1.1. Предмет психологии как методологическая проблема психологии
Проблема предмета значима для любой науки, поскольку фиксирование предмета представляет собой одно из ключевых самоопределений науки. Проблема предмета в психологии в действительности являет собой одну из наиболее сложных в методологическом отношении проблем. Есть более «благополучные» научные дисциплины: в них проблема предмета совершенно не актуальна. Разумеется, не в том смысле, что проблема не имеет значения. Будучи когда-то раз определенным, никаких споров или дискуссий предмет до поры до времени не вызывает. И правда: если наука существует и благополучно развивается, то обращаться к обсуждению предмета нет никакого резона. Для обсуждения и дискуссий находится много других вопросов, непосредственно связанных с развитием науки.
Нас интересует психология. Психологию отнести к числу «благополучных» в вышеупомянутом смысле не удастся - в ней проблема предмета явно существует, более того она остроактуальна. Периодически вспыхивают дискуссии, в которых предлагаются новые варианты понимания предмета или новые трактовки. Можно констатировать, что так было не всегда. Для начала попробуем определить хронологические рамки «предметности», то есть понять, когда и, главное, в связи, с чем появляется сама идея «предмета» психологии. Под идеей предмета психологии будем понимать мысль о том, что «предмет» психологии должен быть специально определен и указан.
Наука психология произошла, как мы хорошо знаем, из философии. Можно определенно сказать, что внутри философии существовала философская психология, которая была одной из философских дисциплин. Надо понимать, что до определенной поры использование термина «психология» представляет собой анахронизм: психологией условно обозначают комплекс представлений того или иного автора о душе. Фактически мы используем этот термин, предполагая уже свершившимся то, что в действительности произошло значительно позднее. С возникновением психологии определенная тематика стала относиться к «психологии». Поясним эту мысль. Когда говорят, например, о психологии Аристотеля, имеют в виду то, что он объясняет ощущение или мышление, то есть то, что традиционно относится к сфере психологии. Ясно, что во времена Аристотеля психологии не существовало, самого Великого Стагирита вполне устраивал философский подход, который он именовал рассуждение о душе (logos peri psyche). Надеюсь, никто не усомнится, что Аристотель, не колеблясь, придумал бы этот термин - психология - если бы в нем увидел пользу для его исследований. Он не увидел.
Понятно, что философская психология в собственном смысле слова начинается не ранее, чем с появления и использования термина «психология». Первое упоминание термина психология зафиксировано в начале XVI века. Марко Марулич использовал этот термин (на латыни) в названии своей книги, написанной между 1510 и 1517 годом. Книга Марулича до нас не дошла. К сожалению, во всяком случае, пока не обнаружен текст трактата Марко Марулича, мы не сможем точно ответить на вопрос, зачем понадобился ему этот термин [Мазилов, 2007, 2017]. Второе упоминание относится уже к концу XVI века. Что касается использования этого термина Рудольфом Геккелем, назвавшим так сборник произведений разных авторов о душе, то, очевидно, термин понадобился для обозначения «предметной области» - в книгу включены трактаты на темы души. В 1590 г., как известно, выходит книга Рудольфа Геккеля (Гоклениуса), в названии которой также используется это слово (на греческом языке). Название труда Геккеля: «Психология, т.е. о совершенстве человека, о душе и прежде всего о возникновении ее...» [Брес, 1988, с. 124]. Таким образом, у Гоклениуса использование термина психология означает фиксирование предметной отнесенности, указания на объект, не более того.
Надо полагать, что первым осознанным использованием концепта «предмет психологии» мы обязаны Христиану Вольфу (1679-1754) [Wolff, 1732, 1734]. Дело в том, что Вольф конституирует психологию именно как философскую дисциплину. У него психологий две: эмпирическая и рациональная. Важно здесь подчеркнуть, что появление термина «психология» было результатом деятельности философов, занятых систематизацией философского материала. Появление термина «психология» явилось, таким образом, результатом дифференциации философского знания. Вопрос о выделении психологии из философии в это время даже не ставился, поскольку для этого не было никаких оснований. Рассмотрение вопросов о «душе» ничем (ни методом, ни предметом) не отличалось от рассмотрения других философских вопросов. Появление термина «психология» явно предшествует становлению психологии как науки.
Вольф был первым, кто использовал конструкцию предмет психологии осмысленно [Мазилов, 1998]. По классификации Вольфа, все философское знание делится на «науки рациональные теоретические» (онтология, космология, рациональная психология, естественная теология), «науки рациональные практические» (этика, политика, экономика), «науки эмпирические теоретические» (эмпирическая психология, телеология, догматическая физика) и «науки эмпирические практические» (технология и экспериментальная физика)» [Майоров, 1989, c. 96]. Хочу обратить внимание читателя на то обстоятельство, что эмпирическая психология, по Вольфу, наука именно теоретическая. Не только вольфовская, но и последующая «эмпирическая психология» (вплоть до тридцатых годов XIX столетия) вовсе не была эмпирической наукой в современном смысле слова.
Таким образом, по Вольфу, психология распадается на рациональную и эмпирическую. Как отмечал В. Дильтей, «Христиан Вольф видел в отделении рациональной психологии от эмпирической особую заслугу своей философии» [Дильтей, 1912, с. 31]. Здесь нет возможности рассматривать роль рациональной и эмпирической психологии в структуре философского знания, а также их соотношение. Скажем только, что эмпирическая психология - опытная наука, дающая представление о том, что происходит в человеческой душе. Она не предполагает рациональной психологии, а служит для проверки и подтверждения того, что априорно развивает психология рациональная. В.Дильтей специально подчеркивал, что из «положений Вольфа уцелело ценное ядро в виде различения между описательным и объяснительным методом, а также признание того, что описательная психология является опытной основой и контрольным органом для психологии объяснительной» [Дильтей, 1912, с. 32].
Именно этим объясняется «странный» характер эмпирической психологии Х. Вольфа. И. Брес в этой связи отмечает: «Хотя Вольф и считает, что psychologia rationalis стремится вывести из самого понятия человеческой души, то, что psychologia empirica извлекает из наблюдения и размышления, мы будем разочарованы, если захотим обнаружить во второй работе экспериментальные исследования, которые явились бы предвестниками научной психологии XIX и XX вв. Вопросы, которые в ней рассматриваются, а также метод их исследования (см. например, параграф 651: "Qui alterum amat, is taedium ejus aversatus" («Кто любит другого, становится ему в тягость»)) напоминают больше то, что в наши дни рассматривалось бы как философская или даже рациональная психология, чем настоящую эмпирическую психологию в современном смысле слова. Более того, содержание psychologia empirica Вольфа не отличается коренным образом от исследования классической философией XVII в. вопроса о страстях...» [Брес, 1988, с. 125-126]. Подчеркнем, что по-иному быть просто не могло. Разработка эмпирической психологии в современном смысле слова совершенно не входила в планы Х. Вольфа.
Но важно, что у Вольфа содержалась возможность различения: «теперь уже дело не в двойной душе, а в двояком рассмотрении одной и той же души: различие передвинулось из области содержания в область методологическую» [Дессуар, 1912, c. 106-107]. Именно этот момент создает возможность для выделения психологического предмета, отличного от философского, то есть создание эмпирической психологии в современном смысле этого слова. Принципиальная возможность создания психологии как самостоятельной дисциплины была, вне сомнения, Вольфом продемонстрирована.
Таким образом, можно констатировать, что проблема предмета была оформлена и представлена Хр. Вольфом, который сформулировал методологическое различение между предметом рациональной и эмпирической психологий. Более того, этот опыт дифференциации предметов был использован впоследствии при решении проблемы предмета, когда в рамках философской психологии появились такие направления как эмпирическая психология (в собственном смысле) и психология душевных явлений, которые вместо изучения души ставили задачу исследования душевных явлений.
Конечно, нельзя не отметить, что принципиально новый этап в истории категории «предмет психологии» начинается с работ В. Вундта [Wundt, 1874]. В. Вундт, поставивший перед собой задачу выделения психологии в самостоятельную науку, не мог обойтись без этой категории. Во-первых, ему понадобилось выделить предмет научной психологии, который бы очевидно отличался от предмета философии. Вундт такой предмет выделяет. Предметом физиологической психологии - именно она позиционируется как научная психология - объявляется непосредственный опыт субъекта. Это существенно ограничивает рамки научной психологии, но позволяет решить поставленные задачи. Во-вторых, Вундт кроме физиологической психологии выделяет еще и психологию народов. Эта психология имеет свой предмет (в отличие от физиологической, она изучает не непосредственный опыт, появляющийся при помощи элементарных психических функций, а сами высшие психические функции). Таким образом, мы можем констатировать, что Вундт (как и ранее Вольф) вводит предмет одновременно для двух дисциплин. Отличием является то, что у Вольфа различение было методологическим - единая душа рассматривалась в разных отношениях, тогда как у Вундта различаются по «структуре», поскольку физиологическая изучает элементарные психические явления, а психология народов - сложные (исследуются различные составляющие души «высшие» и «низшие»).
Начиная с Вундта, каждый новый подход в психологии открыто заявлял о новом, «правильном» понимании предмета. Ф. Брентано, в частности, утверждал, что надо изучать не содержания сознания (как полагал Вундт), а акты сознания. Свои трактовки предлагали И. М. Сеченов и В. Джемс, Э. Титченер и В.Дильтей и мн. др. [Мазилов, 1998]. К сожалению, мы не имеем возможности (в силу ограниченности объема настоящей монографии) рассмотреть эти варианты. Однако, как можно полагать, это достаточно увлекательный и весьма полезный проект.
Отметим лишь важную мысль: множество трактовок предмета, предложенных в истории психологии, привели к ошибочному заключению: предмет «полагается», то есть достаточно простой декларации, что заявляется новый предмет. Парадигма «задания» предметом: предметом мы «сделаем» (то есть объявим) - душу, сознание, поведение, переживание, деятельность и т. п. Наше мнение состоит в том, что тому или иному решению должен предшествовать теоретический анализ. Методология психологии должна быть не синкретом, комплексом методологических принципов, а научной теорией. И ядром этой теории должна быть теория предмета. Впрочем, к этому вопросу мы очень скоро вернемся.
Давайте перейдем непосредственно к проблеме предмета в современной науке.
Прежде, чем продолжить, сделаем маленькое отступление. В работах русских философов - в данном случае правильнее сказать философских психологов - был определен идеал психологии как науки. Происхождение этих текстов о «психологии с Большой буквы» понятно: современная психология далека от идеала, от фи- нальности. Как им представлялось, этот идеал необходимо постоянно иметь в виду, чтобы не допустить подмены Психологии (с большой буквы) текущим вариантом, далеким от совершенства и весьма ограниченным. Представляется, что в этом заключается недооцененное значение русской психологической традиции изучать душевный мир во всей его сложности.
Приведем две цитаты из труда замечательного русского философа, опубликованного ровно сто лет назад. С. Л. Франк пишет: «Современная так называемая психология есть вообще не психология, а физиология. Она есть не учение о душе как сфере некой внутренней реальности, которая - как бы ее ни понимать - непосредственно, в самом опытном своем содержании, отделяется от чувственно-предметного мира природы и противостоит ему, а именно учение о природе, о внешних, чувственнопредметных условиях и закономерностях сосуществования и смены душевных явлений. Прекрасное обозначение «психология» - учение о душе - было просто незаконно похищено и использовано, как титул для совсем иной научной области; оно похищено так основательно, что, когда теперь размышляешь о природе души, о мире внутренней реальности человеческой жизни как таковой, то занимаешься делом, которому суждено оставаться безымянным или для которого надо придумать какое- нибудь новое обозначение. И даже если примириться с новейшим, искаженным смыслом этого слова, нужно признать, что, по крайней мере, три четверти, так называемой, эмпирической психологии, и еще большая часть «экспериментальной» психологии есть не чистая психология, а либо психофизика и психофизиология, либо же - что точнее уяснится ниже - исследование явлений хотя и не физических, но вместе с тем и не психических» [Франк, 1995, с. 423]. И «одно лишь несомненно: живой, целостный внутренний мир человека, человеческая личность, то, что мы вне всяких теорий называем нашей «душой», нашим «духовным миром», в них совершенно отсутствует. Они заняты чем-то другим, а никак не им. Кто когда-либо лучше понял себя самого, свой характер, тревоги и страсти, мечты и страдания своей жизни из учебников современной психологии, из трудов психологических лабораторий? Кто научился из них понимать своих ближних, правильнее строить свои отношения к ним?» (Франк, 1995, с.423).
Как понятно из второй приведенной цитаты, мы полагаем, что-то, что презрела психофизиология - живой, целостный внутренний мир человека - на самом деле является подлинным предметом психологической науки в том высоком смысле слова, о котором С. Л. Франк писал в первом приведенном фрагменте.
Такой идеальной позиции противостоит доминирующая в западной науке (главным образом, американской, задающей мейнстрим в мировой психологии) сциентистская, корнями уходящая в позитивизм: изучать надо то, что доступно изучению. В качестве идеала используется «идол»: стандарт современной науки. Развивать эту тему будем во второй главе, когда по говорить о вызове глобализма, адресованном современной российской психологии.
Скажем только себе, зададим вопрос: «Что мы должны делать сегодня, когда поставленные высокие идеалы пока недостижимы?»
