Ваш психолог. Работа психолога в школе.

1.1. Предмет психологии как методологическая проблема психологии

Проблема предмета значима для любой науки, поскольку фиксирование предмета представляет собой одно из ключевых самоопределений науки. Проблема предмета в психологии в действительности являет собой одну из наиболее сложных в методологическом отношении проблем. Есть более «благополучные» научные дисциплины: в них проблема предмета совершенно не актуальна. Разумеется, не в том смысле, что проблема не имеет значения. Будучи когда-то раз определенным, никаких споров или дискуссий предмет до поры до времени не вызывает. И правда: если наука существует и благополучно развивается, то обращаться к обсуждению предмета нет никакого резона. Для обсуждения и дискуссий находится много других вопросов, непосредственно связанных с развитием науки.

Нас интересует психология. Психологию отнести к числу «благополучных» в вышеупомянутом смысле не удастся - в ней проблема предмета явно существует, более того она остроактуальна. Периодически вспыхивают дискуссии, в которых предлагаются новые варианты понимания предмета или новые трактовки. Можно констатировать, что так было не всегда. Для начала попробуем определить хронологические рамки «предметности», то есть понять, когда и, главное, в связи, с чем появляется сама идея «предмета» психологии. Под идеей предмета психологии будем понимать мысль о том, что «предмет» психологии должен быть специально определен и указан.
Наука психология произошла, как мы хорошо знаем, из философии. Можно определенно сказать, что внутри философии существовала философская психология, которая была одной из философских дисциплин. Надо понимать, что до определенной поры использование термина «психология» представляет собой анахронизм: психологией условно обозначают комплекс представлений того или иного автора о душе. Фактически мы используем этот термин, предполагая уже свершившимся то, что в действительности произошло значительно позднее. С возникновением психологии определенная тематика стала относиться к «психологии». Поясним эту мысль. Когда говорят, например, о психологии Аристотеля, имеют в виду то, что он объясняет ощущение или мышление, то есть то, что традиционно относится к сфере психологии. Ясно, что во времена Аристотеля психологии не существовало, самого Великого Стагирита вполне устраивал философский подход, который он именовал рассуждение о душе (logos peri psyche). Надеюсь, никто не усомнится, что Аристотель, не колеблясь, придумал бы этот термин - психология - если бы в нем увидел пользу для его исследований. Он не увидел.
Понятно, что философская психология в собственном смысле слова начинается не ранее, чем с появления и использования термина «психология». Первое упоминание термина психология зафиксировано в начале XVI века. Марко Марулич использовал этот термин (на латыни) в названии своей книги, написанной между 1510 и 1517 годом. Книга Марулича до нас не дошла. К сожалению, во всяком случае, пока не обнаружен текст трактата Марко Марулича, мы не сможем точно ответить на вопрос, зачем понадобился ему этот термин [Мазилов, 2007, 2017]. Второе упоминание относится уже к концу XVI века. Что касается использования этого термина Рудольфом Геккелем, назвавшим так сборник произведений разных авторов о душе, то, очевидно, термин понадобился для обозначения «предметной области» - в книгу включены трактаты на темы души. В 1590 г., как известно, выходит книга Рудольфа Геккеля (Гоклениуса), в названии которой также используется это слово (на греческом языке). Название труда Геккеля: «Психология, т.е. о совершенстве человека, о душе и прежде всего о возникновении ее...» [Брес, 1988, с. 124]. Таким образом, у Гоклениуса использование термина психология означает фиксирование предметной отнесенности, указания на объект, не более того.
