подхода в психологии, то здесь нам ближе взгляды Спинелли [Спинелли, 2009].
К вопросам смысла, свободы и ответственности, одиночества и изоляции, выбора - всех тех вопросов, которые сегодня модно называть экзистенциальными данностями или вызовам, обращаются практически все ориентации психологии и психотерапии.
Экзистенциальный подход отличается тем, что человек не может быть объектом исследования, оторванным от того, что определяется словом Бытие. Бытие само по себе неопределённо и бессмысленно, но Человек, существующий в своем Бытии, не может жить в таких заданных условиях, он приспосабливает, создает Daзain, т.е. собственное личное бытие (бытие в мире), которое отражается, в том числе, и в структуре мировоззренческих установок. В этом смысле личностное мировоззрение как отпечатки пальцев не имеет аналогов, но может быть сходным.
Человек не просто существует в своем бытии, он его проживает, переживает. Вопросы, которые возникают, как определение отношений со своей жизнью всегда связаны с вопросами взаимоотношений, не могут быть решены в полном смысле этого слова, они могут быть только прожиты.
Мир как данность неопределенен, вечно меняется и хаотичен.
Чтобы жить в таком мире человек и создает в сознании структуру, которую можно назвать «образом мира», то, что помогает создать Daзain, способ бытия.
Меняющийся реальный мир побуждает через «экзистенциальные напряжения» человека все время соотносить свой образ мира, делать выбор в сторону изменения или неизменности, стабильности.
Экзистенциальные напряжения заданы в самом социокультурном пространстве той социальной общности, которая создает «горизонт» по Гуссерлю, в форме универсальных полярностей автономия\зависимость, хороший\плохой, одиночество\принадлежность и т.д. Экзистенциальная психология и психотерапия не ставит себе задачу преодолеть эти напряжения, делая клиента более рациональным, эмоциональным или «реальным». Через них раскрываются способы бытия или «образ мира» в сознании как системы поддержания стабильности и безопасности. А исследовать свой способ бытия экзистенциальная психотерапия предлагает для того, чтобы можно было более осознанно «строить отношения и откликаться на экзистенциальные возможности и требования мира» [Спинелли, 2009. С. 25].
Спинелли, например, опирается на идею Самости, но когда углубляешься в описание ее свойств этим автором, возникает мысль, что удобнее было бы использовать понятие мировоззрение. Например, самость -нечто, хоть и обнаруживаемое во взаимоотношениях человека с миром, но имеющая структуру и часто довольно жесткую. Фиксированные элементы этой структуры Спинелли называет седиментациями (примерный смысл термина - нерастворимый осадок). Но человек существо саморефлексивное и столкновение саморефлексивных переживаний событий жизни с седиментациями (то, что в психологии называется ценностями, позициями, только есть более гибкие, способные меняться, а есть более жесткие) иногда приводит к тому, что седиментации начинают разрушаться.
И чем более жесткие они, тем болезненнее этот процесс. Не обязательно он начинается в кабинете психолога, как раз, наоборот, часто клиент приходит за помощью, когда этот процесс запущен в сознании.
Говорят «иллюзии разбиты», но ведь то, что сейчас кажется иллюзией, то есть чем-то нереальным, ненадежным, например «любовь навсегда», было когда-то твердым убеждением, сопричастным с верой. Парадоксальным образом сознание отказывается от установки целиком не только от «навсегда», но и от «любовь», и от этого пережсивания утраты этого убеэюдения становятся еще более трагичными.
Вот как это описывает Спинелли: «... седиментированной структуре самости непрерывно бросается вызов - как результат ее взаимоотношений во встречах с миром. Возникающие при этом диссонанс и неадекватность делают для человека доступными две принципиальные возможности: либо структура самости (мировоззрение, прим. автора) открывается этим вызовам, так что ее отдельные аспекты перетолковываются или деседиментируются или пересидиментируются по-новому, как другая структура, либо существующая структура самости удерживается посредством особой стратегии диссоциации, частичной или полной, этого бросающего вызов переживания» [Спинелли, 2009. С. 65].
Обе стратегии существуют в континууме границ. Безграничная открытость изменениям приводит к утрате возможности сознания себя идентифицировать как отдельного субъекта, самость утрачивается. Как вариант существования слияние с объектом, наделенным особым правом «быть правым», что Перлз называет конфлюэнтным способом существования.
Наоборот же, «сверхзащита», применение второй стратегии требует отказа от всех тех переживаний, которые дестабилизируют сознание, тогда самость становится недоступной (переживание внутренней «пустоты»).
Изменение любого аспекта, любой установки нашего мировоззрения меняет то, что Спинелли называет самостью.
Самость как вся психика и как ее активный интегрирующий центр для психолога (небольшое отступление от темы)
Представляется необходимым сделать подобное отступление для анализа одного из центральных, стержневых феноменов в понимании образа мира человека.
Для Спинелли, как нам кажется, самость - «опредмеченная» для удобства изложения концепции некая метафора активатора, инициативы сознания, причина сознания, если хотите.
Все начинается с того, что человечество в широком смысле задает вечный вопрос «Кто я?», одновременно и глобальный и конкретный для каждого отдельного его представителя. Наиболее актуальным этот вопрос становится в кабинете психолога, психотерапевта в диалоговом взаимодействии его с клиентом.
Спинелли, используя понятие самости как понятие, цементирующее его концепцию, аргументирует это несколькими положениями, касающимися самости:
«Самость - это «предмет», существо, сущность.
1. Самость единична и уникальна. Каждое человеческое существо является одной самостью или имеет одну самость.
2. Самость локализуется во внутреннем изменении, или внутри психически.
3. Самость, за некоторыми исключениями является внутренне фиксированной во времени. Постоянство и устойчивость являются характерными чертами самости. Мы осознаем, кто мы есть через то, кем мы были.
4. Самость может быть определена, и существует в изоляции. Чтобы узнать самого себя, не нужно рассматривать зависимость от другого человеческого существа, влияния и воздействия с его стороны.
5. Можно провести различие между переживанием настоящей или истинной самости и проявлением не настоящей или «фальшивой» самости по отношению к себе самой, поскольку она позволяет себе себя обманывать. Настоящая самость может быть «потеряна», предана забвению, оставлена без развития своего полного потенциала и, к счастью, может быть «найдена» снова - или впервые (часто через опыт успешной психотерапии).
6. Что наиболее важно в отношении самости, так это то, что она является источником и автором нашей способности перерабатывать и подвергать осмыслению пережитый опыт. Самость является инициатором сознания» [Спинелли, 2009. С. 53-54].
В последнем положении о самости Спинелли совпадает с Юнгом.
Архетип самости - это организующий принцип, функция которого -интегрировать, объединять, подталкивать по направлению к центру все бесконечные возможности, существующие в психике, и создавать таким образом состояние большей психологической целостности. Более поздние исследователи отмечают, что, согласно теории архетипов, архетип самости включает в себя и противоположный полюс: предрасположенность психических единиц к дезинтеграции, противоборству или стагнации. Самость, по мнению К. Юнга, «всеобъемлющий Бог», «главный архетип человека» [Юнг, 1994].
Таким образом, когда Идея человека (как идея его первопричины, которая есть Бог) была перенесена извне в сам образ человека, возникший кризис идентификации человеческого в науке породил потребность определения иной меры человеческого в человеке.
Сам Юнг, описывая свои философские искания в постижении природы Бога, начинает их с разочарования классической немецкой философии: «Гегель напугал меня своим языком, вымученным и претенциозным. Я не испытывал к нему никакого доверия, он показался мне человеком, который заключен в тюрьму из собственных слов и который с важным видом прохаживается по камере. Главной удачей моих исследований стал Шопенгауэр. Он был первым, кто рассказал мне о настоящих страданиях мира, о путанице мыслей, страстях и зле - обо всем том, чего другие почти не замечали, пытаясь представить либо как всеобщую гармонию, либо как нечто само собой разумеющееся. Наконец я нашел философа, у которого хватило смелости увидеть, что не все было к лучшему в самих основаниях мира. Он не рассуждал о совершенном благе, о мудром провидении, о космической гармонии, он прямо сказал, что все беды человеческой истории и жестокость природы происходят от слепоты творящей мир Воли» [Юнг, 2003].
Книга Юнга «Воспоминания, сновидения, размышления» является примером честного и открытого поиска ответов на будоражившие сознание человека вопросы, она глубоко экзистенциальна.
Написанная примерно в это же время «Описательная психология» В. Дильтея дала новое направление развитию психологии [Дильтей, 1996]. Дильтей призывает в ней признать, что человек, являясь творческим субъектом, созидает свое окружение и как творец управляет своими делами. Поэтому принципиально важно для научного объекта, обладающего самостоятельной волей не ставить целью психологического исследования раскрытие закономерностей развития. Понятно, когда объект исследования наделяется самостоятельной волей, говорить о жестком детерминизме, с точки зрения Дильтея, даже не научно, так как описание поведения субъекта посредством причинных схем не может быть объяснено. Это ограничивает возможность вариации, сковывает субъекта, лишает его свободы выбора. Гуманитарные науки, объявил Дильтей, - это, прежде всего, герменевтические науки.