Попробуем ответить, хотя прежде стоит понять, что именно мы не знаем или не понимаем? Конечно, это тоже специальная тема. Поэтому здесь в качестве предварительного ответа лишь сошлемся на высказывания авторитетов. Карл Юнг, один из величайших психологов нашего столетия, прямо говорил о том, что психика является «неизвестным фактором» и «мы еще очень далеки от того, чтобы даже приблизительно понять его сущность» [Jung, 1968, S. 418]. Это очень важный момент. Если мы далеки от понимания сущности психического, то важно не принимать неоправданных ограничений. Можно привести высказывания У. Джемса: «мы должны сознавать, какой мрак облекает область душевных явлений, и никогда не забывать, что принятые нами на веру положения, на которые опирается все естественно-историческое исследование психических явлений, имеют временное, условное значение и требуют критической проверки» [Джемс, 1905, с. 408]. В другом месте Джемс возвращается к этому вопросу и с присущим ему блеском пишет: «Итак, толкуя все время о психологии как естественной науке, мы не должны думать, что речь идет о науке, установленной на прочном, незыблемом основании. Наоборот, называя психологию естественной наукой, мы хотим сказать, что она в настоящее время представляет простую совокупность отрывочных эмпирических данных; что в ее пределы отовсюду неудержимо вторгается философский критицизм и что коренные основы этой психологии, ее первичные данные должны быть обследованы с более широкой точки зрения и представлены в совершенно новом свете. Короче говоря, название естественной науки указывает на то, что психология обладает всеми несовершенствами чисто эмпирической науки, и не должно вызывать в психологах наивной уверенности в цветущем состоянии изучаемой ими научной области» [Джемс, 1905, с. 363]. Обратим внимание на то, что Джемс, рассуждая о будущем психологии, мечтал о появлении Галилея от психологии: «Когда в психологии явится свой Галилей или Лавуазье, то это, наверное, будет величайший гений; можно надеяться, что настанет время, когда такой гений явится и в психологии, если только на основании прошлого науки можно делать догадки о ее будущем. Такой гений по необходимости будет "метафизиком"» [Джемс, 1905, с. 408].
При этом не похоже, чтобы это была псевдопроблема. В недавно опубликованных записных книжках Л. С. Выготского сколько страниц посвящено обсуждению возможных вариантов трактовки предмета! Нынешних психологов, похоже, это интересует куда меньше.
Более того, появились способы, с помощью которых проблема «снимается». Так, утверждают, что проблема предмета существует только в головах психологов, склонных к философствованию. А в реальных исследованиях используется другая конструкция - предмет исследования, связь которого с предметом науки не является столь тесной, поэтому в практике работы без уточнения предмета психологии можно обойтись.
Хочется сделать несколько вступительных замечаний. О предмете психологии автор настоящих строк пишет, начиная с 1997 года. Это более двадцати лет, срок более, чем достаточный. Можно подвести некоторые итоги.
Самое главное, это, пожалуй, то, что ситуация за эти годы почти не изменилась. Большую часть призывов о важности занятий проблемой предмета, можно смело повторить спустя годы. Звучит актуально, но коллеги реагируют довольно вяло.
«Проблема предмета психологии - центральная методологическая проблема всей психологии, проблема, которая требует научного исследования, проблема, актуальность и значимость которой переоценить невозможно. Недостаточная разработанность этой проблемы препятствует успешному продвижению в решении целого ряда принципиальных теоретических вопросов психологической науки, делает практически неосуществимой в сколько-нибудь существенных масштабах работу по реальной интеграции научного психологического знания. Более того, даже сопоставление психологических концепций зачастую затруднено именно вследствие того, что в различных теориях имплицитно заложены существенно различающиеся трактовки психического. При отсутствии общепринятой методологии и технологии сопоставления (а сегодня дело обстоит именно так) куда проще заявить о принципиальной несопоставимости теорий, чем реально что-то осуществить. Без построения концепции предмета психологической науки, по нашему глубокому убеждению, такую технологию сопоставления вообще вряд ли возможно разработать» [Мазилов, 2004].
Эти строки были написаны полтора десятилетия назад, повторяю их сегодня с полным ощущением того, что это по- прежнему актуально. В последнее время и об интеграции стали писать меньше, хотя совсем недавно была опубликована чрезвычайно интересная статья В. Н. Панферова и А. В. Микляевой [Панферов, Микляева, 2019]. Отметим также, что очень интересные работы по проблеме интеграции психологического знания публикуются в современной Украине [Мединцев, 2019, Балл, 2018], в Беларуси [Янчук, 2018, Yanchuk, 2018] в России [Панферов, 2019, Козлов, 2019].
Однако вернемся к проблеме предмета. Многие психологи, как и прежде, полагают, что проблема предмета важна лишь в дидактическом аспекте: непосредственно с ней сталкиваются лишь авторы учебников и профессора, читающие курс общей психологии (во вводной лекции, в последующих об этом они «систематически» забывают). Причем последующие главы с главой о предмете связаны достаточно слабо: возникает устойчивое впечатление, что речь в конкретных параграфах, посвященных психическим процессам или свойствам, идет не о психике (что называлось в качестве предмета психологии в первой главе), а чем-то существенно ином. Между тем, психология находится на подъеме: число публикаций неуклонно увеличивается, издается огромное количество научных журналов и монографий, в которых психологи-исследователи уверенно считают корреляции, дисперсии, осуществляют факторный и кластерный анализы и т. п., не испытывая никаких сомнений относительно психологического смысла выявленных факторов и кластеров (причем, что важно подчеркнуть, они при этом чрезвычайно редко задумываются о предмете своей науки).
Как хорошо известно, ВАК РФ настаивает на том, чтобы в диссертации четко указывался как объект, так и предмет исследования, и, совершенно очевидно, что диссертанты не испытывают в этом интеллектуальном упражнении никаких проблем (заметим: вопрос о том, что такое психика, их обычно не посещает - впрочем, оно и понятно, так как у диссертанта много других забот). Создается впечатление, что предмет исследования определяется относительно независимо от предмета науки в целом. Отсюда обычно следует вывод: проблема предмета психологии существует в сознании психологов, склонных к философствованию. Обычных исследователей проблема предмета, если перефразировать известное выражение, «волнует, но не тревожит». Отсюда же, кстати, происходит крайне легкомысленное отношение к процедуре определения того, что выступает в качестве предмета психологии. При такого рода отношении начинает казаться, что про предмет достаточно лишь «приговаривать», а перейти от одного предмета к другому можно очень просто путем соответствующей декларации («Предметом психологии мы сделаем душу (или что-то другое)»).
Очень хорошо, на наш взгляд, эту ситуацию описал еще в 1994 году патриарх отечественной психологии М. Г. Ярошев- ский: «Когда ныне рушится вся привычная система ценностей, захлестываемая грозной волной бездуховности, возвращение к душе представляется якорем спасения. Но наука, в отличие от мифологии, религии, искусства, имеет свои выстраданные веками критерии знания, которое в основе своей является детерминистским, т.е. знанием причин, знанием закономерной зависимости явлений от порождающих их факторов, доступных рациональному анализу и объективному контролю» [Ярошев- ский, 1994, с. 96]. Поэтому ошибаются те, кто полагают, что достаточно заменить «психику» на «душу» (или что-то иное), а все остальное разрешится само собой: проблема состоит в том, чтобы обеспечить возможности «рационального анализа» и «объективного контроля» (если, конечно, мы хотим, чтобы психология оставалась наукой). А это куда сложнее, чем декларировать иное понимание предмета» [Ярошевский, 1994]. И в том отношении ничего не изменилось.
История психологии - история поисков предмета психологии. Известный методолог и историк психологии М. Г. Ярошев- ский цитировал автора статьи в «Британской энциклопедии»: «Бедная, бедная психология. Сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения» [Ярошевский, 1996, с. 5]. В этой шутке «есть доля шутки» - психологии свойственно драматизировать ситуацию, так как внутренний мир человека значительно богаче «одномерных» психологических теорий, что неизбежно «бросается в глаза» и вызывает тревогу у исследователей психического. Вместе с тем все эти утраты можно рассматривать и как обретения, поскольку движение к более глубокому пониманию психического есть явный прогресс: вместе с каждой утратой очередного предмета становится ясно, что, конечно же, психическое есть только что «утраченное», но и, несомненно, нечто сверх того. Поэтому правомерен взгляд на историю психологии как на обретение наукой своего подлинного предмета.
Тем не менее, автор настоящих строк не ограничивается повторением выстраданных выводов двадцатилетней давности, а призывает двигаться дальше.
Убеждены, что сегодня проблема предмета остается важнейшим нерешенным вопросом методологии психологической науки. Хочется отметить отношение к проблеме самих психологов. На наш взгляд, его можно определить как легкомысленнобезразличное. К сожалению, несмотря на все старания А. В. Юревича, социологии психологии у нас пока не появилось. Поэтому нет возможности привести точные данные о том, какой процент психологов относится к той или иной проблеме так, а не иначе. Как можно думать, многие по-прежнему полагают, что проблема предмета имеет чисто академическое значение, реальной роли в процессе исследования не играет, реально важно определение предмета конкретного исследования. В данном случае, опять же, распространена точка зрения, согласно которой предмет исследования конструируется актуально в ходе самого исследования.
Еще раз повторим, что предмет - центральная проблема в методологии. Соответственно, понятие предмета центральное понятие в структуре методологии.
1.2. Многообразие подходов к проблеме предмета
Итак, повторим: проблема предмета психологии существует, это (на наш взгляд) важнейшая методологическая проблема, которая и сложна, и запутанна.
Сложность «объективна», так как это сложность самого объекта науки. Вероятно, психика («психе») это самое сложное из того, что должен постичь человек (и, как нам представляется, в очень значительной степени еще только предстоит постичь).
Запутанность, напротив, проистекает из причин «субъективных». Существует множество контекстов, в которых разными субъектами познания употребляется термин предмет психологии. Он используется в разных случаях с разными целями, что порождает множество пониманий и трактовок. Нежелание психологического сообщества как-то упорядочить и разобраться с этими вопросами только усугубляет серьезность проблемы.
Запутанность, кстати, начинается с того, что предмет науки и ее объект тесно «связаны»: напомним, что сам предмет определяется через объект (лат. objectum - «предо мной»). Тем не менее в ряде языков (в том числе, к примеру, в русском или в немецком) возможность развести предмет и объект существует. Насколько можно судить, понятие «предмет» (разумеется, в интересующем нас гносеологическом смысле) было введено австрийским философом Р. Амезедером в 1904 году) для того, чтобы обозначить некоторую целостность, выделенную из мира объектов в процессе человеческой деятельности и познания. Амезедер разграничивал предмет и объект: единую теорию объекта можно создать путем сложения предметных срезов [Баронене, 2002].
В отечественной методологии науки сложилось разграничение предмета и объекта науки: объект науки - это часть, объективно существующий фрагмент действительности, предмет - это объект, интерпретированный в понятиях той или иной науки. Это разграничение (при всей его условности) представляется полезным для психологии: отсюда, в частности, следует, что человеческая психика является (или может являться) объектом многих наук (психология не обладает монополией на исследование психики), но каждая из наук выделяет в психике свой предмет, соотносимый с системой понятий этой науки. Для психологии это оборачивается парадоксом: фактически, чтобы выделить предмет психологии (а это чаще всего так или иначе трактуемая психика) в объекте психика, его прежде нужно задать. Мы полагаем, вслед за Юнгом, что психология еще не в полной мере осознала этот парадокс: «Порой мне даже кажется, что психология еще не осознала объемности своих задач, а также сложной, запутанной природы своего предмета: собственно «души», психического, psyche. Мы еще только начинаем более или менее ясно осознавать тот факт, что нечто, понимаемое нами как психическое, является объектом научного исследования» [Юнг, 1994, с. 12-13]. Здесь лишь заметим, что психика может исследоваться разными науками, поэтому при организации комплексного междисциплинарного исследования важно учитывать различия в трактовке предмета (этому важнейшему методологическому вопросу современной психологии мы планируем посвятить специальную работу).
Но обратимся собственно к предмету психологической науки, который является темой этой книги.
Прежде всего, отметим, что предметов может быть много. Понимания (трактовки) предмета различаются в зависимости от того, с какими целями выделяется предмет науки. Не претендуя на полноту, выделим несколько целей, в соответствии с которыми может задаваться трактовка предмета психологии.
Предмет задается, чтобы конституировать психологию как науку. Примером может послужить физиологическая психология Вундта как наука о непосредственном опыте. Вундт вводит понятие непосредственного опыта в качестве предмета психологии для того, чтобы провозгласить психологию самостоятельной наукой, отличной от философии.
Предмет задается, чтобы определить область исследований. Это наиболее часто встречающийся случай. Когда в качестве предмета психологии полагают, к примеру, сознание или поведение, используют понятие предмет для того, чтобы указать область исследования (в отличие от подходов других авторов).
Дифференциация предмета с целью уточнения исследовательских позиций (и достижения необходимых идеалов научности). Так, например, Ф. Брентано выделяет в сознании в качестве предмета исследования акты сознания (противопоставляя их содержанию, которое, по его мнению, предметом психологии не является), а Э. Титченер из сознания в качестве предмета психологии оставляет лишь психические процессы, элиминируя предметность, которую он квалифицирует как ошибку стимула.