Надо полагать, что первым осознанным использованием концепта «предмет психологии» мы обязаны Христиану Вольфу (1679-1754) [Wolff, 1732, 1734]. Дело в том, что Вольф конституирует психологию именно как философскую дисциплину. У него психологий две: эмпирическая и рациональная. Важно здесь подчеркнуть, что появление термина «психология» было результатом деятельности философов, занятых систематизацией философского материала. Появление термина «психология» явилось, таким образом, результатом дифференциации философского знания. Вопрос о выделении психологии из философии в это время даже не ставился, поскольку для этого не было никаких оснований. Рассмотрение вопросов о «душе» ничем (ни методом, ни предметом) не отличалось от рассмотрения других философских вопросов. Появление термина «психология» явно предшествует становлению психологии как науки.
Вольф был первым, кто использовал конструкцию предмет психологии осмысленно [Мазилов, 1998]. По классификации Вольфа, все философское знание делится на «науки рациональные теоретические» (онтология, космология, рациональная психология, естественная теология), «науки рациональные практические» (этика, политика, экономика), «науки эмпирические теоретические» (эмпирическая психология, телеология, догматическая физика) и «науки эмпирические практические» (технология и экспериментальная физика)» [Майоров, 1989, c. 96]. Хочу обратить внимание читателя на то обстоятельство, что эмпирическая психология, по Вольфу, наука именно теоретическая. Не только вольфовская, но и последующая «эмпирическая психология» (вплоть до тридцатых годов XIX столетия) вовсе не была эмпирической наукой в современном смысле слова.
Таким образом, по Вольфу, психология распадается на рациональную и эмпирическую. Как отмечал В. Дильтей, «Христиан Вольф видел в отделении рациональной психологии от эмпирической особую заслугу своей философии» [Дильтей, 1912, с. 31]. Здесь нет возможности рассматривать роль рациональной и эмпирической психологии в структуре философского знания, а также их соотношение. Скажем только, что эмпирическая психология - опытная наука, дающая представление о том, что происходит в человеческой душе. Она не предполагает рациональной психологии, а служит для проверки и подтверждения того, что априорно развивает психология рациональная. В.Дильтей специально подчеркивал, что из «положений Вольфа уцелело ценное ядро в виде различения между описательным и объяснительным методом, а также признание того, что описательная психология является опытной основой и контрольным органом для психологии объяснительной» [Дильтей, 1912, с. 32].
Именно этим объясняется «странный» характер эмпирической психологии Х. Вольфа. И. Брес в этой связи отмечает: «Хотя Вольф и считает, что psychologia rationalis стремится вывести из самого понятия человеческой души, то, что psychologia empirica извлекает из наблюдения и размышления, мы будем разочарованы, если захотим обнаружить во второй работе экспериментальные исследования, которые явились бы предвестниками научной психологии XIX и XX вв. Вопросы, которые в ней рассматриваются, а также метод их исследования (см. например, параграф 651: "Qui alterum amat, is taedium ejus aversatus" («Кто любит другого, становится ему в тягость»)) напоминают больше то, что в наши дни рассматривалось бы как философская или даже рациональная психология, чем настоящую эмпирическую психологию в современном смысле слова. Более того, содержание psychologia empirica Вольфа не отличается коренным образом от исследования классической философией XVII в. вопроса о страстях...» [Брес, 1988, с. 125-126]. Подчеркнем, что по-иному быть просто не могло. Разработка эмпирической психологии в современном смысле слова совершенно не входила в планы Х. Вольфа.
Но важно, что у Вольфа содержалась возможность различения: «теперь уже дело не в двойной душе, а в двояком рассмотрении одной и той же души: различие передвинулось из области содержания в область методологическую» [Дессуар, 1912, c. 106-107]. Именно этот момент создает возможность для выделения психологического предмета, отличного от философского, то есть создание эмпирической психологии в современном смысле этого слова. Принципиальная возможность создания психологии как самостоятельной дисциплины была, вне сомнения, Вольфом продемонстрирована.
Таким образом, можно констатировать, что проблема предмета была оформлена и представлена Хр. Вольфом, который сформулировал методологическое различение между предметом рациональной и эмпирической психологий. Более того, этот опыт дифференциации предметов был использован впоследствии при решении проблемы предмета, когда в рамках философской психологии появились такие направления как эмпирическая психология (в собственном смысле) и психология душевных явлений, которые вместо изучения души ставили задачу исследования душевных явлений.