Дильтей писал схоже с Шопенгауэром о том, что жизнь как обобщающая категория не постижима человеческому сознанию, но постижимы индивидуальные явления. Это был первый предэкзистенциальный шаг снятия ответственности с Бога как первопричины сознания и возложение ее на само человеческое сознание, поиск в нем источников мощной адаптационной возможности существовать в столь неясных, непредсказуемых условиях «Божеского мира» (термин Юнга).
Вернемся к тому, что кажется нам наиболее существенным в теории К. Юнга. Самость не есть просто индивидуализированная сущность человека, а является мощной побуждающей силой сознания к развитию или к индивидуации, приводящей к осознанной возможности соединению с миром и со-творения собственного мира, через выборы всего возможного, существующего в реальном мире. Самость все время «стучит во вне из глубин сознания», чтобы поддерживать связь между собой и Эго (объединяющим центром осознавания всех сторон сознания в широком смысле слова). По словам Юнга, «индивидуация есть процесс дифференциации, имеющей целью развитие индивидуальной личности. Так как индивидуум не только является отдельным существом;; но предполагает коллективное отношение к своему существованию, то процесс индивидуации ведет не к обособлению, а к более интенсивной и всеобщей коллективной связи» [Юнг, 1991. С. 213]. В то же время «индуцированное Я ощущает себя объектом неизвестного и вышестоящего субъекта» [Там же. С. 314].
У Юнга сознание так же многослойно и имеет филогенетическую историю, как и тело человека; архетипы - это зародыши (гены психики), первичные архаические структуры организации сознания, последовательно впитывающие все стадии культуральной и социальной эволюции сознания [Юнг, 2002].
Самость - это и все содержание психического и в то же время интегрирующий это содержание центр. Самость - важный аспект образа мира человека, его мощный мотивационный заряд «возможного бытия». Не случайно юнгианцы так много внимания уделяют активному воображению (фантазии) - суть которого символизация и свободное оперирование символами, позволяющими соединять определенность и неопределенность, известное и неизвестное, познаваемое и непознаваемое, частное и общее, единичное и целое.
Психологи обнаруживают, что способность к воображению развивается у детей от двух к пяти годам. Эта новая способность обеспечивает возможность строить завершенные образы и обнаруэюивать «невидимые» взаимосвязи между предметами и субъектами мира. Может быть, разница в возможностях в воображаемом мире и реальном является бессознательным побудительным мотивом расти и развиваться для ребенка. Осорина пишет: «Если не развивать контакты ребенка с реальными предметами и людьми, не поощрять его действовать «в миру», он можсет спасовать перед трудностями жизни. В этом сопротивляющемся нам, не всегда подчиняющемся нашим «хотениям», требующем умений мире физической реальности человеку важсно иногда подавить соблазн нырнуть и спрятаться в иллюзорном мире фантазий, где все легко получается» [Осорина М.В., 2009. С. 51].
В современной жизни таким топологическим пространством фантазии становится Интернет, где MOOICHO не обнаруживая себя вступать в виртуальные отношения, наделяя своего контактера любыми желаемыми качествами и в случае малейшего напряжения немедленно прекратить контакт, в нарциссической убежденности, что ты управляешь им.
Активное воображение способствует интеграционным процессам сознания, а фантазирование позволяет удерживать расщепление и диссоциацию сознания.
В психоаналитической ориентации психологии идею самости разрабатывал X. Кохут. Самость рассматривается не в качестве центрального архетипа, а с точки зрения организационного единства, способствующего формированию психических структур, осуществляющих разнообразные функции (адаптивные, защитные, когнитивные и др.), предопределяющие мышление и поведение человека.
Юнг расширил это понятие, сделав его одновременно и содержанием всей психики и его организующим принципом.
Гуманистическая психология рассматривает самость как производное опыта человека, отраженное в его сознании и представляет собой самоопределение человека, представление его о самом себе, основанном как на оценке прошлого и текущего опыта, так и на ожиданиях будущего.
Кочунас, как представитель экзистенциальной психологии и психотерапии пишет: «Самость человека не может существовать отдельно от мира. По существу она является открытостью к внешнему миру, её предназначение - «раскрыть» этот мир» [Кочунас Р].
Итак, весьма условно выделим общее:
- Самость индивидуальна, в то же время содержит универсальное;
- Самость обнаруживается только через связь с миром;
- Самость - это принцип самоорганизации психического (индивидуация, самоактуализация, личностный рост, опыт и т.д.)
Отступление нагие было не случайным и направленным на то, чтобы заметить, что философы классического периода искали первопричину (Бог) упорядоченности мира в самом мире, когда предшественники экзистециалистов обнаружили, что мир хаотичен, возникла задача понять, как все же в таком изменчивом и хаотичном мире, человек выживает. Очевидно в нем самом, в его психике есть некий организующий принцип, обозначенный Self и удачно соединивший всю непостижимость психического и его филогенетическую и онтогенетическую эволюцию.
Обратимся к философским размышлениям Хайдеггера: «При слове "картина" мы думаем, прежде всего, об изображении чего-то. Картина мира будет тогда соответственно как бы полотном сущего в целом. Картина мира, однако, говорит о большем. Мы подразумеваем тут сам мир, его, сущее в целом, как оно является определяющим и обязывающим для нас. Картина означает здесь не срисованное, а то, что слышится в обороте речи: мы составили себе картину чего-либо. Имеется в виду: сама вещь стоит перед нами так, как с ней для нас обстоит дело. Составить себе картину чего-то значит: поставить перед собой само сущее так, как с ним обстоит дело, и постоянно иметь его так поставленным перед собой. Но тут пока еще нет решающего определения, касающегося существа такой картины. "Мы составили себе картину чего-то значит не только, что сущее у нас вообще как-то представлено, а еще и то, что оно предстало нам во всем, что ему присуще и его составляет, как система. В этом "составить картину" звучит компетентность, оснащенность, целенаправленность. Где мир становится картиной, там к сущему в целом приступают как к тому, на что человек нацелен и что он, поэтому хочет соответственно преподнести себе, иметь перед собой и тем самым в решительном смысле представить перед собой. Картина мира, сущностно понятая, означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины. Сущее в целом берется теперь так, что оно только тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком. Где дело доходит до картины мира, там выносится кардинальное решение относительно сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего» [Хайдеггер, 1993. С. 41]. Картина мира превращается в образ мира, то есть человек не отражает мир как таковой, а отражает мир, так как он его понял. «Основной процесс» (науки и философии в понимании автора) в отсчете от Нового времени - это «покорение картины мира» [Там же]. Человеку, который выделился из мира и почувствовал свою субъектность, переживает мир через собственную сущность, на формирование которой он все рискованнее замахивается, по выражению Хайдеггера. Если мир для человека становится картиной, то позиция человека - мировоззрение, но не пассивное, а соединенное с жизненной позицией. Мировоззрение, замечает Арутюнян, «как целостность, как таковое не сводится к картине мира» [Арутюнян М.П., 2016. С. 72]. Картина мира, как системный образ восприятия более ограниченное понятие в концепции Хайдеггера, мировоззрение шире, т.е. картина мира - это материал, которым «питается» мировоззрение, содержащее одновременно мировосприятие, мироотношение и миропонимание. Совместно с универсальностью и «присутствием» в этих функционалах содержится историчность: все перечисленные характеристики являются одномоментными признаками сущего, а для человека признаками его бытия. Мировосприятие нуждается в «присутствии», мироотношение в «заботливости», озабоченности сущим, а миропонимание в «бытийной понятливости».
В конце XIX в. психология стала выделяться из философии в Германии, стали создаваться лаборатории и кафедры психологии. Задача философии все-таки дедукция знания, а задача психологии, наоборот, от эмпирики к поиску обгцих законов, т.е. в общественном научном сознании, благодаря экзистенциальным текстам Киркегора, Хайдеггера, Сартра, Мерло-Понти и других авторов, становится востребованным интерес к картине мира отдельного человека и его частное мировоззрение.
Конечно, Хайдеггера заботит судьба научного мировоззрения, когда он пишет об осмыслении «сущего», но как близко это тому, что называется осмыслением сущего в частном бытии. «Такое осмысление и не всем необходимо, и не каждому доступно или хотя бы выносимо» [Там же]. Напрягая мысль и волю, человек попадает под действие сущностных сил своей эпохи, он либо выпадает из своей истории (не совпадает с жизнью), либо готов выносить вызов этих сил.
Не случайно большой интерес философия Хайдеггера вызвала у психиатра Медарда Босса, пригласившего его читать лекции для психиатров и студентам-психиатрам в психиатрической клинике при Университете Цюриха и в Цолликоне. Переложения этих лекций были опубликованы как «Цолликоновские семинары» врачом-психиатром и инициатором этих лекций и встреч Медардом Боссом и появились на немецком языке в 1987 г. (под редакцией М. Босса). В этих лекциях обсуждается много различных тем, например: природа человеческого тела, проблема измеряемое™ явлений, сущность человеческого бытия как бытия... понятие науки и научности, вопрос времени и пространства и т.д. Задающий основной мотив темой оказывается тема человека и понимания человеческого бытия, которая и по сей день оказывается актуальной.