Предмет науки выступает как средство опредмечивания проблемы. В качестве примера можно привести И. П. Павлова, увидевшего в условном рефлексе все богатство душевной жизни, или М. Вертгеймера, который в стробоскопическом эффекте («фи»-феномене) усмотрел реальность существования феноменального поля.
В данной работе мы не ставили задачи перечислить все возможные варианты: это должно быть темой специального исследования1 .
Другим моментом, осложняющим рассмотрение проблемы предмета психологии, является принципиальная множественность подходов к анализу предмета психологии. На этом стоит остановиться более подробно. Не ставя задачи дать исчерпывающее перечисление, укажем, что возможны различные подходы к анализу предмета психологии.
Возможен теоретический анализ предмета. На наш взгляд, это одна из основных задач методологии психологической науки. Одним из первых в новейшей истории отечественной психологии на необходимость такого анализа указал И. П. Волков [Волков, 1996]. По нашему мнению, теоретический анализ предмета психологии должен дать ответ на вопрос, каковы функции предмета психологии в современной науке, какими должны быть основные характеристики и параметры предмета психологии. Отметим, что этот подход к анализу предмета при всей его актуальности разработан в наименьшей степени. Попытка такого анализа была предпринята нами ранее в ряде работ [Мазилов, 1998, 2001, 2004, 2007, 2007а], и далее мы остановимся на перспективах этого подхода более подробно.
Возможен содержательный анализ предмета психологии. Это наиболее распространенный и наиболее разработанный подход. Каждое оригинальное направление в психологии создает свое понимание предмета (что включается в предмет и как он рассматривается). В истории психологии (с легкой руки Брента- но [Brentano, 1874, 1924, 1928]) это определяется выражением «с точки зрения»: «с эмпирической точки зрения», с «точки зрения бихевиориста», с «точки зрения гештальтпсихологии» и т. д.
Возможен анализ с точки зрения философии науки, когда психологические вопросы определения объекта и предмета трактуются исходя из общенаучного подхода. Примером может служить анализ, осуществленный известным методологом науки Э. Г. Юдиным [Юдин, 1978, Зинченко, Смирнов, 1983].
Возможен сравнительно-исторический подход к анализу предмета психологии. Это ретроспективный анализ, который направлен на то, чтобы зафиксировать изменения в понимании и трактовках предмета психологической науки на разных этапах ее развития). Этот подход широко представлен в историкопсихологической литературе [Ярошевский, 1985, Ждан, 1997]
В данной работе, повторим, мы не ставим задачи рассмотреть все возможные подходы к анализу предмета психологии. Несомненно, что, обсуждая проблему предмета психологической науки, стоит учитывать многообразие подходов.
Кроме того, хорошо известно, что могут существовать различные способы задания предмета. И. Н. Карицкий выделяет следующие способы экспликации предмета психологии: декларативный; постулирующий; дидактический; описательный; как совокупности предметов исследования и т. п. [Карицкий, 2004].
Специальная работа, посвященная предмету психологии, опубликована В. И. Гинецинским. «Для любой отрасли знания, в том числе психологии, определение собственного предмета, т.е. соотносимого с ней фрагмента действительности, аспектов и уровней его рассмотрения, составляет центральную задачу. Эта задача не имеет раз и навсегда найденного решения, она постоянно уточняется (видоизменяется) по мере развития самой науки» [Гинецинский, 1994, с. 61]. Обсуждая вопрос об определении предмета психологии, автор отмечает: «Для определения предметной области психологии в общем можно воспользоваться пространственным представлением о положении этой области среди предметных областей других наук. Тогда для того чтобы определить предмет психологии, нужно очертить внешние (экс- тернальные) границы ее предметной области и показать ее внутреннюю (интернальную) расчлененность, поскольку сама психология может быть представлена также как совокупность (система) входящих в нее частных, научных дисциплин. Прочерчивание внешних и внутренних границ предметной области психологии вместе с тем являет собой пример неявного (имплицитного) определения предмета. Поэтому в дополнение к ним следует предложить и вариант явного (эксплицитного) его определения. В качестве такового может выступать характеристика содержания понятий, которые используются для ее наименования в целом. Таким образом, мы приходим к разграничению трех вариантов определения предмета психологии: имплицитное экстернальное, имплицитное интернальное и эксплицитное» [Гинецинский, 1994, с. 61].
Не станем здесь сопоставлять различные способы задания предмета2. Для нас важно подчеркнуть, что и сами процедуры задания предмета могут быть существенно различны.
Как можно полагать, одной из важнейших задач дальнейшей разработки проблемы предмета психологии является проведение специального историко-психологического исследования, направленного на выявление вариантов трактовки предмета психологии. Частично такая работа проведена, важные результаты получены в исследованиях [Boring, 1929,1950, 1953; Ярошев- ский, 1985, 1996; Ждан, 1990]. Правда, в этих исследованиях не всегда четко прослеживаются уровни анализа предмета, в результате чего часто смешиваются декларации, рационализированный и реальный предмет.
Вывод, который следует из вышеизложенного: современная методология психологической науки пока не уделяет необходимого внимания анализу предмета психологии. Практически отсутствует теоретический анализ (поэтому, в частности, вместо классификаций мы вынуждены довольствоваться перечислениями, которые не являются исчерпывающими).
В следующем разделе мы кратко остановимся на причинах такого положения вещей и предложим для обсуждения некоторые предварительные результаты проведенного нами анализа.
1.3. Теоретическое исследование предмета
Теоретический анализ предмета предполагает, что методологические понятия существуют не сами по себе, а представляют собой определенную систему. Это означает, в первую очередь, что каждое понятие выполняет определенные функции в системе методолого-психологического знания. Не будем здесь об этом говорить (в свое время это подробно обсуждалось, так как эти вопросы подробно обсуждались при выстраивании системы когнитивной методологии [Мазилов, 2007].
Теоретический анализ предмета предполагает в первую очередь выявление функций, которые должен выполнять предмет психологической науки, а также его основные характеристики. Представляется, что речь может идти о следующих функциях.
Основные функции предмета:
а) Конституирование науки.
б) Обеспечение работы «машины предмета». Это одна из основных функций. Имеется в виду то, что за счет внутрипредметных отношений в рамках предмета возможно построение моделей, увеличивающих объем психологического знания. Поскольку в состав внутреннего мира человека входят психические образования, имеющие разное происхождение и различную обусловленность, возникает перспектива разрабатывать психологию, руководствуясь известным положением Э. Шпрангера объяснять психическое через психическое.
в) Определение предмета исследования (главная роль в конституировании предмета исследования). Эта функция позволяет конструировать предмет конкретного научного психологического исследования.
г) Роль предметного стола. Предметный (операционный) стол (М. Фуко) - необходимый атрибут как предметной дисциплины, так и научного исследования. Сопоставление понятий, их сравнение возможно только в том случае, если они находятся в одной плоскости психологического исследования.
д) Предмет должен определять границы науки, то есть охватывать все пространство дисциплины. Как уже отмечалось, трактуется внутренний мир человека максимально широко, в него включены и сознательные и бессознательные психические явления. Более того, такая широкая трактовка позволяет включить в архитектонику внутреннего мира такие разные механизмы (и показать их роль и значение) как отражение и конструирование.
е) Дидактическая функция.
Основные характеристики предмета.
А) Предмет должен существовать реально, должен не быть «искусственно» сконструированным (для того, чтобы быть предметом науки в подлинном смысле слова), то есть он должен быть не свойством каких-то других предметов, а исследоваться должна психическая реальность (иными словами, предмет должен иметь онтологический статус).
Б) Предмет должен быть внутренне достаточно сложным, чтобы содержать в себе сущностное, позволяющее выявлять собственные законы существования и развития, а не сводить внутренне простое психическое к чему-то внеположному, обеспечивая тем самым редукцию психического.
В) Понимание предмета должно быть таково, чтобы позволить разрабатывать науку психологию по собственной логике, не сводя развертывание психологических содержаний к чуждой психологии логике естественного или герменевтического знания.
Г) Понимание предмета должно быть таким, чтобы обеспечить возможность психологического объяснения (нередуктивного).
Д) Понимание предмета должно быть целостным и не допускать замены целостного предмета на его «замену»: в качестве «подмены» обычно используют единицу, замещающую реальный предмет (почему-то считается, что единицу легче изучить).
Е) Понимание предмета должно быть экологичным, он должен органично вписываться в окружающий мир, гармонировать с биосферой и ноосферой.
Проверку на право быть предметом психологии успешно прошел конструкт «психическая реальность» (К. Юнг), что подтверждает жизнеспособность такого подхода. Кратко на рассмотрении этого вопроса остановимся в следующем параграфе.
И уже самое последнее. Наивно было бы полагать, что психология близка к своему финальному состоянию. В этой работе мы уже приводили слова Юнга, что мы пока далеки, чтобы приблизительно понять сущность психологического фактора: «мы еще очень далеки от того, чтобы даже приблизительно понять его сущность» [Jung, 1968, S. 41]). Представляется, что мы медленно движемся в нужном направлении.
1.4. Проблема предмета в аналитической психологии
Возможна ли такая трактовка психического, о которой речь шла в предыдущем разделе? Мы полагаем, что возможна.
Во всяком случае в истории психологической мысли можно увидеть несколько подходов, которые приблизились к такому пониманию (столь необходимому для сегодняшней науки). Правда, для того, чтобы их «заметить» необходимо: 1) критически отнестись к старому пониманию; 2) увидеть методологическое значение нового понимания. И первое, и второе, как показывает жизнь, вовсе не так просто осуществить.
Одним из наиболее разработанных вариантов нетрадиционного понимания предмета (как уже указывалось выше) является подход, сформулированный в аналитической психологии К. Г. Юнга3. Прежде всего, должна быть отмечена попытка Юнга вернуть в науку психическое как реальность. «Чтобы правильно понять теорию Юнга, мы должны прежде всего принять его точку зрения, согласно которой все психические явления совершенно реальны. Как ни странно, эта точка зрения относительно нова» [Якоби, 1996, с. 388].
Магия психической реальности оказалась настолько сильной, что переводчик книги И. Якоби (1996) на русский язык интерпретирует юнговский термин Psyche (психе, психика) как психическую субстанцию. Речь у Юнга о психике как субстанции все же не идет. Но трактовка психического как реальности, несомненно существующей и составляющей предмет изучения психологии, очень важна. «Что касается Юнга, то для него психическая субстанция (психика - В. М.) так же реальна, как и тело. Будучи неосязаемой, она, тем не менее, непосредственно переживается; ее проявления можно наблюдать. Психическая субстанция - это особый мир со своими законами, структурой и средствами выражения» [Якоби, 1996, с. 388].
К. Г. Юнг отказывается от попыток соотношения психического и физиологического, психического и биологического для того, чтобы сосредоточиться на исследовании психики как таковой: «... я посоветовал бы ограничиться психологической областью без каких либо допущений о природе биологических процессов, лежащих в их основании. Вероятно, придет день, когда биолог и не только он, но и физиолог протянут руку психологу и встретятся с ним в туннеле, который они взялись копать с разных сторон горы неизвестного» [Юнг, 1995, с. 91]. «Психика вполне заслуживает того, чтобы к ней относились как к самостоятельному феномену; нет оснований считать ее эпифеноменом, хотя она может зависеть от работы мозга. Это было бы так же неверно, как считать жизнь эпифеноменом химии углеродных соединений» [Jung, 1968, p. 8]. Психология обретает свой собственный предмет (психика для Юнга не свойство другой вещи!), то, что реально может исследоваться с помощью вполне «рациональных» методов. Другое дело, что эти методы не похожи на традиционные процедуры расчленения содержаний сознания на элементы (достаточно сравнить амплификативный метод Юнга и традиционную интроспекцию). «С помощью своего основного определения психики как «целокупности всех психических процессов, сознательных и бессознательных», Юнг намеревался очертить зону интересов аналитической психологии, которая отличалась бы от философии, биологии, теологии и психологии, ограниченных изучением либо инстинкта, либо поведения. Отчасти тавтологический характер определения подчеркивает обособление проблемы психологичностью исследования» [Сэмьюэлз, Шортер, Плот, 1994, с. 116]. Таким образом, психология возвращается к соблюдению знаменитого шпранге- ровского «psychologica - psychological» - требования объяснять психическое психическим. Принципиально важно утверждение об объективности психического: психика «феномен, а не произвол». «Психология должна ограничиваться естественной феноменологией, раз уж ей не велено вторгаться в другие области. Констатация психической феноменологии вовсе не такая простая вещь, как о том свидетельствует наш пример этой общераспространенной иллюзии произвольности психического процесса» [Юнг, 1995, с. 100-101]. «Сама психика преэкзистентна и трансцендентна по отношении к сознанию» [Юнг, 1995, с. 101]. Трудно переоценить значение отказа от понимания психического как механизма, состоящего и постоянных элементов. Взгляд на психологию радикально изменится, если мы «постараемся рассматривать душу (психе - В. М.) не как твердую и неизменную систему, а как подвижную и текучую деятельность, которая изменяется с калейдоскопической быстротой...» [Юнг, 1997, с. 33-34].