Конечно, нельзя не отметить, что принципиально новый этап в истории категории «предмет психологии» начинается с работ В. Вундта [Wundt, 1874]. В. Вундт, поставивший перед собой задачу выделения психологии в самостоятельную науку, не мог обойтись без этой категории. Во-первых, ему понадобилось выделить предмет научной психологии, который бы очевидно отличался от предмета философии. Вундт такой предмет выделяет. Предметом физиологической психологии - именно она позиционируется как научная психология - объявляется непосредственный опыт субъекта. Это существенно ограничивает рамки научной психологии, но позволяет решить поставленные задачи. Во-вторых, Вундт кроме физиологической психологии выделяет еще и психологию народов. Эта психология имеет свой предмет (в отличие от физиологической, она изучает не непосредственный опыт, появляющийся при помощи элементарных психических функций, а сами высшие психические функции). Таким образом, мы можем констатировать, что Вундт (как и ранее Вольф) вводит предмет одновременно для двух дисциплин. Отличием является то, что у Вольфа различение было методологическим - единая душа рассматривалась в разных отношениях, тогда как у Вундта различаются по «структуре», поскольку физиологическая изучает элементарные психические явления, а психология народов - сложные (исследуются различные составляющие души «высшие» и «низшие»).
Начиная с Вундта, каждый новый подход в психологии открыто заявлял о новом, «правильном» понимании предмета. Ф. Брентано, в частности, утверждал, что надо изучать не содержания сознания (как полагал Вундт), а акты сознания. Свои трактовки предлагали И. М. Сеченов и В. Джемс, Э. Титченер и В.Дильтей и мн. др. [Мазилов, 1998]. К сожалению, мы не имеем возможности (в силу ограниченности объема настоящей монографии) рассмотреть эти варианты. Однако, как можно полагать, это достаточно увлекательный и весьма полезный проект.
Отметим лишь важную мысль: множество трактовок предмета, предложенных в истории психологии, привели к ошибочному заключению: предмет «полагается», то есть достаточно простой декларации, что заявляется новый предмет. Парадигма «задания» предметом: предметом мы «сделаем» (то есть объявим) - душу, сознание, поведение, переживание, деятельность и т. п. Наше мнение состоит в том, что тому или иному решению должен предшествовать теоретический анализ. Методология психологии должна быть не синкретом, комплексом методологических принципов, а научной теорией. И ядром этой теории должна быть теория предмета. Впрочем, к этому вопросу мы очень скоро вернемся.
Давайте перейдем непосредственно к проблеме предмета в современной науке.
Прежде, чем продолжить, сделаем маленькое отступление. В работах русских философов - в данном случае правильнее сказать философских психологов - был определен идеал психологии как науки. Происхождение этих текстов о «психологии с Большой буквы» понятно: современная психология далека от идеала, от фи- нальности. Как им представлялось, этот идеал необходимо постоянно иметь в виду, чтобы не допустить подмены Психологии (с большой буквы) текущим вариантом, далеким от совершенства и весьма ограниченным. Представляется, что в этом заключается недооцененное значение русской психологической традиции изучать душевный мир во всей его сложности.