Новые идеи обратили на себя внимания широкого сообщества профессионалов, занимающихся проблемами «душевного» здоровья и благополучия людей и позволили снять, как остроумно замечает Фуко, «аристотелевский запрет; на индивида можно, наконец, распространить структуру научного рассуждения» [Фуко М., 1998. С. 15]. Больной стал интересен врачу не только как тело ~ совокупность органов с симптоматически сосредоточенным страданием. Но как субъект своего пере-живания он присоединяет к наблюдениям врача свое собственное «личное досье».
Ясперс, а следом Бинсвангер, оба философствующие психиатры обосновывают понятие «жизненный мир», «окружающий мир», «образ мира». Уже в своей докторской диссертации, изданной в виде фундаментального труда «Общая психопатология», Ясперс вводит понятие «личностного мира». Личностный мир - это целостное переживание собственной реальности человеком, но это переживание культурно, социально и исторически обусловлено. Личностный мир проявляется эмоционально, как состояния духа, но и в форме идей, суждений и образов, причем, то, что
предъявляется как «свой мир», на самом деле гораздо глубже в сознании не предъявляемом (бессознательном).
Описывая методы, необходимые для понимания состояния человека, врачу необходимо двигаться в сборе единичных феноменов от одного из наиболее важных явлений психической жизни - переживания (Erleben) через акты эмпатии («вчувствования» Einfuhlen).
Конечно, нельзя назвать идеи Ясперса о личностном мире завершенной концепцией, но можно опираться на них в понимании психического и психологического здоровья человека. Например, его позиция при оценивании нормы и не нормы личностного мира четко обозначены следующими характеристиками: сужение и уплощение личностного мира в; отсутствие надежной опоры вплоть до ее утраты, что связано с утратой связи с реальным миром; преобладание расщепляющих защит вместо созидательного объединения в личностном мире.
Бинсвангер вводит понятие образа мира как миропроекта: с одной стороны есть мир (реальный жизненный мир) в котором человек осуществляет свое бытие, с другой стороны не вся реальность «реального» мира отражается в этом «самопроекте» человека. Он, отталкиваясь от философских позиций Хайдеггера и Гуссерля, пишет: «... роковой дефект всей психологии, дефект теории разделения мира на субъекта и объекта, был преодолен через понятие бытия-в-мире как трансцендирования и таким образом был расчищен путь для антропологии. Благодаря этой теории человеческое существование было полностью сведено к субъекту, к субъекту без мира, с которым происходят всевозможные события, случайности; который наделен самыми разнообразными функциями, всеми видами черт и типами действий. Однако никто не был в состоянии сказать (несмотря на все теоретические построения), как субъект вообще может встретиться с «объектом», как он может общаться и достигать понимания с другими субъектами. В противоположность этому, бытие-в-мире всегда подразумевает существование в мире вместе с такими же, как я, существами, то есть сосуществование. Хайдеггер в его концепции бытия-в-мире как трансцендирования не только вернулся к моменту, предшествовавшему субъект-объектной дихотомии знания, не только уничтожил разрыв между миром и «я», но он также показал структуру субъективности как трансцендирование. Таким образом, он открыл новый горизонт понимания, дал новый импульс научному исследованию человеческого существования и его особым модусам бытия. Вместо расщепления бытия на субъекта (человека, личность) и объекта (вещь, окружающую среду) теперь у нас есть единство существования и «мира», обеспечиваемое транс-цендированием» [Бинсвангер].
В отличие от животного, привязанного к своему миру кольцом внутреннего мира (мира реагирования и стимуляции), человек в трансце-дирующем собственном бытии создает самопроект в миропроекте.
Для Ясперса и для Бинсвангера способность «Я» к трансцеденции обеспечивает преобразование «образа мира» является обоснованием экзистенциального анализа «образа мира» для Бинсвангера и феноменологического понимания для Ясперса в диалоговом взаимодействии двух субъектов (возможностью получать ресурсы из жизненного мира).
В российской психологии понятие «образа мира» связано с дея-тельностным подходом и с такими именами, как С.Л. Рубинштейн, М.К. Мамардашвили, А.Н. Леонтьев, А.А. Леонтьев, М.М. Бахтин.
Конечно, у Рубинштейна мы не встретим этого термина, но найдем немало предпосылок, побуждающих размышлять в сторону «образования образов мира» и их системности в сознании человека в его рассуждениях о сущем (человеке) и способе существования человека, который включен в мир паутиной своих отношений с объектами и субъектами этого мира. Приведем несколько цитат, с нашей точки зрения, подтверждающих эту мысль из его книги «Человек и мир».
«Но человек есть человек лишь в своем взаимоотношении к другому человеку: человек - это люди в их взаимоотношениях друг к другу. Человек как «абсолют», как «вещь в себе», как нечто обособленное и замкнутое в себе - это не человек, не человеческое существо, и более того, это вообще не существо, это нечто не существующее - ничто».
«Существование выступает как состояние и как акт, как процесс и как действование - сапопричинение, как восстановление и сохранение себя в статусе существования. При этом обнаруживается единство, с одной стороны существования как акта, процесса, с другой - причинения как восстановления, сохранения своего существования. Отсюда существовать - это действовать и подвергаться воздействиям, взаимодействовать, быть действительным, т.е. действенным, участвовать в бесконечном процессе взаимодействия как процессе самоопределения сущих, взаимного определения одного сущего другим». Далее «существование, таким образом, неразрывно связано с процессом детерминации, не в смысле определения понятием, а в смысле объективного определения свойств одного сущего в его взаимодействии с другим».
«Объект, вещь - это «вихрь» внутренних процессов, уравновешенных на поверхности вещи процессами окружающей среды. Линия уравновешивания образует как бы «контур» вещи».
«Восприятие есть взаимодействие человека (т.е. реального, материального существа) с действительным, то есть воздействующим на него, миром (моторный и аффективно-оценочный аспект восприятия и значения вещи как отношения к потребности реального индивидуума (человека) - вот настоящий отправной пункт). Подлинная теория отражения против понимания образа как идеального дубликата вещи. В восприятии дан не образ вещи, а сама вещь, как она является субъекту (воспринимающему ее человеку). В то время как сама вещь детерминируется условиями ее существования, ее «явление» человеку (переход от «в себе бытия» вещи к ее бытию для «другого» - не просто переход ее из одной модальной сферы в другую, не затрагивающий ее определенности (ее was bestimmtheit или зозеin).
Таким образом, отражение надо толковать не как дублирование, копирование, а как рефлектирование в другое, т.е. как явление другому».
Рубинштейн вводит термин «кажимость»; в явлении другому вещь предстает в своей «кажимости», т.е. только той сущностью, которую человек может обнаружить для себя в сложном процессе рефлексивного восприятия.
Российская психология, базирующаяся на деятельностном подходе и теории отражения (А.Н. Леонтьев, В.П. Зинченко, А.Г. Асмолов, Ф.Е. Василюк) пытаясь преодолеть картезианский раздел внутреннего и внешнего миров, развила достаточно много интересных идей, которые А.А. Леонтьев [Леонтьев А.А., 2001] оформил как концепцию субъект -объектного пространства. Вот основные ее положения:
1. Человек живет в мире человеческом. Он очеловечивает «одухотворяет» мертвую материю, наделяет ее «человеческими качествами», предметы в мире не просто предметы, это продолжение человека. Он конструирует свою действительность из «человеческих» предметов.
2. Мир, в котором живет и действует человек - это мир свойств и отношений между предметами, отражающими их сущность. Если вещи являются для человека, они становятся событиям. Таким образом, человек живет в мире событий, где все взаимодействует друг с другом.
3. Человек и предметы в мире человека существуют в непрерывном континууме взаимодействий, базисной является деятельность человека (всесторонняя), связывающая их в онтологическое единство.
4. Предметный мир человека «одухотворяется», благодаря психологическому свойству воображения символизировать предметы и объекты материального мира и «обозначать», т.е. присваивать знак - слово. Реальный предмет может реализовать субъективный образ или через значение проецировать предмет в образ мира человека.
5. Отношение человека к человеческому миру имеет два уровня: теоретическое или практическое, которые реализуются в предметной или познавательной деятельности.
6. Деятельность выступает единицей репрезентации жизненного
мира.
7. Сам человек как субъект «встроен» в предметный мир и является его частью.
8. Отражение мира в сознании человека находится в единстве с процессом, в котором это отражение формируется и развивается, то есть деятельностью. И действительная противоположность (в диалектическом смысле) - не между внешним и внутренним, между образом и процессом.
Образ мира человека не имеет строгой границы раздела на внутренний и внешний. Это непрерывный процесс взаимодействия человека с реальным миром и его одномоментный акт. Человек сам часть своего образа мира как субъект и мера всех отношений. В нем заложен не только актуальный момент бытия, но и возможное бытие человека. Способ жизни или способ бытия - это способ человека обнаруживать и использовать ресурсы своего образа мира.