Юнговская психология предпочитает работать с целостностями: «Аналитическая или, как ее еще называют, комплексная психология отличается от экспериментальной психологии тем, что не пытается изолировать отдельные функции (функции восприятия, эмоциональные явления, процессы мышления и т. д.), а также подчинить условия эксперимента исследовательским целям; напротив, она занята естественно происходящим и целостным психическим явлением, то есть максимально комплексным образованием, даже если оно может быть разложено на более простые, частичные комплексы путем критического исследования. Однако эти части все-таки очень сложны и представляют собой в общем и целом темные для познания предметы. Отвага нашей психологии - оперировать такими неизвестными величинами была бы заносчивостью, если бы высшая необходимость не требовала существования такой психологии и не подавала ей руку помощи» [Юнг, 1995, с. 102]. Обращение к анализу сложнейших психических феноменов требует и изменения методов исследования: «Отличие аналитической психологии от любого прежнего воззрения состоит в том, что она не пренебрегает иметь дело с наисложнейшими и очень запутанными процессами. Другое отличие заключается в методике и способе работы нашей науки. У нас нет лаборатории со сложной аппаратурой. Наша лаборатория - это мир.
Наши опыты - это действительно события каждодневной человеческой жизни, а испытуемые - наши пациенты, ученики, приверженцы и враги и, last not least, мы сами» [Юнг, 1995, с. 102]. Согласно основным положениям юнговской «общей психологии»:
1) психическое - далеко не гомогенное образование; напротив, это кипящий котел противоположных импульсов, запретов, аффектов и т. д.;
2) психическое - чрезвычайно сложное явление, поэтому на современном этапе исчерпывающая теория невозможна;
3) психическое имеет свою структуру, динамику, что позволяет описывать и изучать собственно психологические законы;
4) источник движения психики в самой психике - она сложна - поэтому психология вполне может обойтись без той или иной формы редукции психического;
5) можно говорить о психической энергии;
6) психическое представляет собой целостность;
7) объяснение психического не сводится лишь к причинному объяснению (синхронистичность как акаузальный принцип);
8) разработаны свои, особые методы (например, синтетический, амплификации и т. д.);
9) важная роль отводится построению типологий, позволяющих сохранять «специфику» рассматриваемых явлений;
10) в юнговском подходе по-иному понимается роль теории: она скорее инструмент анализа, чем формализованная система (иными словами, в этом случае достигается единство теории и метода).
Как легко увидеть, понимание предмета у Юнга таково, что позволяет избежать «диссоциаций», неизбежных при «узкой» трактовке предмета. «Наше намерение - наилучшее постижение жизни, какой она предстает душе человека. Все, чему мы научаемся при таком понимании, не должно - я искренне на это надеюсь - окаменеть в форме интеллектуальной теории, но должно стать инструментом, который будет закаляться (благодаря практическому применению), чтобы, насколько это возможно, достичь своей цели. Его предназначение - как можно лучшее приспособление к управлению человеческой жизнью...» [Юнг, 1995, с. 102].
Хотелось бы специально подчеркнуть, что сам Юнг хорошо понимал, что он создает основы новой психологии, новой общей психологии, а не разрабатывает частные вопросы: «Свои суждения и концепции я рассматриваю как опыт построения новой научной психологии, основанной прежде всего на непосредственном опыте общения с людьми. Мое учение нельзя назвать разновидностью психопатологии; это скорее общая психология с элементами патологии» [Юнг, 1996, с. 387].
Разумеется, дело не в том, чтобы «заменить» традиционное представление о предмете, сформировавшееся в академической науке, парадигмой аналитической психологии. Автор настоящих строк отнюдь не хотел бы «заставить» всю психологию стать аналитической психологией, развивающей идеи К. Г. Юнга. Эти положения приведены лишь для того, чтобы показать принципиальную возможность иного понимания предмета психологической науки. Разрабатывать методологию, в частности, концепцию предмета психологической науки (да и пытаться создавать собственно теорию психического современной психологии предстоит самостоятельно).
1.5. Предмет психологии: целостность и анализ «по единицам»
Теоретические исследования по предмету психологии как науки разворачиваются не так интенсивно, как бы того хотелось и идут не вполне в том направлении, которое представляется перспективным. Впрочем, удивляться не приходится. Из психологии творчества хорошо известно, что трудность решения творческой задачи состоит не столько в сложности обнаружения неочевидного, оригинального решения, сколько в преодолении заблуждения, препятствующего обнаружению. Иными словами, в современной психологии, на наш взгляд, есть трудности, кото-рые до сих пор не преодолены. В этой области встречаются некоторые препятствия, которые не позволяют двигаться вперед.
Целью настоящего параграфа является выявление одного препятствия, связанного со следованием сложившейся в методологии психологии традиции. Конечно, в рамках одной небольшой статьи невозможно обсудить проблему в деталях, поэтому остановимся лишь на самых принципиальных моментах.
Как нам представляется, в современной психологии возобладала традиция, в соответствии с которой обсуждение проблемы предмета психологии как науки сводится к поиску «единиц» или «клеточек», заменяющих в процессе исследования собственно предмет. Оправданием подобного логического хода является ссылка на авторитеты, которые многократно утверждали, что «клеточку изучать легче, чем целое».
Конечно, для этого есть резон, да и история науки подтверждает продуктивность подобной стратегии исследования. Во избежание возможных недоразумений сразу же заявим нашу позицию: утверждается, что подобная стратегия неперспективна в подходе к трактовке предмета психологии как науки. Использование такого подхода при исследовании конкретных вопросов в данном тексте под сомнение не ставится (хотя автор полагает, что при принципиальной нерешенности проблемы предмета научной психологии продуктивность решения того или иного конкретного вопроса заметно снижается, но это мы в рамках настоящей статьи обсуждать не будем).
Была сформулирована трактовка предмета психологии, при которой он характеризуется в его целостности и не допускает редукции до «единицы», замещающей предмет [Шадриков, Мазилов, 2015]. Это положение необходимо прояснить особо. Обратимся к истории вопроса.
Как можно полагать, в нашей отечественной психологии первым этот подход начал использовать Л. С. Выготский. В свое время он стремился создать марксистскую психологию, поэтому обратился к трудам Карла Маркса. Взяв за основу логику марксова «Капитала», позаимствовав у К. Маркса идею «клеточки», он перенес на проблематику психологии этот подход, результатом чего явилась известная концепция «анализа по единицам» (в противоположность анализу по элементам). В 1927 г.
Л. С. Выготский пишет трактат «Исторический смысл психологического кризиса». В нем, как известно, Выготский ставит один из своих диагнозов: «Существуют две психологии - естественнонаучная, материалистическая, и спиритуалистическая: этот тезис вернее выражает смысл кризиса...» [Выготский, 1982, с. 381]. Выход из кризиса может быть найден путем построения методологии психологии («диалектики психологии»). Психологии нужен свой «Капитал». «Кризис поставил на очередь разделение двух психологий через создание методологии», «...психология не двинется дальше, пока не создаст методологии, что первым шагом вперед будет методология, это несомненно» [Выготский, 1982, с. 422-423]. Итак, выход из кризиса Выготский видел в создании методологии, «общей психологии». В качестве средства предлагался аналитический метод («Весь «Капитал» написан этим методом...»), предполагающий выделение «клеточки» и исходящий из того, что «развитое тело легче изучить, чем клеточку» [Выготский, 1982, с. 407]. Заметим, что Л. С. Выготский находился в постоянном поиске, поэтому за свою короткую творческую жизнь он успел сформулировать несколько совершенно различных диагнозов методологического кризиса. В данном тесте мы этого вопроса касаться не будем. Об этом подробнее [Мазилов, 1998].
Л. С. Выготский, как известно, писал в «Мышлении и речи» (1934): «Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и которые являются далее неразложимыми живыми частями этого единства... Психологии, желающей изучить сложные единства, необходимо понять это. Она должна заменить методы разложения на элементы методом анализа, расчленяющего на единицы. Она должна найти эти неразложимые, сохраняющие свойства, присущие данному целому как единству, единицы, в которых в противоположном виде представлены эти свойства, и с помощью такого анализа пытаться решить встающие перед ним вопросы» [Выготский, 1934, с. 9]. Как отмечал выдающийся отечественный методолог психологии В. П. Зинченко, «Проблема конструирования единиц анализа, адекватных той или иной предметной области исследования или данному конкретному предмету той или иной науки, решается как на уровне философской методологии, так и на уровне методологии конкретно-научной» [Зинченко, 1983, с. 81].
Обратимся к подробному рассмотрению двух исследований, которые уже упоминались в данном тексте. Первое принадлежит философу науки Э. Г. Юдину, в котором дается философски- методологическое обоснование анализа по единицам, во втором, предпринятом В. П. Зинченко содержится методологическое исследование применимости этой стратегии к области психологии. Автор настоящей статьи должен принести извинения читателю за многочисленные цитаты из этих работ. Как представляется, обсуждая сложные методологические вопросы психологии, важно передать мысль автора как можно точнее, поэтому обильное цитирование становится неизбежным.
Замечательным отечественным философом науки
3. Г. Юдиным (1978) была сформулирована известная философско-методологическая теория. В 1950-1960 гг. рядом отечественных философов была реконструирована логика построения марксова «Капитала». Результаты исследований Э. Г. Юдина были систематизированы в его монографии, которую нам не раз предстоит процитировать. Основываясь на выводах Э. Г. Юдина, классик отечественной психологии В. П. Зинченко представил методологическое и историко-психологическое обоснование данного подхода применительно к психологии. На работе В. П. Зинченко стоит остановиться подробнее, так как это, вероятно, самое глубокое в психологии исследование по интересующему нас вопросу.
«Проблема конструирования единиц анализа, адекватных той или иной предметной области исследования или данному конкретному предмету той или иной науки, решается как на уровне философской методологии, так и на уровне методологии конкретно-научной» [Зинченко, 1983, с. 81]. В. П. Зинченко, который развивает эту идею, опирается, как мы отмечали, на философское исследование Э. Г. Юдина. Согласно Э. Г. Юдину, примерами единиц анализа могут служить «товар» в экономической системе К. Маркса, «биологический вид» в теории Дарвина, «биоценоз» в экологии. По Э. Г. Юдину, эти примеры позволяют указать то важное обстоятельство, что «единицы анализа не могут непосредственно заимствоваться в самой реальности в качестве вещественных продуктов мысленного конструирования (разумеется, отнюдь не произвольного по отношению к реальности).
Единица анализа, должна быть конструктивной и операциональной, то есть такой, чтобы с ней можно было работать - накладывать на эмпирический материал и получать гомогенное описание объекта, позволяющее двигаться и в формальной плоскости (в плоскости оперирования знанием). Единица анализа должна обеспечивать привязку как к эмпирии, так и к наличным средствам анализа» [Юдин, 1978, с. 307-308].
Согласно мысли Э. Г. Юдина, «Построить предмет изучения означает, во-первых, определенным образом задать, то есть выделить и ограничить на основе некоего объяснительного принципа реальность; во-вторых, структурировать эту реальность, то есть задать ее элементы и связи, повторяющиеся, типологически однородные отношения и узлы отношений; в-третьих, привязать предмет исследования к какому-либо принципу объяснения; в-четвертых, построить единицу анализа, такое минимальное образование, «клеточку», в котором непосредственно представлены существенные связи и параметры объекта (существенные для данной задачи). Само собой разумеется, каждая из этих характеристик является сложным образованием» [Юдин, 1978, с. 307]. «История изучения деятельности как особого предмета показывает, что и здесь построение подобных конструкций играет важную, нередко решающую роль.
Например, в языкознании после выделения в качестве особого предмета речевой деятельности предпринимались попытки построить специфическую единицу этой деятельности, которая включала бы в себя достаточно полную характеристику акта коммуникации как лингвистического явления. Аналогичным образом в социологии было введено понятие социального действия, которое выступило в роли единицы анализа при изучении довольно широкого круга социологических явлений. Понятно, что такая же проблема возникает и перед психологией, хотя здесь ситуация более запутанна» [Юдин, 1978, с. 307-308].
Как комментирует рассуждения Юдина В. П. Зинченко, «единица анализа - это такое минимальное образование, в котором непосредственно представлены существенные связи и существенные для данной задачи параметры объекта. Характеризуя марксово понятие «клеточка», Э. Г. Юдин пишет, что это, очевидно, не «атом» науки прошлого и вместе с тем не трансцендентное «целое» в его непостижимой сущности, а реальные структурный компонент экономической системы, открытие которого позволяет реализовать новый тип по теоретическому предмету исследования» «В марксовом исследовании результат достигается за счет все более многостороннего воссоздания структуры объекта на основе метода восхождения от абстрактного к конкретному. При этом методологически роль клеточки определяется тем, что здесь во взаимопереплетении выражены несколько типов существенно разных, специфических для структуры социально экономического организма» [Зинченко, 1983, с. 81]. Согласно Э. Г. Юдину, ««клеточка» содержит не только субстанциональные, но и структурные характеристики изучаемого объекта; именно поэтому к ней неприложимы как таковые определения части или целого» [Юдин, 1978, с. 23-24].
