Ваш психолог. Работа психолога в школе.

Иначе сочувствующие (психопатически предрасположенные)
Люди, которым предстоит стать «вечно пятнадцатилетними», отличаются от своих сверстников с детства не столь заметно, чтобы делать более или менее определенные прогнозы, но все-таки достаточно для неких предположений. У них нередко социальные инстинкты выражены слабее и не обеспечивают защитных реакций (страх оторваться от родителей, боязнь чужих взрослых, опасение остаться в одиночестве и т.п.), а те потребности, на которые опирается воспитательная ситуация (эмпатийной, аффи-лиативной, когнитивного консонанса) не достигают необходимой концентрации чувств. При этом неосторожность может выглядеть как смелость, а незаинтересованность в оценке со стороны взрослых как непослушание.
Такое соотношение сил в строительстве личности, когда спонтанность доминирует над соображениями (самовольство) несмотря на ясное понимание того, что от тебя ждут, в общем-то, присущее любому ребенку (воспитание и есть обучение навыкам смирять страсти разумом), здесь находится на грани трудновоспитуемости. Его слишком много. Чаще всего, родители и педагоги видят лишь некий избыток (эгоцентризма, упрямства, вредности, смелости, нахальства и т.п.), который хорошо бы сделать поменьше. И редко замечают лежащий в их основе недостаток, который нужно компенсировать. Естественно, вызвать интерес к альтруизму гораздо сложнее, чем бороться с эгоизмом. Здесь нужны не только твердость духа и последовательность усилий (что само по себе не часто встретишь у воспитателей), но и некий гуманистический дар, талант видеть в том, что раздражает, признаки того, что нуждается в жалости и сострадании. У родителей он иногда бывает, у педагогов никогда.
В дальнейшем многое зависит от специфики характера. Одни предпочитают спокойную жизнь и прячут слабое ядро личности с недоразвитой Я-концепцией под конформной прочностью слоя ролей-функций. Хорошие манеры достаточно надежны, но время от времени «моральная дефективность» (как это индивидуальное отличие называли предки) обнаруживает себя. Стоит зазеваться и мимовольная бестактность шокирует окружающих. Равно как неожиданная асоциальность. Знакомые и даже близкие люди, привыкшие считать такого человека надежным и внимательным (хорошее воспитание как бы само собой подразумевает известную душевную тонкость и принципиальность), вдруг наталкиваются на полное отсутствие сострадания, грубость, анэтичность. Изображение чувств рано или поздно дает сбой, хотя и не всегда означает разрыв отношений. В умелых и терпеливых руках все возвращается на свое место. Без того доверия к социальной надежности, которым не следует обманываться, но можно мириться, чтобы сохранить привязанности.
У других «беспокойное ядро» вынуждает постоянно и безуспешно «искать приключения на свою голову» то в одной роли-функции, то в другой. Но поскольку именно неспособность переносить жизненный опыт во внутренние смыслы поведения (от функций к принципам) и является уязвимым местом людей такого склада, именно статусы, на которых все прерывается, и страдают больше всех. Их (статусы) меняют как перчатки, исходя из обстоятельств, что выглядит как истерическая сценичность или «перманентная влюбленность». Предки обозначали такой вариант как «истерию театральную», так как «очередное разочарование» чаще всего бывает не лишено конверсионной окраски. В подростковом возрасте это еще более или менее простительно, но с годами приходится все больше цепляться за тех, кто тебя принимает ипохондрическими демонстрациями или даже неприкрытым попрошайничеством.
Третьи зацикливаются на своих неудачах, ища виновных на стороне, так как строительство Я-концепции раз за разом не получается, несмотря на упорство и упрямство. Сначала достается родным и близким, а затем, когда социальное пространство расширяется, а толку нет, ощущение беспомощности переносится на остальных по принципу «это вы ненавидите меня, а не я вас», приобретая паранояльный оттенок.
Четвертые, чувствуя себя не в силах двигаться сквозь ролевые структуры личности, остаются «вечно эмансипированными». Внутренние смыслы их поведения как бы отворачиваются от нормального пути развития (некая экзистенциальная эмиграция от реальности) в мистику условных ценностей, создавая впечатление шизоидной отгороженности. У талантливых людей такое отчуждение (splitting) может даже компенсировать проблемы адаптации. Как заметил З.Фрейд, художник творит, не оглядываясь на действительность (в отличие от ремесленника). Если его мироощущение совпадает с ожиданиями народа, он пророк. Если нет, ему остается утешать себя тем, что потомки будут более проницательны, чем современники.
Естественно, у каждого варианта своя предыстория в детстве, и их можно было бы рассматривать по отдельности. Однако, сохраняя принятый нами стиль, мы хотим избежать несомненно интересной, но громоздкой детализации и за основу возьмем то, что их объединяет, а не разъединяет. То есть - недостаток инстинктивного начала, лежащего в основе стремления к отождествлению себя с обществом. В детстве мешающем «слиться с коллективными интересами», а в зрелом возрасте - обусловливающем то равнодушие к людям (подмеченное издавна), которое вынуждает людей с «ретардацией личностного развития» при всей внешней активности - социальной и не очень - «брести своей безлюдной дорогой», оставаясь, по выражению Э.Кречмера, «угрюмыми, замкнутым и недоброжелательными по характеру».