1.3 Характеристики образа мира: ресурсность и безопасность

Образ мира имеем много характеристик, но нас, прежде всего, интересуют следующие: опасный - безопасный, достаточно ресурсный - малоресурсный. В любом случае образ мира, как субъективное образование сознания есть часть субъективного, и он сам, и его интерпретация являются внутренним ресурсом субъекта, который можно обозначить уже известным понятием Эриксона - «феномен базового доверия». Собственно экзистенциальные аналоги этого понятия, к которым можно отнести богатство (силу) ~ слабость (Л. Бинсвангер), осознание (переживание) человеком небезопасности своего существования - самоутверждение и установление связей с людьми и миром (Э. Фромм), силу - невинность (Р. Мэй), осмысленность жизни - смыслоутрату (В. Франкл) также достаточно прочно утвердились в современной постклассической психологии. В качестве соответствующих понятий негативного и позитивного полюсов обсуждаемой полярности категории «доверие» по отдельности можно рассматривать экзистенциальную тревогу (Р. Мэй) и мужество быть (П. Тиллих), операцио-нализированное С. Мадди в конструкте жизнестойкости.
Наиболее привлекательной для решения проблемы верификации оказалась концепция онтологической безопасности или уверенности (ontological insecurity) Р. Лэнга (или Лейнга).
Термин «онтологическая уверенность» принадлежит английскому экзистенциальному психиатру Р. Лэйнгу, который почти не известен отечественным психологам. В его книге «TheDividedSelf. Anexistentialstudyonsanityandmad-ness» («Расколотое Я») во всей полноте развернута феноменология онтологической неуверенности, соответствующая переходу от шизоидного способа бытия-в-мире (который, несмотря на присущий ему трагизм, автор считает здоровым) к психотическому шизофреническому.
Возможно, если уйти от психиатрической терминологии «шизоидный способ бытия» к психологической «одиночество как осознанный выбор», станет понятным, почему Лэйнг относит его к здоровому полюсу континуума многовариантной оси выборов бытия.
Индивидуальность, которую современный человек пестует и охраняет, всегда феноменологична и неповторима, оставляет зазор в смысловых, лексических, семантических и прочих проявлениях. Одиночество в некоторых аспектах бытия есть экзистенциальная плата, которую человек вынужден платить за свою индивидуальность, «другому как понять тебя..» (Ф. Тютчев).
Как феноменолог Р. Лэйнг сознательно отказывался от сколько-нибудь развернутой теории, поэтому на пути к цели развития общепсихологической. концепции онтологической уверенности стоит задача реконструкции концепции онтологической неуверенности Р. Лэйнга, которая, как нам кажется, весьма успешно была осуществлена Н.В. Коптевой.
Особенность предлагаемой Коптевой реконструкции системы понятий Р. Лэйнга заключается в том, что оппозицию экзистенциальных положений уверенности - неуверенности она считает необходимым рассматривать совместно с другой оппозицией экзистенциальных положений (basic existential settings, self's position in life) воплощенности - невопло-щениости {embodid- unembodid self). Она полагает, что именно эта вторая оппозиция раскрывает смысл, сущность первой, основания того рода уверенности, о котором идет речь.
Исследуя формулировки Лэйнга, Н.В. Коптева логически обнаруживает систему взаимоувязанных конструктов или установок сознания, предъявляемых им как переживание онтологической уверенности.
В таблице 3. представлены конкретные формулировки переживаний, данные самим Р. Лэйнгом, в которых акцентированы: реальность, суб-станционалъность, живость, (жизненность, теплота), цельность, непрерывность, ценность, подлинность, богатство, надежность
Мы полагаем, что скорее именно переживания собственного неблагополучия, некоторой своей нецелостности, спутанной идентичности, небезопасности существования обуславливает страх неудачи и делает недостижимым успех изначально на самой первой ступени движения к цели.
Драма бытия субъекта развивается на векторах континуума позиций разворачивания - сворачивания своего Я как переживания онтологической уверенности/неуверенности.
Как «онтологическое чувство» или уверенность выступает в качестве общего корня целой системы переживаний. В ней выделяется два уровня. Первый уровень представлен двумя различными целостными переживаниями автономии и связанности, соотносимыми с основными составляющими систему отношений бытия-в-мире относительно осознаваемых человеком (Я~ не-Я, или Я- Мир, Я-Другой). Второй - уровень менее дифференцированных переживаний, которые не являются специфическими для элементов бытия в мире, а выражают их общий смысл. Этот смысл, в частности, указывает на переживания связанности-отчужденности ментального Я вместе с телом, предполагает распространение переживаний Я как ядра индивидуального бытия на бытие-в-мире в целом, является индикатором качества бытия-в-мире.