Э. Г. Юдин продолжает: «В данном случае нам важно отметить, что Маркс дал не только первый образец успешного анализа сложной системы, но и специально для этого анализа построил логикометодологические средства. Особенно характерно в этом смысле марксово понятие «клеточки»: это, очевидно, не «атом» науки прошлого и вместе с тем не трансцендентное «целое» в его непостижимой сущности, а реальный структурный компонент экономической системы, открытие которого позволяет реализовать новый тип теоретического движения по предмету исследования. Внутри товара, как клеточки капиталистического способа производства, заключены существенные характеристики определенных форм взаимодействия человека с природой и связанных с ними форм общения самих людей. В марксовом исследовании результат достигается за счет все более многостороннего воссоздания структуры объекта на основе метода восхождения от абстрактного к конкретному. При этом методологическая роль «клеточки» определяется тем, что здесь во взаимопереплетении выражены несколько типов существенно разных связей, специфических для структуры социально экономического организма. Иными словами, «клеточка» содержит не только субстанциональные, но и структурные характеристики изучаемого объекта; именно поэтому к ней неприложимы как таковые определения части или целого» [Юдин, 1978, с. 23-24].
В. П. Зинченко комментирует подход Э.Г.Юдина: «Юдин большое внимание уделяет таким требованиям к единицам анализа как их структурность, логическая однородность, операцио- нальность. Последнее означает, что с компонентами исследовательской единицы можно работать, они допускают измерение и количественную обработку. Этого можно достичь при условии, что система в единице будет представлена в логически однородном виде. И хотя по своему содержанию компоненты единицы могут быть достаточно разнородны, но они должны быть выражены на едином языке» [Зинченко, 1983, с. 82].
Остановимся более подробно на работе В.П.Зинченко, которая, как можно полагать, является наиболее последовательной реализацией этого подхода в методологии психологии. В. П. Зинченко отмечает, что история поиска единиц анализа психики заслуживает специального теоретико-методологического исследования. Проблема выделения единиц возникала в каждом направлении психологической науки, претендовавшем на создание непротиворечивой теории психических явлений, теории, способной ассимилировать накопленный многообразный эмпирический и экспериментальный материал. Нельзя не согласиться с выводом В.П.Зинченко, что «путь от единицы анализа к теоретической конструкции в целом далеко не прост и не всегда заканчивается успехом» [Зинченко, 1983, с. 83].
«Тем не менее, - отмечает В. П. Зинченко, - осознанное выделение единицы анализа - признак методологической зрелости того или иного направления в науке и начало систематического построения теории. Соответственно, и для оценки той или иной концептуальной системы, описывающей психические явления, полезно представить себе ее исходные посылки, выражающиеся в данных единицах анализа. Противоречия и расхождения между различными концептуальными системами наиболее ярко и выпукло обнаруживаются именно между единицами анализа, положенными в основу той или иной теории» [Зинченко, 1983, с. 83].
Обратим внимание на скрупулезность проведенного историко-методологического исследования. В. П. Зинченко приводит длинный список единиц анализа психики, которые использовались в психологии. «В истории психологии в качестве единиц анализа психики выступали ощущения, представления, идеи (ас- социанизм); структурные отношения между фигурой и фоном (гештальтпсихология); реакция или рефлекс (соответственно, реактология и рефлексология); поведенческий акт (бихевиоризм). В необихевиоризме, в частности, проблема единиц анализа рассматривалась в качестве центральной Э.Толменом, работы которого оказали большое влияние на современную когнитивную психологию. Он дополнил схему «стимул-реакция» системой промежуточных переменных, организованных в 83 квазипространственные когнитивные карты. В западноевропейской психологии проблему единиц анализа особенно обстоятельно обсуждал Ж.Пиаже, который в качестве таковой выделил обратимые операции, рассматриваемые в контексте более широких операторных структур, высшей из которых является интеллект» [Зинченко, 1983, с. 84].
В. П. Зинченко продолжает перечисление, отмечая, что по сравнению с операциями и обратимыми операторными структурами частным случаем выступает использование в качестве единиц анализа мнемических и моторных схем, характерное для Ф.Бартлетта и ряда его последователей в современной англоамериканской литературе» [Зинченко, 1983, с. 84]. Также, по В. П. Зинченко, были попытки использования в качестве единиц анализа психики и определенных состояний субъекта, таких как установки (Узнадзе) или значащие переживания (Ф. Н. Бассин).
В. П. Зинченко указывает: «Мы привели примеры относительно чистых, так сказать, стерильных, типологических единиц психологического анализа, репрезентирующих либо когнитивную, либо эмоционально-оценочную или либо, наконец, волевую, поведенческо-исполнительную сферу (см. познание, чувство, воля). В истории психологии имеются также примеры вариантов единиц анализа, которые характеризовались как целостные недифференцированные образования. Последние (если их рассматривать в онтологическом плане) лишь на высших ступенях развития начинают дифференцироваться на отдельные, более или менее самостоятельные и определенно очерченные роды, виды и классы психологических образований» [Зинченко, 1983, с. 84-85]. Представители лейпцигской школы Крюгер и Фолькельт ввели понятие «эмоционально-подобных ощущений» и говорили о слитности ощущений и чувств на ранних ступенях развития. Аналогичная мысль есть и в гештальтпсихологии: К. Коффка, например, писал, что на ранних ступенях развития ребенка предмет для сознания является в такой же мере страшным, как и черным, и что первые эмоционально подобные восприятия должны считаться исходным пунктом всего последующего развития. В. П. Зинченко делает вывод, что в дискуссиях по поводу единиц анализа психики формулировались как требования к самим единицам, так и требования к построению теории в целом. Он отмечает, сейчас едва ли можно сомневаться в том, что из отдельных ощущений нельзя построить образ предмета. Точно так же после критики Пиаже в адрес гештальтпсихологии ясно, что из перцептивных структур невозможно вывести операторные структуры или структуры понятий.
Тем не менее, обширный литературный анализ приводит классика отечественной психологии к грустному выводу: «Однако современная психология, характеризующаяся небывалым накоплением все новых и новых фактов, проявляет недостаточный интерес, а порой и удивительную беззаботность к выделению и определению единиц анализа психики. Это особенно хорошо видно на примере современной когнитивной психологии, оперирующей понятиями функционального блока и операции по переработке информации. Каждый блок отличается по ряду параметров, важнейшими из которых являются место в более широкой структуре блоков, информационная емкость, время хранения, тип преобразования информации и т. д. При реконструкции конкретных единиц анализа, на которые когнитивная психология разделяет тот или иной психический процесс, обнаруживается, что они представляют собой достаточно разнородные образования - от сенсорных регистров до семантической памяти. Описание того или иного психического процесса осуществляется с помощью объединения этих разнородных функциональных блоков в цепочки или реже - иерархические структуры. Но, хотя количественные и качественные характеристики отдельных блоков и операций, изучавшихся в специально создаваемых условиях, как правило, не вызывают серьезных сомнений при попытках реконструкции на их обнове более широких когнитивных структур исследователи сталкиваются с серьезными проблемами» [Зинченко, 1983, с. 85-86].
В. П. Зинченко приходит к знаменательному выводу, согласно которому интерес к выделению единиц психики снижается: «Падение интереса к единицам анализа психики, видимо, связано со слишком сильными разочарованиями по поводу таких не оправдавших надежд единиц, как ощущение, реакция, рефлекс и т. д. Возможно, что причиной ослабления интереса к единицам анализа является и недостаточная методологическая культура психологии в этой области. Действительно, в психологической литературе нам не удалось найти строгого определения единицы анализа психики. Она характеризуется как универсальная (элементарная или структурная) составляющая психики; либо как ее детерминанта (в этом случае, правда, она выступает не столько в роли единицы анализа, сколько в роли объяснительного принципа); либо, наконец, как генетически исходное основание развития всей психики. Соотношение между этими тремя моментами в характеристике единиц анализа в разных направлениях психологии весьма различно. Общим для них является, во-первых недостаточная рефлексия по поводу единиц анализа психики. Эта недостаточность рефлексии выражается в нечеткости определения гносеологического и онтологического статуса выделяемых единиц и соответственно - в нечеткости определения их функций. Во-вторых, что более важно, психологи не формулировали нормативных требований к единицам анализа с точки зрения их соответствия (и возможности реконструкции на их основе) нередуцируемой психологической реальности (онтологический план) и не формулировали нормативных требований к единицам анализа с точки зрения логики той или иной философской традиции (гносеологический план). Поэтому нередко мотивация и обоснование выделения единиц анализа остаются за пределами исследования» [Зинченко, 1983, с. 86-87].
В. П. Зинченко отмечает, что «для современного мышления характерен отказ от атомизма, понимание того, что целое несводимо к своим частям к элементарным процессам, вскрыть структурное и функциональное единство целого можно лишь при условии изучения явления в активных состояниях» [Зинченко, 1983, с. 87].
В. П. Зинченко сформулировал требования к выделению единиц психического. Назовем их.
1. Единица анализа должна быть не диффузным и не синкретическим целым, построенным из элементов, то есть путем соединения всего со всем, а структурным образованием, внутренне связанной психологической структурой.
2. Единица должна содержать в виде противоположностей свойства целого. Другими словами, единица должна в целом вычленять главные его внутренние противоположности и фиксировать их в себе. Эти противоположности (как в единице, так и в целом) всегда связаны.
3. Единицы жизнедеятельности, сохраняющие структурные свойства целого, должны быть способны к развитию, в том числе и к саморазвитию, то есть они должны обладал порождающими свойствами и возможностями трансформации в нечто иное по сравнению со своими исходными формами.
4. Единица должна быть живой частью целого. Л. С. Выготский использовал термины «живое единство», «живая клеточка». В то же время такая единица сама должна быть единым далее неразложимым целым, своего рода системой.
5. Необходимо исходить из таксономического подхода к единицам психологического анализа.
6. Единицы анализа психики, которые выполняют функции генетически исходных, должны иметь реальную чувственно созерцаемую форму.
7. Анализ, расчленяющий сложное целое на единицы, должен создавать возможность синтетического изучения свойств, присущих какому-либо сложному единству (целому) как таковому.
8. Выделяемые единицы анализа должны не только отражать внутреннее единство психических процессов, но также должны позволять исследовать отношение той или иной изучаемой психологической функции (или процесса) ко всей жизни сознания в целом и к его отдельном важнейшим функциям.
В. П. Зинченко, отмечая вклад Л. С. Выготского в исследование данной проблемы, писал: «Таким образом, Л. С. Выготский внес существенный вклад в достижение единства описания психической жизни. Иное дело, что сегодня, спустя более 40 лет после того, как он предложил значение в качестве единицы анализа психики» мы считаем его недостаточным. Но любая другая единица, которая может быть предложена в качестве дополнительной или конкурирующей должна включать в себя позитивные черты значения как единицы анализа психики» [Зинченко, 1983, с. 101].
В. П. Зинченко, как известно, предложил свою единицу. Речь шла о «живом движении». При том, что для изучения конкретных вопросов психологии были получены значимые результаты, стоит констатировать: проблема предмета психологии как науки осталась пока что нерешенной.
Выскажем некоторые соображения сегодня, когда с момента написания работы В. П. Зинченко прошло еще сорок лет.
Напомним, что в своей книге В. П. Зинченко, обосновывая анализ по единицам, цитирует исследования замечательного отечественного философа науки Э. Г. Юдина [Юдин, 1978]. Обратим внимание на то, что Э. Г. Юдин приводит примеры успешного использования этой технологии исследования, взятые из социально-экономической теории, эволюционной биологии, экологии. Иными словами, это примеры из области естественных либо социальных наук. Возникает резонный вопрос: насколько анализ, хорошо зарекомендовавший себя в естественных и социальных науках применим к психологии? Как ни удивительно (и добавим - как это ни прискорбно!) на вопрос о принадлежности современной психологии к той или иной группе научных дисциплин, как представляется, не решен. Некоторое время тому назад признавалась аргументация, в соответствии с которой разные уважаемые авторы отводили психологии особое место в классификации наук (Б. М. Кедров или Ж. Пиаже). Это означало, что психологию нельзя однозначно отнести к естественным, социальным или философским наукам - она имеет тесные двусторонние связи с этими группами дисциплин. Сейчас почему-то считается, что психология принадлежит к классу социогуманитарных дисциплин, хотя научное обоснование сравнимое с кедровским, как представляется, просто отсутствует. Есть подозрения, что такая квалификация психологии была порождена «оптимизирующим» ходом мысли чиновника министерства образования и науки, упорядочивающего подготовку аспирантов в области философии науки, но не эпистемологическими исследованиями, о чем приходится сожалеть.
Дело в том, что в разных группах дисциплин свои закономерности, поэтому не стоит удивляться: что очевидно для естественной науки, не обязательно должно быть правильным для гуманитарной.
Что касается психологии, она имеет свою специфику, общие философские наработки в психологии зачастую не применимы.
Как нам представляется, это справедливо для современной психологии. В нашей стране психология в значительной степени приобрела настоящий вид под влиянием марксизма. Вероятно, по- другому и быть не могло. В советской психологии возражать против позиции, освященной именем Маркса, не мог никто. Даже мудрый С. Л. Рубинштейн разделял эту позицию: «Для того, чтобы понять многообразные психические явления в их существенных внутренних взаимосвязях, нужно прежде всего найти ту «клеточку» или ячейку, в которой можно вскрыть зачатки всех элементов психологии в их единстве» [Рубинштейн, 1946, с. 173].