К сказанному остается добавить, что на втором плане (с точки зрения онтогенеза личности) более или менее отчетливо дает себя знать слабость высшей нервной деятельности. Процесс возбуждения зачастую не сменяется торможением, а переходит в уравнительную и парадоксальную фазы. Это обусловливает появление своеобразных переживаний. Наряду с обычными для подобного склада людей ночными страхами, сноговорением после эмоционально насыщенных событий, склонностью к обморокам, истерической скованностью движений и речи в состоянии душевного волнения, отражением в сновидениях событий прошедшего дня, плохой переносимостью алкоголя, приходится считаться и с более серьезными расстройствами. Так называемые (по И.П.Павлову) фазовые состояния извращают обычные реакции. Появляется тяга к тому, что должно отталкивать чисто инстинктивно. Например, признаки гниения угрожают отравлением, заражением и прочими бедами. Однако стоит присмотреться к влечениям детей (да порою и взрослых) с психопатической предрасположенностью, как легко заметить, что их тянет свалка, помойка, а не чистая лужайка у ручейка. И вообще, отвратительное (что иногда привлекает маленьких детей с неустоявшейся высшей нервной деятельностью) в более старшем возрасте может быть привлекательным вопреки самому правильному воспитанию. Да и с ослаблением страха смерти, который может парадоксально переходить во влечение к ней, приходится сталкиваться не так уж редко, когда речь идет о самоубийстве подростков [10,11].
В обстановке педагогической деприеации дети такого склада быстро обучаются притворяться. И это немудрено. Ведь в обстановке, когда тебе недостает чувств для того, чтобы интуитивно соответствовать ожиданиям окружающих, хорошие манеры - самое эффективное средство приноровиться к ним. И в целом такую установку можно было бы считать вполне адаптивной, если бы не одно «но». Людям такого склада с детства приходится концентрировать внимание, чтобы не попасть впросак, и такая когнитивная напряженность легко переходит в обидчивость и озлобленность. Когда от ребенка требуют только то, что ему трудно и неинтересно, а заглянуть в душу и понять, какой ценой дается послушание, не догадываются, тот затаивает враждебность и это вполне естественно. Такой паттерн не может не формировать эгоцентрической установки освободиться от обязательств, налагаемых внутренне чуждой культурой. Ставка на лозунг «посей привычку, пожнешь характер» перестает работать. Соответственно формируется и драйв на поиски круга общения и социальной среды, где можно ограничиться соблюдением формальных отношений (не требуется подтверждать искренности чувств). Скромные запросы аутсайдера, пренебрегающего атрибутами карьеры, но отрицающего авторитеты, вполне вероятны в качестве психологической защиты.
Наиболее уязвимым возрастом является отроческий, когда спонтанность, подавляемая угнетающим воспитанием, начинает реализовываться делинквентным поведением исподтишка. Чувство личной ответственности, на которое делает ставку типичная воспитательная ситуация, и есть слабое место характера. Кроме того, недостаток интуиции во взаимодействии с окружающими, когда она не сигналит о вероятной опасности сближения с социальной стихией, может стать причиной весьма сомнительных инициатив. Хорошо воспитанного ребенка начинает (к изумлению и огорчению родителей и педагогов) тянуть к себе «дурное общество», где он может вести себя хуже других (по неопытности). Если при этом ребенок смел -его эксперименты вполне могут выйти за пределы «приемлемой криминальности», если робок - попасть в зависимое положение от среды, которая любую слабость эксплуатирует беззастенчиво и жестоко.
При сочетании «моральной дефективности» с умственной отсталостью нажим воспитательной ситуации переносить бывает еще труднее. Здесь достаточно вероятен регресс к инфантильному стилю общения с окраской беззащитности в примитивно-ипохондрические тона.
Сочетание с невропатичностью делает ребенка (а в дальнейшем и взрослого человека) излишне зависимым от перепадов настроения.
Изоляция, с присущей для нее переоценкой субъективно значимого и отстраненностью от забот реального мира, позволяет детям такого склада чувствовать себя спокойнее в атмосфере изливающихся на них эмоций со стороны, что компенсирует недостаток собственных. Когда над ребенком не довлеет страх когнитивного диссонанса, ему живется легче, но само развитие уходит в сторону от магистрального пути. В зависимости от силы характера человек с детства бывает либо склонен беззастенчиво использовать привязанность окружающих («пусть весь мир прогнется под нас»), либо ограничиваться эксплуатацией только близких отношений. Податливый социум способствует развитию и закреплению эгоцентризма. И стремления сохранить свое привилегированное положение, освободив его от необходимости выходить в тот мир, где ты чужой. Когда родители нацелены на отчуждение от социума (не всегда по невротическим, порой по этическим или идеологическим мотивам) дети с недостаточностью социальных инстинктов превращаются в истинных заложников традиций. В дальнейшем их можно называть не «вечно 15-летними», а «вечно 12-летними». При всей дальнейшей эрудиции и широте взглядов те из числа психопатически предрасположенных, кто воспитывался в обстановке семейной изоляции, никогда не поднимаются в своем самосознании до внутреннего конфликта в связи с когнитивным диссонансом с собственным «Я». Так что даже ощутимый социальный успех за счет неплохих деловых качеств не освобождает их от ощущения своей обособленности. Своеобразного комплекса «отщепенца, которого не понимают».