Таблица 4
Объекты и переживания онтологической уверенности (определения переживаний бытия-в-мире и его элементов в формулировках Р. Лэйнга)

Логично, что степень отчужденности Я от собственного тела, через которое оно воплощено в мире, определяет возможность воплощения в иных аспектах бытия и становиться особым индикатором онтологической уверенности как характеристики бытия-в-мире.
Телесное воплощение Я объединяет все характеристики: целостность, непрерывность и т.д. (см. выше), в понятии устойчивость (эмоциональная, психическая, психологическая и просто физическая), в метафоре «Я твердо стою на ногах». Устойчивость обеспечивается не только за счет хорошего «заземления», т.е. хорошего ощущения своих опор и ресурсов, которые обеспечивают ровно столько усилий, сколько требует текущий момент времени, но чувство психологической границы.
Создание картины мира - освоение и структурирование собственной психической реальности человек осуществляет и не может не быть субъектом в этом процессе; другой вопрос, что субъектность его расщепляется на репрезентируемую и нерепрезентируемую [термин Т.В. Шитцовой, 2011]. Ре-презентируемая субъектность - это та, которую он принимает и осознает в активной внешней и внутренней деятельности, овладевает собственной активностью через самопонимание, усовершенствуя рефлексивную матрицу, включая туда новые элементы опыта. Нерепрезентируемая субъектность - та, которая остается недоступной индивиду. Она не проявлена в его осознаваемом и связана с бессознательным (архетипическим), хотя осуществляется и во внешней и во внутренней жизни, и, скорее, руководит им через индуцируемые сознанием проекции и интроекции. Человек не до конца понимает степень своего участия в построении отношений с миром, границы собственного мира, что могу и не могу я как субъект своей деятельности осуществить. Топологически, чем объемней и недоступней содержание бессознательного, тем сложнее почувствовать потенциальную границу своего мира.
Понятие «суверенности» (охраняемости, подконтрольности и управляемости) психологического пространства Я как некоего материализованного в аспектах физического измерения (тело), предметного (вещи), территориального (место), социального (люди), жизненного (привычки), мировоззренческого (вкусы и предпочтения) вводится Нартовой-Бочавер [Нартова-Бочавер, 2008]. Концепция суверенности позволяет уточнять источник ресурсной обеспеченности воплощенности бытия-в-мире в данный момент психологического времени человека или онтологической уверенности.
Мы обнаружили достаточно весомую корреляцию показателей онтологической уверенности, как глубинного переживания доверия и психологических границ личности, как ресурса, обеспечивающего безопасность мира в юношеском возрасте. Можно говорить о том, что ресурсность и безопасность мира -это взаимообеспечивающиеся феномены, обнаруживаемые человеком в переживании доверия к себе и доверия к миру [Рагулина, Ладина, 2016].
В целом, мы можем говорить о том, что в периоде ранней юности собственная воплощенность особенно сильно зависит от уверенности в собственном теле и подконтрольности границ. Специфическая задача юношеского возраста обнаружение и предъявление миру собственной индивидуальности или Я не может быть решена без уверенности в том, что собственное тело только тебе подконтрольно и является воплощением твоего Я.

Таблица 5
Результаты корреляционного анализа результатов по шкалам онтологической уверенности и шкалам суверенности личностного пространства.

Существует связь показателей уверенности в теле и показателей по шкалам «Суверенность физического тела» (г=0,47), «суверенность территории» (г=0,39), а также показателем «Границы Я» (г=0,35). Мы можем говорить о том, что чем более выражен показатель уверенности в теле, тем более выраженным является суверенность физического тела, суверенности личного пространства, а также тем более выраженными являются психологические границы личности.
Предположительно, чем более человек уверен в мире, тем менее ожидает от мира неподконтрольных ему вторжений.
Связь показателей уверенности в людях и показателя по шкале «Суверенность социальных связей» (г=0,55) возможно говорит о некоей вере в то, что мир достаточно ресурсен для человека в плане воплощения своих социальных отношений.
Предположительно, чем больше уровень онтологической уверенности, то тем вероятнее будут сформированы психологические границы личности как метафоричное выражение доброжелательности мира в отношении индивида.
Мы видим, что в ранней юности опора на собственное тело, его значение для предъявления миру своего Я имеет самое влиятельное значение. Отношение со своим Я строятся через телесную доминанту сознания и несут весь опыт отношений личного бытия не как частного, а именно как онтологического в комплексе вербализованного и невербализованного, осознаваемого и бессознательного, ментального и чувственного и значительно затрудняются в случае отчуждения от собственного тела. Собственная телесность как центр бытия-в-мире обеспечивает переживание надежности и доверия как возможности жить и воплощаться целостно.

Опросный бланк «Онтологическая уверенность» методики КВ. Коптевой

Возраст____
Пол________
ФИО__________________________________
ИНСТРУКЦИЯ. Оцените ваше Я по своим субъективным ощущениям, используя предложенные характеристики. Цифры обозначают степень Вашего согласия с характеристикой, приведенной слева.
7 - полностью согласен с характеристикой, приведенной слева;
6 - в целом согласен с характеристикой, приведенной слева;
5 - скорее согласен, чем не согласен с характеристикой, приведенной слева;
4 - затрудняюсь с ответом;
3 - скорее согласен, чем не согласен с характеристикой, приведенной справа;
2 - в целом согласен с характеристикой, приведенной справа 1 - полностью согласен с характеристикой, приведенной справа.

Оцените ваше тело по своим субъективным ощущениям,
используя предложенные характеристики:______

Оцените окружающий вас мир по своим субъективным ощущениям, используя предложенные характеристики:

Оцените что-то очень важное для вас в этом мире (человек, предмет, дело, интерес, занятие, событие)* по своим субъективным ощущениям, используя предложенные характеристики

*подчеркните что-то из приведенного в скобках или допишите свое
Спасибо за работу!
Обработка ОУ(СД): по дсчитываются средние показатели по каждой из пяти шкал:

1. уверенность в ментальном Я,
2. уверенность в теле,
3. уверенность в мире,
4. уверенность в людях,
5. уверенность в значимом как индивидуальной ценности.

Общий показатель ОУ (СД): суммируются показатели по пяти шкалам, вычисляется среднее арифметическое.

Опросный лист «Границы Я» методика К Браун в адаптации КО. Шамшиковой

Инструкция: Пожалуйста, прочитайте приведенные ниже утверждения и, ориентируясь на то, что вы делаете в подобных ситуациях, ответьте на следующие вопросы. Для того чтобы обозначить ваш ответ в бланке, выберите один из пяти вариантов оценок, пронумерованных цифрами от 1 до 5, подходящий, по вашему мнению.
5 - почти всегда;
4 - обычно;
3 - иногда;
2 - изредка;
1 - почти никогда.