Обратим внимание на один момент: если с конструированием единиц анализа, «адекватных области исследования» все совершенно ясно - это перспективный подход к конкретному исследованию, то относительно применимости этого тезиса к «предмету науки» есть много сомнений. Не имея возможности обсуждать здесь этот вопрос сколь-нибудь подробно, обратим внимание, что на нынешнем уровне развития психологической науки адекватные целостному предмету единицы вряд ли могут быть сконструированы. Дело в том, что по большому счету мы пока не постигли сущности психического. Как прекрасно по этому поводу выразился Карл Юнг, мы пока далеки, чтобы понять сущность психологического фактора: «мы еще очень далеки от того, чтобы даже приблизительно понять его сущность» [Jung, 1967, S. 418]. Раз мы не понимаем в точности сущности целого, вряд ли мы сможем сконструировать единицы, отражающие эту не вполне понятную нам сегодня сущность.
Пока нам не известна природа души - подлинного предмета психологии - мы должны выбирать объекты нашего психологического исследования с большой осторожностью. Как нам представляется, нельзя допускать замены целостного совокупного предмета на клеточку или единицу. Ведь это должна быть такая единица, которая содержит в себе не только основные составляющие души (что само по себе проблематично), не говоря уже о том, что там должно быть представлено духовное начало. Большой вопрос про составные части последнего пока что остается без ответа.
Итак, повторим - как представляется, эта стратегия применительно к предмету психологии не применима. Сам по себе анализ по единицам в противовес анализу по элементам возражений не вызывает. Как метод исследования частных научных вопросов он, несомненно, имеет право на существование. Возражение вызывает, повторим, применение его к предмету психологии. Неслучайно, как мы помним, Э. Г. Юдин предупреждал, что в психологии «ситуация более запутанна».
Обратим внимание на один принципиальный момент. Нам уже приходилось писать о том, что логика выделения единиц неизбежно приводит к тому, что происходит «воплощение» психического, в частности, его сведение к тем или иным моделирующим представлениям [Мазилов, 2019]. Иными словами, уже в процессе понимания психического происходит определенная редукция. Такое сведение представляется неизбежным.
Этого не произойдет, если мы будем понимать под предметом науки психологии целостность, то есть совокупный предмет. Это создает принципиальную возможность идти не от элементов или единиц, а именно от целого. Причем целое это не то «трансцендентное «целое» в его непостижимой сущности», от которого предостерегал Э. Г. Юдин. В нашем случае моделирующим представлением выступает «мир», но внутренний мир, который имеет свою архитектонику (созданную на основе опыта философских и психологических исследований в предшествующие столетия). Обратим внимание еще на один момент. Это единство не задается декларативно, а обнаруживается через единство входящих в него компонентов, которые трактуются не как разнородные, а, напротив, как взаимообусловленные. Именно поэтому можно утверждать, что при таком подходе используется нередуктивная логика исследования.
Как мы видели, история поиска единиц достаточно длительна, но принципиального прорыва она пока не принесла. Во всяком случае, длинный список единиц психического, использование которых в психологии себя не оправдало, приведенный в цитированной работе В. П. Зинченко, убеждает, что, возможно, это не тот путь, который ведет к успеху. Поэтому нам представляется, что более надежной исследовательской стратегией является работа к целостным, совокупным предметом.
В далеком 1886 году замечательный русский психолог и методолог психологии В. Ф. Чиж отмечал: «В прошлом психологии мы не находим самого главного признака того, что предмет изучался научно - равномерного прогресса; известно, например, как мало помалу развивалась механика, выяснялись новые факты, создавались все более и более объясняющие теории, предыдущее дополнялось, а не уничтожалось последующим; не то в психологии: каждая новая система прежде всего объявляла несостоятельными все предыдущие, потому что это были метафизические системы психологии, а не последовательная разработка психологии как науки» [Чиж, 1886, с. 5]. На первый взгляд может показаться, что это высказывание целиком относится к прошлому психологии, тем более, что с момента написания этих строк прошло полтора столетия, включивших в себя ХХ век, когда были получены наиболее важные результаты. Однако более пристальный взгляд позволяет заключить, что в оценке русского мыслителя, сделанной в XIX столетии, заключено рациональное зерно, делающее это высказывание во многом актуальным: «последовательной разработки» психологии как науки по-прежнему нет, поскольку есть соперничающие подходы. Есть основания полагать, что происходит так исключительно потому, что отсутствует совокупный предмет психологической науки, тогда как различные конкурирующие направления и подходы конструируют свои частные предметы.
Таким образом, использование совокупного предмета позволяет выйти на новый уровень интеграции психологического знания в научной психологии. Предлагая широкую трактовку предмета, мы тем самым получаем возможность вписать, то, что было получено ранее, в новую общую схему. О внутреннем мире как предмете психологии писал в 1917 году С. Л. Франк. Такого же мнения придерживались другие психологи. Однако мы не будем обсуждать историю исследований внутреннего мира человека.
Отметим лишь, что в новейшей истории пионером провозглашения внутреннего мира человека предметом психологии выступил В. Д. Шадриков.
Отметим, что с такой трактовкой предмета могли бы согласиться многие исследователи. Обратим внимание, что в такой трактовке нет ничего необычного. В качестве примера сошлемся на авторитет Л. М. Веккера: «Внутренний мир человека, его душа - она наш предмет. Она микрокосм, в котором все предстает в неразложимой целостности. Внешний мир легче поддается членению, а здесь все в духовной целостности» [Логинова, 2018, с. 111]. Известный специалист, автор целостной теории психических процессов, как мы понимаем, не возражал против того, что психология должна изучать внутренний мир человека.
До недавнего времени не было возможности рассматривать внутренний мир человека в его целостности, внутренний мир был общей идеей. Работы В. Д. Шадрикова, в которых внутренний мир был не только провозглашен предметом психологии, но и была представлена его архитектоника, сделали возможным конкретизировать и операционализировать внутренний мир человека, в связи, с чем возникает возможность конкретно пересмотреть основные психологические понятия, выявив новые отношения между ними.
Следует особо подчеркнуть, что когда мы говорим о целостном понимании предмета, о совокупном предмете, это никоим образом не означает, что он не дифференцирован, не имеет внутренней структуры.
Обратим внимание на следующие моменты:
1. Внутренний мир человека имеет свою архитектонику, которая описана и представлена [Шадриков, Мазилов, 2015]. Общая психология представлена как внутренний мир человека.
2. Когда говорят об изменении трактовки предмета психологии, обычно имеется в виду отказ от старого понимания и «революционную» декларацию об изменении трактовки. Обычно это означает «перерыв постепенности» и переход к новому подходу, то есть содержится претензия на совершение революции. В данном случае ничего подобного не предполагается, ибо ничего не отвергается. В данном случае практически все понятия, которые включаются в общую психологию, сохраняются, Результаты, полученные ранее сохраняются, лишь дополнительно устанавливаются новые связи и отношения, которых нельзя было установить ранее, так как не существовало объединяющего целого.
3. Возникает вопрос: за счет чего происходит содержательное объединение предмета, выступающего как целостность? Ответ простой: за счет внутреннего объединения, позволяющего органично соединить то, что ранее выступало исключительно как разнородное. Центральным понятием в данном случае выступают способности. В настоящем подходе способности рассматриваются как центральное организующее понятие, позволяющее органично связать психические процессы (понимаемые как способности) с личностными чертами, мотивацией и формами активности. Подобного рода переосмысление было осуществлено в работах В. Д. Шадрикова и его последователей [Шадриков, 2006, Шадриков, Мазилов, 2015]. Таким образом, внутренний мир рассматривается как имеющий свою структуру, которая имеет уровневый характер.
Подводя итог, отметим, что, как нам представляется, будущее психологической науки связано с использованием совокупного предмета. В настоящей работе как перспективный вариант трактовки совокупного предмета предлагается внутренний мир человека.
1.6. Внутренний мир человека как предмет психологической науки
Название данного параграфа - наше видение этой проблемы. Как мы уже упоминали, пока нам неизвестна природа души - подлинного предмета психологии - мы должны выбирать предмет психологических исследований с большой осторожностью. Как нам представляется, нельзя допускать замены целостного совокупного предмета на клеточку или единицу. Ведь это должна быть такая единица, которая содержит в себе не только основные составляющие души (что само по себе проблематично), не говоря уже о том, что там должно быть представлено духовное начало. Большой вопрос о составной части последнего пока что остается без ответа.
В психологии, как представляется, в настоящее время актуальна идея, которую в свое время отстаивал Курт Левин: рассматривать психологические конструкты не как качественно различные разносущностные образования, а в рамках общего контекста, подчиняющиеся единому закону. Если угодно, это можно рассматривать как призыв Гераклита Эфесского «знать все как одно».
Применительно к нашей проблеме предмета психологии может означать следующее. Предмет психологии необходимо рассматривать именно в его целостности. Другими словами, речь должна идти о том, что мы должны рассматривать совокупный предмет, никоим образом не подменяя его какой-либо частью, единицей, гипотетической клеточкой и т. п.
Напомним, одна из важнейших задач предмета науки представить все предметное пространство дисциплины как единое. В случае, если предмет един, мы имеем возможность осуществлять его внутреннее структурирование, определяя архитектонику предмета. Повторим, в этом случае отдельные части, составляющие структуры предмета соотносятся в рамках единого целого. Обратим внимание на то, что при нерешенности проблемы предмета и фактически отказе от его обсуждения, перед психологией возникают серьезные проблемы.
Мы уже отмечали, что при конструировании и том или ином понимании предмета психологии происходят процессы, не обращать внимание на которые недальновидно. Речь идет о том, что понимание столь абстрактных конструкций связано с некоторыми закономерностями. Можно говорить, что существуют уровни трактовки предмета [Мазилов, 2019].
Как показали наши исследования, в процессе упрощающего понимания психологических явлений происходит следующее. Отметим, что первоначально этот феномен был обнаружен при изучении процессов, происходящие у исследователя-психолога в процессе планирования научного исследования, представляющие собой формирование «предтеории» [Мазилов, 1998]. Позднее выяснилось, что эти феномены универсальны и возникают всегда, когда происходит понимание сложных психических явлений. Речь идет о трансформации первоначальной абстракции по трем направлениям: выбор основной идеи, выбор базовой категории, конструирование моделирующих представлений.
Поясним это, тем более, что эти направления выступают еще и этапами процесса, поскольку в сконструированных моделирующих представлениях презентированы и результаты двух предыдущих выборов - идеи и базовой категории. 1. Известно, что психическое явление может проявлять себя либо в самосознании, либо в поведении. В процессе понимания выбирается один из трех возможных вариантов, определяющих «идею» предмета и метода: либо субъективный вариант, «от самосознания», предполагающий ориентацию на субъективный метод, либо объективный - «от поведения», предполагающий объективный метод, либо комплексный - представления таковы, что предполагают использование сочетания этих возможностей. 2. Выбирается базовая категория, задающая общую стратегию понимания рассматриваемого явления. Основные базовые категории: структура, функция, процесс, уровень, генезис (или их сочетание). 3. Собственно «моделирующие представления». Моделирующие представления всегда являются искусственной конструкцией, привлекаемой для понимания и объяснения. Согласно Н. Г. Алексееву, моделирующие представления «обеспечивают целостность последовательности процедур и могут содержать некоторые обоснования на этот счет. Подобные схемы, как правило, замыкаются на некоторый образ материальных предметов и связей между ними, задают объект исследования» [Алексеев, 1971, с. 324]. Здесь лишь хочется обратить внимание на то, что роль моделирующих представлений в понимании теории чрезвычайно велика. Если сильно упростить, можно сказать, что моделирующие представления - это та модель изучаемого явления, которую принимает исследователь и на которой верифицируются (получают подтверждения) сведения об изучаемом объекте. Итак, будем помнить, что разговор о психике предполагает замену исходной абстракции в силу ее труднопостижимости и сложности для понимания: происходит замена непостижимого объекта другим, более доступным для понимания. Поэтому, когда мы говорим о психике, в действительности рано или поздно в нашем рассуждении появляются такие понятия, как отражение, деятельность, поведение, адаптация, личность, ориентировка и пр. Таким образом, понятно, что предмет психологии имеет достаточно сложную структуру, включающую в себя различные компоненты. Можно говорить о декларируемом предмете. В настоящее время под декларируемым предметом обычно имеется в виду «психика», поскольку именно она заявляется в качестве предмета психологической науки. О сложностях исследования психики как таковой уже упоминалось. Поэтому в действительности используется «заместитель» декларируемого предмета - отражение, деятельность, поведение и тому подобное, который уместно именовать рационализированным предметом. И, наконец, тот конструкт, который порождается при участии моделирующих представлений, вполне заслуживает наименование реального предмета. Это необходимо для того, чтобы не запутаться, что имеется в виду в том или ином случае.
Как мы их назвали в свое время, декларативный, рационализированный и реальный. Констатируем, что многие авторы и исследователи ограничиваются декларативным определением предмета. Действительно, в настоящее время в отечественной психологии широко распространена точка зрения, что предметом психологии считается «психика». Поскольку это трудноопределимое понятие, в основном про предмет ритуально «приговаривают». Так, например, в первой главе учебника приводятся фразы про психику, в дальнейших разделах книги речь идет о том, что с предметом науки, заявленным в первой главе, реально не соотносится. Это представляется нам существенной ошибкой.