Соответственно выглядит и драйв, позволяющий: а/ замкнуться в мире домашних (семейных) ценностей с истерической окраской своих претензий на право тиранить тех, кто любит; б/ остаться в инфантильном статусе под патронажем сильного члена семьи; в/ замкнуться в ипохондрической обособленности. Варианты разные, но суть одна - сохранить за собой право жить как бы понарошку, не связывая функции с принципами узлом статусов, за которые нужно бороться. Оставляя возможность еще присмотреться к жизни, подождать с решениями, что может тянуться до глубокой старости. С годами эта защитная тенденция примитивизируется до банального паразитизма, если ситуация будет тому способствовать.
Наиболее уязвимым периодом развития бывает возраст, когда ребенку нужно переходить от отождествления к отчуждению. Чувства ответственности, на котором базируется доверие окружающих, недостает. Оно вообще очень интуитивно по сути. Так что отличать достойное и отталкивающее приходится с помощью ума. Ум требует для своего развития жизненного опыта, а это и есть слабое место воспитанного в условиях семейной изоляции. Неосторожный шаг в направлении социальной стихии может иметь плачевные результаты. Если не удается своевременно улизнуть в семейную экологическую нишу. Во всяком случае, остается констатировать, что если не среди правонарушителей, то жертв преступлений, людей с недоразвитой личностью, воспитанных в условиях социальной изоляции, заметно больше, чем в среднем по популяции.
Сочетание умственной отсталости с моральной дефективностью делает семейную изоляцию единственно возможной ситуацией, при которой доступны конструктивные отношения с обществом.
Сочетание с невропатичностью наполняет мир воображения опасениями и тревогами самого причудливого свойства.
Запущенность при недостатке социальной интуиции всегда опасна тем, что среда не прощает наивности и играет на ней самым беспардонным образом. Это в условиях семейной изоляции или даже педагогической депривации психопатически предрасположенные дети могут играть на чувствах близких, пользуясь умом и хитростью. Во дворе им приходится мириться с тем статусом, который удается завоевать. Чаще всего, довольно скромным. Дети, возбуждение которых легко переходит в истерику и расстройство функций (несовершенство психофизиологической регуляции организма), особенно уязвимы и стараются держаться так, чтобы им не приходилось конфликтовать. Если есть возможность проводить время в общении с животными, они (дети) привязываются к ним как к опоре в чуждом мире. Некоторым живое воображение и коммуникативность, освобожденная от естественного страха маленького перед взрослым, позволяет «прилепиться» к каким-нибудь покровителям. Дошкольники, попадающие в милицию за бродяжничество, чаще всего бывают именно такого склада.
Естественно, придя в школу, они готовы принять заботу системы, если та не драматизирует недостатки воспитания (настроена на реабилитацию, а не на дискриминацию). Но, во всяком случае, им приходится нелегко. Ощущение своей чужеродности, когда сверстники живут иными интересами, не оставляет. Так что актуальное переживание состоит в эмоциональном отчуждении. Очень нередко прикрываемом компенсаторно-уступчивой манерой поведения, которой обманываются (и нередко) недальновидные учителя. Соответственно формируется и защитная тенденция - скрывать своё за фасадом общепринятого. Тот разрыв смысловых значений, без которого не обходится любая психическая средовая дезадаптация.
Известное облегчение, хотя и неконструктивное, приходит в возрасте, когда у сверстников стремление к отождествлению пойдет на спад и начнет меняться стремлением к отчуждению. Сложившаяся привычка чувствовать себя внутренне независимым позволяет бравировать перед сверстниками, которые на пороге ранней юности чувствуют себя очень неуверенно, заглядывая в собственную душу. Сейчас на какое-то время у психопатически предрасположенных людей наступает своеобразный звездный час. Хулиганы интересуют сверстниц, а хулиганки сверстников. Явные мезальянсы шокируют родителей хорошо воспитанных подростков. Но долго так продолжаться не может. Плохая интуиция во взаимодействии с людьми быстро дает о себе знать. И если не удалось «зацепиться» за социально положительную семью, статус изгоя возникает на горизонте судьбы с большой степенью вероятности.
Сочетание с умственной отсталостью усугубляет давление среды и с ранних лет оставляет за ребенком, а потом и взрослым, статус помыкаемого.
Сочетание с невропатичностью грозит такими эксцессами, как токсикомания, самоповреждения, упорные неврозы.