1. Иногда беру вещи в семье без спроса у брата/сестры, отца/матери.
2. Случается, что я без спроса беру вещи у друзей.
3. Бывает, что беру без спроса вещи коллег.
4. Могу прийти к другу без предварительной договоренности.
5. Порой, вхожу в кабинет начальника, директора без стука или разрешения войти.
6. Иногда без спроса сажусь в кабинете директора, начальника.
7. Могу сказать кому-либо, что он похудел (располнел).
8. Бывает, касаюсь или обнимаю малознакомых мне людей при разговоре.
9. Когда я вижу беременную женщину, у меня возникает желание дотронуться до ее живота.
10. Порой обнимаю или беру на руки ребенка, не спросив его.
11. Могу сказать другу, что он сегодня плохо выглядит, не выспался.
12. Бывает, что говорю людям об их физических недостатках: например, длинный нос, кривые ноги, сутулая спина.
13. Могу толкнуть человека, если он стоит на пути и мешает мне.
14. Бывает, треплю ребенка по голове или взъерошиваю его волосы.
15. Могу сказать человеку, что он похож на своего родителя (ты похожа на мать; ты такой же, как отец).
16. Бывает, что называю ребенка, друга производным от его имени или просто «младший», «малой».
17. Называю ребенка «маленький Дима», если его родитель носит то же имя.
18. Могу высказать свое мнение о чьем-либо друге, брате/сестре.
19. Бывает, что я задерживаюсь и заставляю людей ждать меня.
20. Бывает, проверяю карманы, бумажник, телефон друга, ребенка, родителей.
21. Иногда читаю записки, sms, письма своего друга, мужа/жены, ребенка.
22. Могу зайти к другу неожиданно, без предварительного звонка.
23. Случается так, что я планирую все за других, не посоветовавшись с ними.
24. Бывает, что, обращаясь к человеку, не называя его по имени.
25. Порой рассказываю матерные и неприличные анекдоты.
26. Иногда слушаю громкую музыку.
27. Бывает, что я беру в займы деньги и забываю их отдать.
28. Могу взять что-нибудь со стола друга или коллеги.
29. Бывает, говорю родственникам принести, купить мне что-либо в приказном тоне.
30. Частенько раскладываю на занятиях свои принадлежности по всему столу.
Методика является инструментом для оценки уровня психологической дистанции (характеризуется способностью/неспособностью личности регулировать степень доступности и открытости собственного психического содержания другим объектам) и отражает частоту нарушения границ этих объектов.
Опросник содержит одну шкалу, состоящую из 30 утверждений. Общей показатель шкалы выявляет уровень психологической дистанции и подсчитывается путем сложения балов. Максимальный балл составляет 150, минимальный - 30. Предлагается делать анализ и интерпретацию, учитывая интровертированность или экстравертированность испытуемого.

Опросный лист «Суверенность психологического пространства» Методика С.К. Нартовой-Бочавер

Вам предлагается оценить утверждения теста, который описывает детство человека. Если содержание утверждения относится к вам, следует поставить галочку в ячейке, соответствующей «Да». Если в Вашей жизни подобных ситуаций не встречалось, поставьте галочку в ячейке, соответствующей «Нет». Если вам трудно вспомнить, как было на самом деле, представьте себе наиболее вероятное положение дел. Этот тест не измеряет интеллектуальные способности, поэтому правильных или неправильных ответов не существует; каждый вариант встречается в реальной жизни. Постарайтесь не раздумывать долго, время заполнения теста- 20 минут.
Спасибо!
1. Случалось, что я был вынужден носить одежду, которая мне не нравилась.
2. Меня в детстве не стригли, не спросив на то моего желания.
3. Я всегда имел уголок для игры, который мог обустроить по собственному вкусу.
4. Решение о проведении каникул и выходных чаще принималось без меня.
5. Уже в раннем детстве я отказывался носить неудобную одежду.
6. У нас было в порядке вещей, если родители переключали телевизор на свой канал, когда я его смотрел.
7. Часто мне приходилось терпеть, когда родственники тискали и целовали меня.
8. Даже в детстве я был уверен, что без меня никто не трогает мои игрушки.
9. Я всегда имел возможность поиграть дома в одиночестве, когда мне этого хотелось.
10. В детстве бывало, что я носил одежду, в которой чувствовал себя посмешищем и боялся, что меня будут дразнить.
11. Я обижался, когда меня в порядке наказания шлепали или давали подзатыльники.
12. Я раздражался, если во время стирки мама вытряхивала мои вещи из карманов.
13. В нашем доме запрещалось подкрепляться, «перехватывая куски» между завтраком, обедом и ужином.
14. Обычно родители не запрещали слушать музыку, которая мне нравится, даже если она их раздражала.
15. Меня никогда не заставляли есть насильно, как других детей.
16. Я часто огорчался, когда родители наводили порядок в моих игрушках.
17. Для меня было неприятным переживанием, когда мне стригли ногти.
18. У меня всегда было место (стол, сундучок, коробка), где я мог спрятать дорогие мне предметы.
19. Помню, что я сильно грустил от того, что мне не разрешали ложиться спать чуть позже, чем это было принято.
20. Нередко бывало, что нужные мне вещи покупались как поощрение за хорошую учебу или поведение.
21. Случалось, что детский праздник был для меня испорчен, если я был одет не так, как хотелось.
22. Обычно меня спрашивали, что я хотел бы на завтрак, обед или ужин.
23. Мне не нравилось, если без разрешения брали мою чашку или расческу.
24. Когда я чувствовал себя обиженным, я имел привычку запираться в ванной или туалете.
25. Я расстраивался, когда не мог доиграть из-за того, что взрослые звали меня к себе.
26. Если друзья предлагали мне переночевать у них, родители обычно не возражали.
27. Мне удавалось обычно устроить детский праздник так, как хотелось.
28. Случалось, я обижался, когда взрослые начинали серьезный разговор и выставляли меня в другую комнату.
29. Даже если подходило время ложиться спать, мне обычно разрешали досмотреть любимую передачу.
30. Мне не нравилась семейная традиция донашивать хорошие вещи, доставшиеся от других детей.
31. Мне часто хотелось поиграть с детьми, которые вместе со мной ходили в кружок, но обычно родители торопились, и это не удавалось.
32. При покупке вещей родители всегда учитывали мое мнение.
33. В детстве часто случалось, что, стесняясь попроситься в туалет, я долго терпел.
34. Я вполне ощутил, что отдать любимую игрушку - одно из самых сильных страданий маленького ребенка.
35. Взрослые почему-то считали, что могут войти в ванную или туалет, когда там ребенок, и не разрешали закрывать дверь на замок.
36. Родители старались делать со мной уроки, когда я уже справлялся сам.
37. Даже если родителям было некогда, они находили время, чтобы я поиграл с детьми, которые были мне симпатичны.
38. Родители не запрещали мне располагать в комнате ценные для меня предметы (фотографии любимых героев, плакаты), даже если они им не нравились.
39. Когда была приготовлена вкусная еда, то близкие мне взрослые считали необходимым накормить меня ею, даже преодолевая мое сопротивление.
40. Мне бы очень хотелось, чтобы на дверях детских комнат были замки, хотя взрослых это и обижает.
41. Мне случалось огорчаться, если родители неожиданно брали меня в гости.
42. В детстве меня нередко заставляли есть калорийную, но невкусную пищу.
43. Я переживал от того, что взрослые ошибочно думали, будто в детстве любую вещь можно заменить другой.
44. Я предпочитал в детстве ходить в гости, а не звать гостей к себе.
45. Меня раздражало, если взрослые не информировали меня о своих планах.
46. Проблема «отцов и детей» у нас не существовала, так как родители с детства уважали мое мнение.
47. Мне не нравилось, когда взрослые в детстве любили меня пощекотать или ущипнуть.
48. Я любил в детстве, когда бывал за городом, построить себе шалаш или гнездо на дереве.
49. Родители спокойно принимали тот факт, что знают не всех моих Друзей.
50. Мне не нравилось, что новых вещей не покупали, пока у нас были старые, но в хорошем состоянии.
51. Существовали телепередачи, которые я не мог смотреть без разрешения родителей.
52. Если ребенку не нравится какая-то вещь, ни к чему заставлять его пользоваться ею.
53. Как и многие другие дети, я мечтал построить домик из диванных подушек, но мне это не удавалось.
54. Если у нас с друзьями возникали общие планы, наши родители нередко старались их изменить.
55. Если я возвращался из магазина, то мог часть сдачи оставить себе.
56. У нас было принято, чтобы родители всегда знали мой распорядок дня.
57. Я всегда был уверен, что, когда я с кем-то разговариваю по телефону, никто не прервет и не подслушает нашей беседы.
58. Родители пресекали мои попытки украсить себя так, как не было принято в их время (пирсинг, татуаж, прически).
59. Мне часто бывало неприятно, когда взрослые дотрагивались до меня.
60. Испытывая нехватку карманных денег, я не стеснялся попросить их у родителей.
61. Меня раздражало, если в моей комнате наводили порядок.
62. Во время обеда, если суп был горячим, я мог сначала съесть второе, и родители это не запрещали.
63. Если у меня в детстве появлялся новый знакомый, я должен был обязательно показать его родителям.
64. Родители всегда демонстрировали свое несогласие с моими попытками соответствовать молодежной культуре.
65. Посещая врача, я боялся не боли, а того, что чужой человек будет меня трогать.
66. Наверное, я собственник: уже в детстве я постоянно раздражался оттого, что кто-то пользовался моими вещами.
67. Мне не нравилось, что взрослые ходят через ту комнату, где я играю с друзьями.
68. Проверяя домашнее задание, родители всегда обращали внимание на порядок его выполнения: сначала основные предметы, а затем «второстепенные», и были недовольны, если он нарушался.
69. Меня раздражало, когда приходилось в детстве носить вещи старшей сестры или брата.
70. У меня было в детстве увлечение (кружок, спортивная или художественная школа), которое не реализовалось, потому что родители были против.
71. Маленьких детей везде ждут огорчения: даже надевая шапку или завязывая шарф, взрослые умудряются зацепить за ухо или вырвать волосы.
72. У меня вызывало брезгливость, если мама или бабушка настаивали, чтобы я попробовал приготовленную ими еду «поварской» ложкой, которой они пробовали ее сами.
73. Я не любил, если у нас оставались на ночь гости, и мне приходилось менять спальное место.
74. Если я не сделал домашнее задание, но успел выполнить его на перемене, родители никогда меня не ругали: «Победителей не судят».
75. Случалось, мне навязывали общение с братом или сестрой, даже когда мне этого не хотелось.
76. Мне случалось раздражать родителей, если мое мнение не совпадало с их собственным.
77. В детстве нередко вызывало огорчение, когда мне одевали одежду через голову.
78. В нашей семье считалось важным тратить деньги не только на самое необходимое, но и на то, чего очень хочется ребенку (дорогие книги и приборы - бинокль, словарь -без которых можно было вполне обойтись).
79. Я не любил, когда во время моих занятий кто-то из близких стоял у меня за спиной и смотрел мне через плечо.
80. Даже в детстве родители не настаивали, чтобы я «пошел по их стопам».