Используя в качестве декларативного предмета психику, автор обычно исходит из рационализированного предмета, под которым обычно понимается «отражение». Не будем сейчас обсуждать эту сложную проблему, известно, что «отражение» достаточно жестко критиковалось. Не будем на этом останавливаться. Подчеркнем, что сторонник «психики» как предмета психологии обычно исходит из того, что в психике есть психические явления трех видов: процессы, свойства и состояния.
С познавательными процессами более или менее ясно. Они рассматриваются как отражение. С эмоциональными и волевыми процессами несколько сложнее, но, в конечном счете, удается найти более или менее удовлетворительные варианты. Обратим внимание, что это, как представляется, соответствует достаточно распространенному положению, идущему еще от И. М. Сеченова, согласно которому психическое существует как процесс. Онтологический статус казалось бы задан - психическое развертывается как процесс актуально. Но когда мы говорим о личности, я-концепции, идентичности, многообразных личностных чертах и характеристиках, совершенно не понятно, как это соединяется с логикой существования психического исключительно как процесса. Ведь очень сложно предположить, что актуальный процесс неким мистическим образом латентно содержит в себе все богатство личности. Когда включают в состав психики еще и деятельность, возникают новые проблемы. Во-первых, понятно, что деятельность не психологическое понятие (или, по крайней мере, не только психологическое). Попытки определить деятельность в психологии приводят к родовому понятию активность. Деятельность не может осуществляться сама по себе. Конечно, в психологии должен быть представлен в той или иной форме субъект...
В итоге, чтобы не утомлять читателя деталями, констатируем, что казалось бы понятный предмет психологии разрывается и на его место подставляются различные другие предметы. Многие помнят знаменитую книгу А. Н. Леонтьева «Деятельность. Сознание. Личность» (1975). Как понятно из названия, целью работы является выявление связей между этими важнейшими для отечественной психологии понятиями. Сам А.Н.Леонтьев формулирует это так; «Я думаю, что главное в этой книге состоит в попытке психологически осмыслить категории, наиболее важные для построения целостной системы психологии как конкретной науки о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредствует жизнь индивидов. Это - категория предметной деятельности, категория сознания человека и категория личности» [Леонтьев, 1975, с. 12].
С момента опубликования книги классика советской психологии прошло уже 45 лет, но работу по соотношению этих категорий в полном объеме осуществить так и не удалось. Более или менее последовательное продвижение этой идеи означает, что единый предмет психологии исчезает. Отражение, активность, субъектность представляют собой разные «начала», поэтому не монтируются сами по себе, а объединяющая их основа отсутствует. Поэтому очень характерно, что попытка довести эту логику до конца приводит, к примеру, А. А. Тюкова к идее, что в психологии несколько различных предметов: предмет психологии в целом мыслится автором как «предмет комплексной науки и базовые предметы - как разделы психологической науки. Привычные и знакомые нам категории личности, сознания и деятельности вводятся как независимые и задающие отдельные базовые предметы и, соответственно, теории: личности, сознания, деятельности, а главное - возвращающие «душу» в качестве действительности психологического изучения» [Тюков, 2001, с. 8].
Конечно, можно полагать, что подобного рода конструкция выглядит впечатляюще, но на деле это означает исчезновение психологической науки, соглашаться, с чем явно не хочется.
Полагаем, что психология представляет собой фундаментальную науку, изучающую единый предмет внутренний мир человека.
Именно в пределах предмета необходимо, как представляется, осуществлять соотношение понятий, уточнение их значений и трактовок. Внутренний мир это то пространство, в котором представлена вся психическая жизнь человека.
Понятие «внутренний мир человека», показано, что он отражает бытие человека и формируется в процессах жизнедеятельности [Шадриков, 2006; Шадриков, Мазилов, 2015]. Развиваясь в деятельности и поступках, он характеризуется функциональностью и оперативностью. Все психические процессы во внутреннем мире протекают одновременно на двух уровнях: сознательном и бессознательном. Внутренний мир, с одной стороны, един с внешним миром, с другой - независим от него. Внутренний мир, порождаемый как функциональное отражение внешнего мира, представляет собой целостный, идеальный мир. Это живой мир, так как он порождается потребностями человека и пронизан переживаниями. В рассматриваемом случае внутренний мир человека представляет собой совокупный предмет психе как целое, который в процессе рассмотрения подвергается анализу. Обратим внимание на то, что в этом случае психология обретает перспективу нередуктивного объяснения, ибо впервые пожелание Э. Шпрангера объяснять психическое через психическое становится реальным. Можно сказать, что в настоящем подходе реализован научный идеал, выраженный В. Диль- теем, о психологии описательной, понимающей и расчленяющей. Во всяком случае, характеризуя внутренний мир человека, авторы пытались не разрушать «одушевляющие связи». Достаточно развернуто продемонстрировано, как внутренний мир может пониматься и трактоваться в соответствии с нашей версией [Шадриков, Мазилов, 2015].
Выше можно было видеть, что традиционная психология не может полностью избавиться от функционализма, поскольку отдельные психические процессы взаимодействуют там как различные явления. Тем более ясно, что между психическими процессами, с одной стороны, и психическими свойствами, с другой, при традиционном понимании имеется серьезный разрыв.
Внутри внутреннего мира как целого может быть переосмыслено традиционное понимание роли тех или иных его составляющих. Если внутренний мир существует - а он, несомненно, существует реально внутренний, мир имеет онтологический статус, что является основанием для того, чтобы изучающая его психология могла считать себя фундаментальной наукой.
Конечно, психическое как процесс существует, но это не единственная форма существования психического. Более того, психическое как процесс существует благодаря тому, что есть постоянная основа для возникновения психического процесса. В рамках внутреннего мира психические процессы (психические функции) могут быть рассмотрены как проявления способностей. Легко увидеть, что способности это то, что объединяет психические процессы, и которые рассматриваются также как психические свойства человека и занимают свое место среди других его психических свойств.
Не имея возможности дать в рамках ограниченного объема данного параграфа демонстрацию возможности коррекции значения психологических понятий в рамках внутреннего мира в сколь-нибудь значительной степени, приведем один пример, опираясь на исследования В. Д. Шадрикова. Обратим внимание, что традиционно понимание связи способностей и одаренности связано со значительными трудностями. В подходе В. Д. Шад- рикова связь способностей и одаренности построена не по принципу сведения одного к другому, а по принципу следования одного (одаренности) из другого (способностей). Эта связь реализуется следующим образом. Понимая под одаренностью «системное взаимосодействие способностей...» [Шадриков, 2019, с. 211], автор предлагает выделить три измерения способностей, в которых они реализуются и через которые они проявляются в деятельности человека - природные (способности индивида), субъектно-деятельностные (способности субъекта деятельности), личностные (способности личности). Под природными способностями понимаются «свойства физиологических функциональных систем, реализующих отдельные познавательные и психомоторные функции. В данном определении способности рассматриваются как общие (всеобщие) качества. Здесь реализуется связь психики и ее субстрата, определяемая положением о единстве строения и функции» [Шадриков, 2019, с. 102]. Природные способности на уровне их представленности в психической деятельности человека реализуются в виде психических функций (восприятие, внимание, память и т. д.), каждая из которых имеет индивидуальную меру выраженности у индивида. Если на уровне всеобщей представленности психических функций у человека можно говорить о способностях индивида, то в ходе реализации им той или иной деятельности следует говорить о способностях субъекта деятельности. Последние отражают операционные механизмы психических функций и также имеют индивидуальную меру выраженности. Формирование способностей субъекта деятельности происходит за счет достраивания природных способностей интеллектуальными операциями, классифицируемыми В. Д. Шадриковым на четыре вида: предметно-практические операции (сравнение, анализ, синтез и др.), операции восприятия и памяти (группировка, классификация, систематизация и др.), операции мышления (сравнение, раскрытие отношений, обобщение и др.) и метаинтеллектуальные операции (формирование гипотезы, целеполага- ние, принятие решения, планирование и др.).
Третий вид способностей - способности личности - достаточно многообразен, но в нем выделятся два ведущих личностных образования, определяющих успешность реализации способностей индивида и субъекта деятельности - мотивация и духовные способности. Их место в структуре способностей определяется следующим образом: «С учетом того, что мотивация направляет поведение человека, а поведение реализуется через его способности, а также принимая во внимание структуру психологических функций, мы можем утверждать, что мотивация будет тесно связана со способностями, с одной стороны, определяя их развитие, с другой - проявляясь в функциональных состояниях (духовных способностях)» [Шадриков, 2019, с. 120].
Не будем далее говорить о перспективах данного подхода. Лишь обратим внимание, что понятие способности, разработка которого первоначально принадлежит Аристотелю, занимает вполне определенное и, что важно, ведущее место среди других психологических понятий. И, подчеркнем, что в структуре способностей находится место для духовных способностей.
Как нам представляется, рассмотрение внутреннего мира человека в качестве предмета психологии создает новые дополнительные возможности для коррекции трактовки психологических понятий.
Остановимся на результатах проведенного нами теоретического анализа, чтобы продемонстрировать: такая трактовка предмета как внутренний мир человека 1) позволяет «предмету» реализовать свои функции; 2) соответствует основным требованиям к «предмету».
Основные функции предмета:
а) Конституирование науки. Внутренний мир человека конституирует дисциплину психология человека. Понятие «внутренний мир человека», показано, что он отражает бытие человека и формируется в процессах жизнедеятельности [Шадриков, Мазилов, 2015].
Развиваясь в деятельности и поступках, он характеризуется функциональностью и оперативностью. Все психические процессы во внутреннем мире протекают одновременно на двух уровнях: сознательном и бессознательном. Внутренний мир, с одной стороны, един с внешним миром, с другой - независим от него. Внутренний мир, порождаемый как функциональное отражение внешнего мира, представляет собой целостный идеальный мир. Это живой мир, так как он порождается потребностями человека и пронизан переживаниями. С позиции внутреннего мира хорошо объясняются многие проблемы, которые решает психология [Шадриков, Мазилов, 2015].
б) Обеспечение работы «машины предмета». Это одна из основных функций. Имеется в виду то, что за счет внутрипредметных отношений в рамках предмета возможно построение моделей, увеличивающих объем психологического знания. Поскольку в состав внутреннего мира человека входят психические образования, имеющие разное происхождение и различную обусловленность, возникает перспектива разрабатывать психологию, руководствуясь известным положением Э. Шпрангера объяснять психическое через психическое.
в) Определение предмета исследования (главная роль в конституировании предмета исследования). Эта функция позволяет конструировать предмет конкретного научного психологического исследования. Многие психологи сегодня искренне полагают, что трактовка предмета психологии не имеет существенного влияния на жизнь науки: те или иные конкретные исследования проводятся, исходя из понимания предмета данного конкретного исследования. Предмет исследования и предмет науки не совпадают. Поэтому изменение понимания предмета науки, полагают они, не оказывает реального влияния на предмет конкретного исследования. Кстати, можно увидеть большое количество учебников по психологии, где о предмете определенно говорится только в первой главе, а содержание всех остальных с трактовкой предмета практически никак не связано. Выбор адекватного предмета имеет решающее значение как для успешности конкретного исследования, так и для самоопределения науки в целом. С нашей точки зрения, это важный шаг, имеющий большие последствия, существенно перестраивающий представление об общей психологии.
Использование в качестве предмета такого широкого понятия как внутренний мир человека, позволяет конструировать предмет научного исследования, оставаясь в границах психологии, и тем самым соблюдать предметность психологического исследования. Как было показано в предыдущих работах, соотнесение с реальным предметом при организации психологического исследования происходит в любом случае независимо от того, осознается это самим ученым или нет.
г) Роль предметного стола.
Предметный (операционный) стол - необходимый атрибут науки и научного исследования. Сопоставление понятий, их сравнение возможно только в том случае, если они находятся в одной плоскости психологического исследования. Если предмет задан слишком узко, конструктивное сопоставление становится невозможным. В этом случае невозможно эффективно использовать коммуникативную методологию. Поскольку предмет, понимаемый как внутренний мир человека, трактуется широко, он используется как основа сопоставления и выполняет функцию операционного стола.
д) Предмет должен определять границы науки, то есть охватывать все пространство дисциплины. Как уже отмечалось, трактуется внутренний мир человека максимально широко, в него включены и сознательные, и бессознательные психические явления. Более того, такая широкая трактовка позволяет включить в архитектонику внутреннего мира такие разные механизмы (и показать их роль и значение) как отражение и конструирование. Мир, как мы уже отмечали, сложен. И вряд ли един, как впрочем, и внешний мир. Поэтому стоит быть готовым к тому, что в рамках внутреннего мира представлены разные механизмы. Вряд ли мы поймем ощущения без использования понятия отражение. Но это никоим образом не означает, что вся остальная психическая жизнь тоже отражение. Вспомним, что уже Аристотель отмечал, что «мыслить - это во власти самого мыслящего, когда бы оно ни захотело помыслить; ощущение же не во власти ощущающего, ибо необходимо, чтобы было налицо ощущаемое» [Аристотель, 1975, с. 407]. Надо полагать, что и механизмы этих процессов различны. Вряд ли стоит распространять принцип отражения на все. Отражение, несомненно, имеет место в области чувственного познания, создавая чувственную ткань, но мы знаем, что уже на уровне восприятий сталкиваемся с заметным «обратным влиянием», когда внутренний мир фактически организует перцепцию. И самое последнее. Внутренний мир сложен, поэтому естественно, что для его исследования требуются разные методы. В общем виде - несомненно, что необходимо сочетание различных методов.