Приведем две цитаты из труда замечательного русского философа, опубликованного ровно сто лет назад. С. Л. Франк пишет: «Современная так называемая психология есть вообще не психология, а физиология. Она есть не учение о душе как сфере некой внутренней реальности, которая - как бы ее ни понимать - непосредственно, в самом опытном своем содержании, отделяется от чувственно-предметного мира природы и противостоит ему, а именно учение о природе, о внешних, чувственнопредметных условиях и закономерностях сосуществования и смены душевных явлений. Прекрасное обозначение «психология» - учение о душе - было просто незаконно похищено и использовано, как титул для совсем иной научной области; оно похищено так основательно, что, когда теперь размышляешь о природе души, о мире внутренней реальности человеческой жизни как таковой, то занимаешься делом, которому суждено оставаться безымянным или для которого надо придумать какое- нибудь новое обозначение. И даже если примириться с новейшим, искаженным смыслом этого слова, нужно признать, что, по крайней мере, три четверти, так называемой, эмпирической психологии, и еще большая часть «экспериментальной» психологии есть не чистая психология, а либо психофизика и психофизиология, либо же - что точнее уяснится ниже - исследование явлений хотя и не физических, но вместе с тем и не психических» [Франк, 1995, с. 423]. И «одно лишь несомненно: живой, целостный внутренний мир человека, человеческая личность, то, что мы вне всяких теорий называем нашей «душой», нашим «духовным миром», в них совершенно отсутствует. Они заняты чем-то другим, а никак не им. Кто когда-либо лучше понял себя самого, свой характер, тревоги и страсти, мечты и страдания своей жизни из учебников современной психологии, из трудов психологических лабораторий? Кто научился из них понимать своих ближних, правильнее строить свои отношения к ним?» (Франк, 1995, с.423).
Как понятно из второй приведенной цитаты, мы полагаем, что-то, что презрела психофизиология - живой, целостный внутренний мир человека - на самом деле является подлинным предметом психологической науки в том высоком смысле слова, о котором С. Л. Франк писал в первом приведенном фрагменте.
Такой идеальной позиции противостоит доминирующая в западной науке (главным образом, американской, задающей мейнстрим в мировой психологии) сциентистская, корнями уходящая в позитивизм: изучать надо то, что доступно изучению. В качестве идеала используется «идол»: стандарт современной науки. Развивать эту тему будем во второй главе, когда по говорить о вызове глобализма, адресованном современной российской психологии.
Скажем только себе, зададим вопрос: «Что мы должны делать сегодня, когда поставленные высокие идеалы пока недостижимы?»
Попробуем ответить, хотя прежде стоит понять, что именно мы не знаем или не понимаем? Конечно, это тоже специальная тема. Поэтому здесь в качестве предварительного ответа лишь сошлемся на высказывания авторитетов. Карл Юнг, один из величайших психологов нашего столетия, прямо говорил о том, что психика является «неизвестным фактором» и «мы еще очень далеки от того, чтобы даже приблизительно понять его сущность» [Jung, 1968, S. 418]. Это очень важный момент. Если мы далеки от понимания сущности психического, то важно не принимать неоправданных ограничений. Можно привести высказывания У. Джемса: «мы должны сознавать, какой мрак облекает область душевных явлений, и никогда не забывать, что принятые нами на веру положения, на которые опирается все естественно-историческое исследование психических явлений, имеют временное, условное значение и требуют критической проверки» [Джемс, 1905, с. 408]. В другом месте Джемс возвращается к этому вопросу и с присущим ему блеском пишет: «Итак, толкуя все время о психологии как естественной науке, мы не должны думать, что речь идет о науке, установленной на прочном, незыблемом основании. Наоборот, называя психологию естественной наукой, мы хотим сказать, что она в настоящее время представляет простую совокупность отрывочных эмпирических данных; что в ее пределы отовсюду неудержимо вторгается философский критицизм и что коренные основы этой психологии, ее первичные данные должны быть обследованы с более широкой точки зрения и представлены в совершенно новом свете. Короче говоря, название естественной науки указывает на то, что психология обладает всеми несовершенствами чисто эмпирической науки, и не должно вызывать в психологах наивной уверенности в цветущем состоянии изучаемой ими научной области» [Джемс, 1905, с. 363]. Обратим внимание на то, что Джемс, рассуждая о будущем психологии, мечтал о появлении Галилея от психологии: «Когда в психологии явится свой Галилей или Лавуазье, то это, наверное, будет величайший гений; можно надеяться, что настанет время, когда такой гений явится и в психологии, если только на основании прошлого науки можно делать догадки о ее будущем. Такой гений по необходимости будет "метафизиком"» [Джемс, 1905, с. 408].