Бланк ответов

Формулы подсчета баллов для автоматической обработки
Для получения показателей нужно просуммировать ответы респондента на каждый из перечисленных в ключе шкалы пункт по следующим формулам:
СПП==2+3+5+8+9+14+15+18+22+26+27+29+32+37+38+46+48+49+52 +55+57+
60+62+74+78+80-1-4-6-7-10-11-12-13-16-17-19-20-21-23-24-25-28-30-31-33-34-35-36-39-40-41-42-43-44-45-47-
50-51-53-54-56-58-59-61-63-64-65-66-67-68-69-70-71-72-73-75-76-77-79
СФТ=2+5-7-11+15-17+22-33-39-47-59-65-71-77
СТ-3+9+18-24-28-35-40-44+48-53-61-67-73-79
СВ- 8-1-12-16-20-23-30-34-43-50+52+55+60-66-69-72+78
СП= 29-6-13-25-19-36-41-45-54-56+62-68+74
СС=26-31+37+49+57-63-75
СЦ=14-10-4-21+27+32-42+38+46-51-58-64-70-76+80

Эмоциональный интеллект
Первоначально понятие «эмоциональный интеллект» было связано с социальным интеллектом. Оно появилось именно в контексте разработки проблематики социального интеллекта такими исследователями, как Дж. Гилфорд, X. Гарднер и Г. Айзенк. Тем не менее, на современном этапе исследования эмоционального интеллекта являются вполне самостоятельным направлением. Можно согласиться с мнением Д.В. Ушакова, что эмоциональный интеллект хотя и тесно связан с социальным интеллектом, но имеет свою специфику. Поэтому эти два конструкта могут быть представлены как пересекающиеся области.
Впервые термин «эмоциональный интеллект» в психологию ввели Д. Мэйер и П. Сэловэй, под эмоциональным интеллектом они понимали способность воспринимать и выражать эмоции, ассимилировать эмоции и мысли, понимать и объяснять эмоции, регулировать собственные эмоции и эмоции других.
По свидетельству ряда исследователей (Д.В. Люсин, В.С. Юркевич), проблема эмоционального интеллекта получила широкое распространение в среде психологов благодаря работе американского ученого Дэниела Голема-на. Он первым включил понятие «эмоциональный интеллект» в структуру социального интеллекта и предложил рассматривать его как важный компонент лидерских способностей, чем содействовал росту популярности этого психического явления.
Д. Големан выделил следующие критерии эмоционального интеллекта: самомотивацию, устойчивость к разочарованиям, контроль над эмоциональными вспышками, умение отказываться от удовольствий, регулирование настроения и умение не давать переживаниям заглушать способность думать, сопереживать и надеяться. Однако методических инструментов для выявления этих характеристик сам Д. Големан не предложил.
Известны две основные модели эмоционального интеллекта, которые служат основание к измерительным процедурам:
1. Смешанные модели эмоционального интеллекта интерпретируют его как сложное психическое образование, имеющее и когнитивную, и личностную природу. В эти модели включаются когнитивные, личностные и мотива-ционные черты, благодаря чему они оказываются близко связанными с адаптацией к реальной жизни или с процессом социализации. Все модели в этом подходе отличаются только набором включенных личностных характеристик. Измерение непосредственно эмоционального интеллекта осуществляется с помощью опросников, основанных на самоотчете, как и в обычных личностных опросниках.
2. Модели способностей: эмоциональный интеллект определяется как набор способностей, измеряемых с помощью тестов, состоящих из заданий с правильными и неправильными ответами. Наиболее известной такой методикой является MSCEIT, Майера и Сэловея, где выделяются четыре уровня эмоционального интеллекта с секциями заданий на выявление каждого из них. Мэйер и Сэловей считают, что эмоциональный интеллект тесно связан с когнитивным интеллектом, поскольку постулируют единство аффекта и интеллекта, что соответствует отечественным традициям школы Л.С. Выготского и С.Л. Рубинштейна. Подобное решение предлагает и Д.В. Ушаков, полагая, что «социальный интеллект становится в один ряд с другими видами интеллекта, образуя вместе с ними способность к высшему виду познавательной деятельности - обобщенной и опосредованной» [Ушаков, 2004. С. 8].
Более детально и результативно данная проблематика исследовалась американским психологом Рувеном Бар-Оном. Эмоциональный интеллект он предлагает определять как все некогнитивные способности, знания и компетентность, дающие человеку возможность успешно справляться с различными жизненными ситуациями.
Им выделено пять сфер, в каждой из которых отмечены наиболее специфические навыки, ведущие к достижению успеха:
• познание собственной личности (осведомленность о собственных эмоциях, уверенность в себе, самоуважение, самореализация, независимость);
• навыки межличностного общения (межличностные взаимоотношения, социальная ответственность, сопереживание);
• способность к адаптации (решение проблем, оценка реальности, приспособляемость);
• управление стрессовыми ситуациями (устойчивость к стрессу, импульсивность, контроль);
• преобладающее настроение (счастье, оптимизм).
Во многом сходные модели эмоционального интеллекта в настоящее время предлагаются рядом российских психологов (Д.В. Люсин, Д.В. Ушаков, В.С. Юркевич и др.). Особый интерес вызывают возникающие разногласия, а не сходство. Так, ряд психологов склонны утверждать, что эмоциональный интеллект мы должны трактовать только как способность к познанию собственной эмоциональной сферы и социальных явлений, и лишь при этих условиях он может встать в один ряд с другими видами интеллекта, образуя способность к высшему виду познавательной деятельности - обобщенной и опосредованной (Д.В. Ушаков).
Вряд ли с этим следует соглашаться. Очевидно, что осознаваемая, вер-бализированная оценка собственной эмоциональной сферы и эмоций других далеко не всегда совпадает с реальными поведенческими проявлениями, скорее наоборот. Поэтому при решении практических вопросов особое внимание следует уделять поведенческим, невербальным аспектам эмоционального интеллекта. Знать о своих и чужих эмоциях, правилах и нормах социального взаимодействия очень важно, но не следует путать сами знания с готовностью и способностью их применять. Поэтому в концепцию эмоционального интеллекта мы должны закладывать как минимум три группы критериев: когнитивные (кристаллизованные знания); регуляторные (способность управлять своими эмоциями и воздействовать на эмоциональную сферу других); поведенческие (способность применять социальные знания при решении неизвестных проблем).