Такое использование категории внутренний мир позволяет рассматривать псюхе как трансперсональный феномен, то есть соответствует всем современным психологическим подходам, позволяя определить сферу их применения.
е) Дидактическая функция.
Дидактическая функция означает, что в соответствии с трактовкой предмета может быть организован учебный процесс. Подготовлен учебник, в котором эта функция реализована [Шадриков, Мазилов, 2015]. Подчеркнем специально, что она реализована последовательно: внутренний мир человека заявлен как предмет психологической науки, все рассматриваемые разделы представлены как составляющие внутренней архитектоники внутреннего мира человека.
Основные характеристики предмета А) Предмет должен существовать реально, должен не быть «искусственно» сконструированным (для того, чтобы быть предметом науки в подлинном смысле слова), то есть он должен быть не свойством каких-то других предметов, а исследоваться должна психическая реальность (иными словами, предмет должен иметь онтологический статус).
Согласно В. Д. Шадрикову, внутренний мир человека представляет собой потребностно-эмоционально-информационную субстанцию, которую можно рассматривать как душу человека в ее научном понимании [Шадриков, 2006]. Как уже упоминалось, внутренний мир человека представляет собой психическую реальность, имеющую внутреннюю архитектонику. Это естественный объект, представляющий собой систему. Исследование такого объекта представляет собой классический вариант системного подхода, точнее содержательного системного подхода. Известно, что различные совокупные предметы имеют различный потенциал и перспективы в плане психологического исследования. Совокупный предмет определяет собой рамки и границы психологии. Следует специально подчеркнуть, что это важнейший для психологии вопрос. Дело в том, что предметное пространство психологии должно представлять собой целостность, позволяющую организовать конструктивную исследовательскую работу, и далеко не каждое широкое психологическое понятие может претендовать на то, чтобы представить собой совокупный предмет. Известный советский психолог П. Я. Гальперин видел истоки методологического кризиса психологии в том, что сама психология не смогла преодолеть дуализм: «Подлинным источником “открытого кризиса психологии” был и остается онтологический дуализм - признание материи и психики двумя мирами, абсолютно отличными друг от друга. Характерно, что ни одно из воинствующих направлений периода кризиса не подвергало сомнению этот дуализм. Для этих направлений материальный процесс и ощущение, материальное тело и субъект оставались абсолютно - toto genere - разными, несовместимыми, и никакая эволюция не может объяснить переход от одного к другому, хотя и демонстрирует его как факт. И в самом деле, если мыслить их как абсолютно противоположные виды бытия, то этот переход действительно понять нельзя» [История, 1992, с. 3]. П. Я. Гальперин полагал, что «с точки зрения диалектического материализма все обстоит иначе» [История, 1992, с. 3]. Диалектическому материализму, как сейчас понятно, тоже не удалось решить главные методологические вопросы психологии. Описываемый подход, при котором мир психических явлений обретает надежную нейрологическую основу, как представляется, позитивен, поскольку в этом случае, по крайней мере, удается избежать редукционизма и физиоло- гизма.
Б) Предмет должен быть внутренне достаточно сложным, чтобы содержать в себе сущностное, позволяющее выявлять собственные законы существования и развития, а не сводить внутренне простое психическое к чему-то внеположному, обеспечивая тем самым редукцию психического.
Трактовка совокупного предмета как внутреннего мира человека, подчеркивает его целостность, но утверждает наличие во внутреннем мире различных гетерогенных структур. Таким образом, утверждается принципиальный тезис, что внутренний мир человека сложное образование. В этом моменте формулируемый подход означает категорический разрыв с той традицией, которая, по крайней мере, со средних веков утверждает, что душа (психика) есть простая вещь, познающая себя и другие вещи. Удивительно, но психологические школы и направления, включая современные, следовали этому древнему, но весьма спорному учению. Отсюда, кстати, следует, что неявно предполагается, что метод изучения тоже должен быть простым. Нам это также представляется недоразумением и анахронизмом: очевидно, что мир сложен, поэтому и методы его исследования используются разные - в зависимости от того, какая часть мира исследуется. Поэтому, говоря о методах, стоит подчеркнуть, что чаще всего речь идет о комплексе методов, их сочетании. Иными словами, используются методы как из арсенала естественнонаучной психологии, так и из обоймы герменевтических методов.
В) Понимание предмета должно быть таково, чтобы позволить разрабатывать науку психологию по собственной логике, не сводя развертывание психологических содержаний к чуждой психологии логике естественного или герменевтического знания.
В ряде наших работ было показано, что психология представляет собой специфическую дисциплину, которую нельзя отнести ни к естественным, ни к гуманитарным наукам. Понятно, что обеспечивает ее особое положение среди других наук. Поэтому стандарты и подходы естественных и гуманитарных наук в психологии, во всяком случае сегодня, без необходимой адаптации неприменимы. Существуют законы функционирования и развития внутреннего мира [Шадриков, Мазилов, 2015].
Это важно понимать сегодня, когда мы знаем, что психика по-прежнему является «неизвестным фактором», о чем мы уже говорили.
Г) Понимание предмета должно быть таким, чтобы обеспечить возможность психологического объяснения (нередуктивного).
Не имея возможности в рамках настоящего раздела обсуждать проблему объяснения в целом (подробно об этом см. в разделе 2.5.), обратимся к редукции в объяснении. Обычно редукцию, то есть сведение психологического к непсихологическому, рассматривают как неизбежность. Редукцию в той или иной форме предполагает Пиаже, автор известной теории объяснения. Неизбежность и более того пользу редукции видит А. В. Юревич.
Как представляется, новое понимание предмета психологии позволяет преодолеть неразрешимые трудности в объяснении психического. Этот тезис нуждается в пояснении. Дело в том, что традиционная трактовка предмета делает практически неизбежной редукцию психического к непсихическому в той или иной форме. Почему так происходит? Ответ прост. Трактовка предмета как внутренне простого предполагает использование именно причинно-следственного объяснения. Специфика причинного объяснения прекрасно показана в работах замечательного отечественного философа Е. П. Никитина [Никитин, 1970]. Существенно, что сведение, редукция предполагает причинноследственные отношения. Отсюда становится понятным, что источник активности психики «обнаруживается» в физиологии, социологии, логике и проч. в зависимости от склонности использовать тот или иной тип редукции. По нашему глубокому убеждению, продуктивен тот подход, который видит источник активности психики в ней самой.
Д) Понимание предмета должно быть целостным и не допускать замены целостного предмета на его «замену»: в качестве «подмены» обычно используют единицу, замещающую реальный предмет (почему-то считается, что единицу легче изучить).
Обычно при определении предмета используют (история психологии изобилует примерами такой технологии) следующий ход: объявляя тот или иной предмет в дальнейшем рассмотрении осторожно заменяют его на «единицу», данный предмет представляющую. Эта традиция - наследие прежней методологии, когда полагали, что из единицы (клеточки) можно будет получить целое. Поскольку до целого дойти обычно не удавалось, в конечном счете довольствовались обсуждением того, которая из предложенных единиц более перспективна. Подчеркнем, что такая логика появляется в результате неоправданного перенесения на психологию чуждых методологических идей.
Обратим внимание, что в итоге из психологии фактически исчезает совокупный предмет. В рассматриваемом случае внутренний мир человека представляет собой совокупный предмет - психе как целое - который в процессе рассмотрения подвергается анализу. Обратим внимание на то, что в этом случае психология впервые обретает перспективу нередуктивного объяснения, ибо впервые пожелание Шпрангера становится реальным - объяснять психическое через психическое. Можно сказать, что в настоящем методологическом подходе скорее реализован научный идеал, выраженный Вильгельмом Дильтеем, о психологии описательной, понимающей и расчленяющей. Во всяком случае, характеризуя внутренний мир человека, В. Д. Шадриков, В. А. Мазилов, пытались не разрушать одушевляющие связи.
Е) Понимание предмета должно быть экологичным, он должен органично вписываться в окружающий мир, гармонировать с биосферой и ноосферой.
В нашем представлении понятие внутренний мир человека является наиболее экологичным из всех возможных вариантов. Достаточно вспомнить древних греков, которые рассматривали гармонию космоса и человека и его внутреннего мира как макро-, мезо- и микрокосм. В греческой культуре соответствие между микро- и макрокосмом было общепринятым и очевидным. «Считалось, что человек является Вселенной в миниатюре, то есть микрокосмом. В нем действуют те же силы, что и во всем Космосе. До нас дошел этот закон словами из Библии: "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его" (Быт., I, 27) и через слова, приписываемые Гермесу Трис- мегисту (IV-III вв. до н. э.): "Как наверху, так и внизу". Поэтому в те далекие времена, которые мы рассматриваем, к словам "познай самого себя" добавлялись "как часть мира, и мир как часть самого себя". Позднее последняя часть в среде Великого Среднего, так будем называть людей, которые не стремятся познать Истину, и таких большинство, была отброшена как ненужная из- за непонимания необходимости этого дополнения. В этом выражении уже было заложено огромное знание: познать себя как микрокосм можно только при изучении трех миров: себя как человека; своего внутреннего мира и так называемого мира органической жизни или биосферы Земли, как сейчас называют ученые, куда входят люди, звери и растения. Это объяснялось тем, что некоторые законы, которые действуют в человеке, можно легче изучить в двух окружающих человека мирах» [Лавский, 2010, с. 3-4]. Не исключено, что современной психологии стоит прислушаться к идеям, высказанным еще в античности, тем более, что для возрождения этих идей могут найтись основания.
В этой связи можно вспомнить мудрого В. Джемса, который говорил, что наша психика «заранее приноровлена» к миру, в котором человек живет. И, конечно, Карла Юнга: «Каждый выхватывает свой собственный фрагмент мира и сооружает для своего частного мира собственную частную же систему, зачастую с герметическими стенами, так что через некоторое время ему кажется, будто он познал смысл и структуру мира. Конечное никогда не обоймет бесконечное. Мир психических явлений есть лишь часть мира в целом, и кое-кому может показаться, что как раз в силу своей частности он более познаваем, чем весь мир целиком. Однако при этом не принимается во внимание, что душа является единственным непосредственным явлением мира, а, следовательно, и необходимым условием всего мирового опыта» [Юнг, 1994, c. 111].
Из вышеизложенного, видно, что предлагаемый подход имеет существенные преимущества. Реализация целостного подхода к пониманию предмета психологии позволяет по- новому решить целый ряд вопросов.
Как следствие, новое удовлетворительное решение получают:
A) Психофизиологическая проблема, поскольку функционирование внутреннего мира обеспечивается работой соответствующей функциональной системы.
Б) Снимается конфликт между конкурирующими принципами отражения и конструктивизма, поскольку во внутреннем мире разграничиваются сферы их действия.
B) Удовлетворительно решается биосоциальная проблема обусловленности внутреннего мира человека, поскольку способности - центральное системообразущее понятие - рассматриваются на трех уровнях - уровне природных способностей, уровне субъекта деятельности и личностном уровне, что позволяет четко развести влияние указанных факторов.
Г) Внутренний мир рассматривается как имеющий онтологический статус, поэтому психология получает статус фундаментальной науки, изучающей реально существующие явления.
Д) Пересматривается роль объяснения в психологии, появляется возможность нередуктивного объяснения.
В следующей главе будет показано, что отсутствие удовлетворительного решения проблемы предмета психологии не позволяет конструктивно решить актуальные проблемы и дать адекватный ответ на вызовы современности.
Хочется обратить внимание на тот факт, что число проблем, требующих решения, намного больше, чем это представлено в следующей главе. Например, одной из важнейших, но не попавших в обзор, приведенный во второй главе монографии, является проблема соотношения академической (теоретически- экспериментальной) и практико-ориентированной психологии. По этой проблеме опубликованы важные работы [Журавлев, Ушаков, 2011, 2012; Взаимоотношения, 2015]. Анализ показывает, что и в данном случае корни проблемы уходят в различие трактовок предмета [Мазилов, 2015].
Примечания
'Для нас важно показать здесь, что цели, с которыми вводится предмет психологии, могут существенно различаться. Но это не единственное обстоятельство, затрудняющее рассмотрение проблемы предмета психологии.
2Хотя нельзя не заметить, что пространственная модель предметной области (при очевидных достоинствах) таит немалые опасности, так как при этом обычно упускается уровневый аспект. Как мы увидим в дальнейшем, уровневый подход к рассмотрению предмета важен и перспективен.
3Подчеркнем, что речь вовсе не идет о том, чтобы повернуть развитие психологии вспять: это невозможно, да и не нужно. Наша цель совершенно иная - продемонстрировать, что возможно строить психологию на другой основе (в первую очередь на основе другой трактовки предмета психологии). Принесем извинения читателю за обилие цитат из работ Юнга, но нам было важно показать авторскую позицию как можно точнее.
Источник: Мазилов, В. А. Предмет психологии : монография / В. А. Мазилов. - Ярославль: РИО ЯГПУ, 2020. - 175 с. |
Лекции и практикум по психологии