При этом не похоже, чтобы это была псевдопроблема. В недавно опубликованных записных книжках Л. С. Выготского сколько страниц посвящено обсуждению возможных вариантов трактовки предмета! Нынешних психологов, похоже, это интересует куда меньше.
Более того, появились способы, с помощью которых проблема «снимается». Так, утверждают, что проблема предмета существует только в головах психологов, склонных к философствованию. А в реальных исследованиях используется другая конструкция - предмет исследования, связь которого с предметом науки не является столь тесной, поэтому в практике работы без уточнения предмета психологии можно обойтись.
Хочется сделать несколько вступительных замечаний. О предмете психологии автор настоящих строк пишет, начиная с 1997 года. Это более двадцати лет, срок более, чем достаточный. Можно подвести некоторые итоги.
Самое главное, это, пожалуй, то, что ситуация за эти годы почти не изменилась. Большую часть призывов о важности занятий проблемой предмета, можно смело повторить спустя годы. Звучит актуально, но коллеги реагируют довольно вяло.
«Проблема предмета психологии - центральная методологическая проблема всей психологии, проблема, которая требует научного исследования, проблема, актуальность и значимость которой переоценить невозможно. Недостаточная разработанность этой проблемы препятствует успешному продвижению в решении целого ряда принципиальных теоретических вопросов психологической науки, делает практически неосуществимой в сколько-нибудь существенных масштабах работу по реальной интеграции научного психологического знания. Более того, даже сопоставление психологических концепций зачастую затруднено именно вследствие того, что в различных теориях имплицитно заложены существенно различающиеся трактовки психического. При отсутствии общепринятой методологии и технологии сопоставления (а сегодня дело обстоит именно так) куда проще заявить о принципиальной несопоставимости теорий, чем реально что-то осуществить. Без построения концепции предмета психологической науки, по нашему глубокому убеждению, такую технологию сопоставления вообще вряд ли возможно разработать» [Мазилов, 2004].
Эти строки были написаны полтора десятилетия назад, повторяю их сегодня с полным ощущением того, что это по- прежнему актуально. В последнее время и об интеграции стали писать меньше, хотя совсем недавно была опубликована чрезвычайно интересная статья В. Н. Панферова и А. В. Микляевой [Панферов, Микляева, 2019]. Отметим также, что очень интересные работы по проблеме интеграции психологического знания публикуются в современной Украине [Мединцев, 2019, Балл, 2018], в Беларуси [Янчук, 2018, Yanchuk, 2018] в России [Панферов, 2019, Козлов, 2019].
Однако вернемся к проблеме предмета. Многие психологи, как и прежде, полагают, что проблема предмета важна лишь в дидактическом аспекте: непосредственно с ней сталкиваются лишь авторы учебников и профессора, читающие курс общей психологии (во вводной лекции, в последующих об этом они «систематически» забывают). Причем последующие главы с главой о предмете связаны достаточно слабо: возникает устойчивое впечатление, что речь в конкретных параграфах, посвященных психическим процессам или свойствам, идет не о психике (что называлось в качестве предмета психологии в первой главе), а чем-то существенно ином. Между тем, психология находится на подъеме: число публикаций неуклонно увеличивается, издается огромное количество научных журналов и монографий, в которых психологи-исследователи уверенно считают корреляции, дисперсии, осуществляют факторный и кластерный анализы и т. п., не испытывая никаких сомнений относительно психологического смысла выявленных факторов и кластеров (причем, что важно подчеркнуть, они при этом чрезвычайно редко задумываются о предмете своей науки).