Развитие эмоциональной компетентности как открытости собственным эмоциональным переживаниям блокируется современной культурой, о чем в свое время писал еще 3. Фрейд, а сегодня А.Б. Холмогорова и Н.Г. Гаранян. Предлагая свою многофакторную модель эмоциональных расстройств, которые в наши дни распространяются эпидемиологически, они указывают на то, что с одной стороны в жизни современного человека (что в полной мере касается детей и подростков) возрастает частота и интенсивность эмоциональных нагрузок, с другой стороны, негативные эмоции (как естественная реакция на интенсификацию жизни и ускорение ее ритма)вытесняются и объявляются деструктивными. Они отмечают, что депрессивные расстройства развиваются на фоне таких макросоциальных факторов как культ успеха и достижений, тревожные - культ силы и конкурентность, соматоморфные - культ рацио и вытеснение негативных переживаний.
Если говорить о факторе семьи, то, как правило, это закрытые семейные системы с зависимыми отношениями с высокими родительскими требованиями и ожиданиями, недоверием и ограниченными отношениями вне семьи, высоким уровнем контроля, игнорированием эмоций в семейных отношениях, запретом на их проявления.
Соответственно формируется тип личности с высоким уровнем ожиданий и требований от других людей (т.н. социальный невротик), с негативными ожиданиями и трудностями самовыражения и понимания переживаний
других людей. Понятно, что подобной личности почти невозможно устанавливать близкие доверительные отношения, она оказывается неспособной к контакту. Довольно распространённым явлением становится тип матери, у которой есть некие «идеальные представления» о своей роли, она очень добросовестно осуществляет свою роль на социальном уровне (формально безупречно обслуживая ребенка), но не способна проявить настоящую эмпатию или хотя бы просто посочувствовать и попереживать совместно с ребенком.
Возвращаясь к идее эмоциональной компетентности, без которой невозможно говорить об эмоциональном интеллекте, обратимся к идеям Л.С. Выготского о том, что переживание есть единица смысла.
В развитии человека происходит преобразование доминирования аффективной сферы как базиса мышления в доминирование рефлексивно-мыслительной сферы как механизма управления эмоциональным реагированием.
Осознавание своего переживания открывает личности доступ в свой субъективный мир потребностей и мотиваций, которые связаны с возникшей эмоцией, позволяет личности осуществлять выбор способа поведения в данный момент времени, не действуя под влиянием бессознательных защит и обеспечивая здоровый способ реагирования на внешние стимулы и препятствия во время движения к цели.
В целом данный процесс осуществляется в следующих этапах [Андреева, 2006]:
Различение и выраэюение эмоций связано с возможностями их выражения. Овладение различением и выражением эмоций происходит в определенном социо-культурном пространстве и требует усвоения общепринятых норм их выражения. Различение эмоций связано с уровнем развития эмпатии, поэтому их различать труднее, чем выражать. Можно выделить следующие трудности в различении эмоций других людей: сосредоточенность на собственных переживаниях, таких как страх, стыд, ярость, боль, апатичная зависть, отчаяние, обида. Все эти переживания могут быть токсичными, как предполагает Погодин [Погодин, 2009], и будут препятствовать контакту человека с другими людьми и с самими собой. В противоположность токсическому стыду есть стыд творческий (смущение), который всегда присутствует в сильном приближении людей друг к другу, важно научиться его обнаруживать и выдерживать. За стыдом всегда есть неуверенность в собственной значимости для собеседника. Представление о собственном несовершенстве связано с идеей развития и сопутствует процессу воспитания. С другой стороны именно несовершенство имеет ресурсы развития, в то время как совершенство есть нечто застывшее и мертвое [Калитеевская, 2008].
Зависть маркирует желание. Отказываясь ее признавать человек, отказывается от своего желания, в результате апатия.
Обида есть результат переживания симбиотических отношений, она связывает эти отношения и не дает им разомкнуться, обратная сторона обиды, чувство вины у партнера, которым можно манипулировать
Отчаяние в концепции Погодина возникает вследствие конфликта двух противонаправленных потребностей, одна из которых не может быть легализована и присутствует в бессознательном. Соответственно она фрустрирована. Но и вторая не может осуществиться, потому что она обездвижена скрытой потребностью. Могут конфликтовать также два непримиримых интроек-та.
Боль является комплексным эмоциональным фоном в результате удержания чувств. Психическое напряжение достигает пика в этом случае и становится с трудом переносимым.
Понимание и осмысление эмоций включает в себя называние эмоций, что предполагает закрепление опыта эмоциональной экспрессии в межличностной коммуникации. Существует расстройство понимания и определения эмоций, описанное и обозначенное американским врачом Сифнеосом алекситемией (чувство без слов).
Алкситемия характеризуется четырьмя типичными признаками [Бройтигами др., 1999]:
- своеобразная ограниченность способности фантазировать. Человек затрудняется или не способен пользоваться символами. Он обладает «утилитарным» типом мышления. Речь идет о связанном с конкретным моментом, ориентированном на конкретные реальные вещи мышлении, которое почти не затрагивает внутренние объекты. Лишено колоритности, в разговоре утомляет собеседника и производит впечатление настоящей тупости;
- типичная неспособность выражать переживаемые чувства. Человек не в состоянии связывать вербальное и невербальное общение. Чувства не описываются, а часто соматически переживаются. Либо же передаются через действия третьих лиц: «Мой сосед считает...»;
- межличностные связи характеризуются «пустотой отношений». Поскольку они не в состоянии использовать воображение для символизации и переходить на психологический уровень в отношениях, их отношения характеризуются конкретно-предметным использованием партнеров;
- из-за задержки на симбиотическом уровне и связанного с этим недостатка дифференцировки «объект-субъект» вытекает неспособность к доверительным отношениям и к процессу переноса.
Алекситемия является фактором, предрасполагающим к психосоматическим заболеваниям.
Осознанная эмоциональная саморегуляция связана с эмоциональной децентрацией, дифференциацией «Я и мое чувство», открытости эмоциональному опыту, отказ от ограничительных стратегий, способность делать выбор экспрессивного выражения эмоций и свободно и ясно излагать свои эмоциональные состояния, принимая за них ответственность.

Источник: Рагулина М. В.
Феномен эмоционального благополучия личности: содержание, диагностика, консультирование: монография / М.В.Рагулина. - Хабаровск : Изд-во Тихоокеан. гос. ун-та, 2017. - 116 с. ISBN 978-5-7389-2318-0