Как хорошо известно, ВАК РФ настаивает на том, чтобы в диссертации четко указывался как объект, так и предмет исследования, и, совершенно очевидно, что диссертанты не испытывают в этом интеллектуальном упражнении никаких проблем (заметим: вопрос о том, что такое психика, их обычно не посещает - впрочем, оно и понятно, так как у диссертанта много других забот). Создается впечатление, что предмет исследования определяется относительно независимо от предмета науки в целом. Отсюда обычно следует вывод: проблема предмета психологии существует в сознании психологов, склонных к философствованию. Обычных исследователей проблема предмета, если перефразировать известное выражение, «волнует, но не тревожит». Отсюда же, кстати, происходит крайне легкомысленное отношение к процедуре определения того, что выступает в качестве предмета психологии. При такого рода отношении начинает казаться, что про предмет достаточно лишь «приговаривать», а перейти от одного предмета к другому можно очень просто путем соответствующей декларации («Предметом психологии мы сделаем душу (или что-то другое)»).
Очень хорошо, на наш взгляд, эту ситуацию описал еще в 1994 году патриарх отечественной психологии М. Г. Ярошев- ский: «Когда ныне рушится вся привычная система ценностей, захлестываемая грозной волной бездуховности, возвращение к душе представляется якорем спасения. Но наука, в отличие от мифологии, религии, искусства, имеет свои выстраданные веками критерии знания, которое в основе своей является детерминистским, т.е. знанием причин, знанием закономерной зависимости явлений от порождающих их факторов, доступных рациональному анализу и объективному контролю» [Ярошев- ский, 1994, с. 96]. Поэтому ошибаются те, кто полагают, что достаточно заменить «психику» на «душу» (или что-то иное), а все остальное разрешится само собой: проблема состоит в том, чтобы обеспечить возможности «рационального анализа» и «объективного контроля» (если, конечно, мы хотим, чтобы психология оставалась наукой). А это куда сложнее, чем декларировать иное понимание предмета» [Ярошевский, 1994]. И в том отношении ничего не изменилось.
История психологии - история поисков предмета психологии. Известный методолог и историк психологии М. Г. Ярошев- ский цитировал автора статьи в «Британской энциклопедии»: «Бедная, бедная психология. Сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения» [Ярошевский, 1996, с. 5]. В этой шутке «есть доля шутки» - психологии свойственно драматизировать ситуацию, так как внутренний мир человека значительно богаче «одномерных» психологических теорий, что неизбежно «бросается в глаза» и вызывает тревогу у исследователей психического. Вместе с тем все эти утраты можно рассматривать и как обретения, поскольку движение к более глубокому пониманию психического есть явный прогресс: вместе с каждой утратой очередного предмета становится ясно, что, конечно же, психическое есть только что «утраченное», но и, несомненно, нечто сверх того. Поэтому правомерен взгляд на историю психологии как на обретение наукой своего подлинного предмета.
Тем не менее, автор настоящих строк не ограничивается повторением выстраданных выводов двадцатилетней давности, а призывает двигаться дальше.
Убеждены, что сегодня проблема предмета остается важнейшим нерешенным вопросом методологии психологической науки. Хочется отметить отношение к проблеме самих психологов. На наш взгляд, его можно определить как легкомысленнобезразличное. К сожалению, несмотря на все старания А. В. Юревича, социологии психологии у нас пока не появилось. Поэтому нет возможности привести точные данные о том, какой процент психологов относится к той или иной проблеме так, а не иначе. Как можно думать, многие по-прежнему полагают, что проблема предмета имеет чисто академическое значение, реальной роли в процессе исследования не играет, реально важно определение предмета конкретного исследования. В данном случае, опять же, распространена точка зрения, согласно которой предмет исследования конструируется актуально в ходе самого исследования.
Еще раз повторим, что предмет - центральная проблема в методологии. Соответственно, понятие предмета центральное понятие в структуре методологии.

Предыдущая - Следующая >>