Страница 6 из 7
Иначе реагирующие (носители мозговых дисфункций) В детском возрасте так называемая органическая недостаточность центральной нервной системы (исключая клинические варианты, когда ребенок нуждается в серьезном лечении, а то и в инвалидизации, например, детский церебральный паралич), проявляет себя «минимальной мозговой дисфункцией» (в дальнейшем - ММД). Ее основные признаки - моторная гиперактивность и дефицит активного внимания. В литературе можно встретить и другие аббревиатуры, например, BMD (brain minimal damage) в патохарактерологическом подростковом опроснике А.Е.Личко, или СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности) в отечественной литературе по этой проблематике [12,13]. Непоседливая импульсивность, лишенная эмоциональной вовлеченности, выглядит как суетливость и раздражает окружающих. Естественно, прилежание и послушание даются детям такого склада с большим трудом, а проблемы общения возникают чуть ли не ежедневно. Недаром в известной работе (для своего времени) «Учителю о детях с отклонениями в развитии» Власова Т.А. и Певзнер М.С. перечисляют такие качества как: активность; примитивность влечений; поверхностность привязанностей; отсутствие ранимости; драчливость; недостаток внимания; самодовольство; отсутствие когнитивного диссонанса. Эпитеты, образно говоря, режут слух. И если в раннем детстве, когда игра не требует особой сосредоточенности, отвлекаемость внимания если не желательна, то хотя бы простительна, то по мере вовлечения ребенка в организованную деятельность она начинает все больше мешать работе. Так что «бестормозным» детям приходится испытать на себе гнет системы (на помощь которой родители поначалу сильно надеются). И дело здесь не только в учителях. Психическое напряжение нарастает и за счет того, что сверстники, особенно в начальных классах, не любят тех, кто ведет себя как «шут гороховый», а те, кто постарше, забавляются их недостатками с присущей этому возрасту безжалостностью. К подростковому возрасту «бессмысленная спонтанность» уменьшается и зачастую сменяется вялостью, что само по себе тоже не очень хорошо, но все-таки позволяет избавиться от постоянных эксцессов, присущих детству. В условиях педагогической деприеации постоянное ожидание окрика лежит в основе актуального переживания, формируя негативное отношение даже к близким людям. Взаимное недопонимание закрепляет упрямство и своеволие. Ребенок стремится вырваться из-под давления воспитательной ситуации в среду, где можно играть без определенных правил. И с ранних лет тянется во двор, к вящему огорчению родителей, которые стараются максимально правильно организовать уклад жизни. С годами стремление к улице крепнет и становится упорнее. Сопротивляться ему удается все меньше. Приходится мириться с тем, что ребенок выбирает для общения довольно примитивную среду, где игра бывает самой непритязательной и простой. Во взаимодействии с системой, а потом и с семьей нарастает трещина. Наиболее уязвимым возрастом бывает отроческий, когда напряжение, накопившееся в младшем школьном из-за того, что родители хотели перебросить на школу проблемы воспитания и занимали проучительскую позицию, а педагоги безоговорочно требовали «быть таким, как все», получает возможность вырваться наружу. Побеги из дома или уличная безнадзорность без побега становятся истинным бичом приличной семьи. Если контроль за поведением ребенка удается сохранить, упрямство и стремление превратить в игру серьезные занятия переломить значительно труднее. С течением времени у взрослых появляется все более отчетливо заметное желание откреститься от проблем воспитания и все списать на непреодолимую силу аномально измененной психики. Зацикленные на своей непогрешимости взрослые начинают искать врача, чтобы за диагнозом «психопатизация на органически измененной почве» чувствовать себя более уверенно. К сожалению, врачи охотно идут им навстречу. Сочетание с умственной отсталостью лишает ребенка единственного шанса сохранить конструктивные отношения со школой, который давала ему живость ума, цепкость памяти и хорошее воображение. Суетливый ученик, отстающий в учебе, вряд ли может рассчитывать на сострадание формалистов от педагогики при любых обстоятельствах. Сочетание с невропатичностью встречается довольно часто и в условиях трафаретного применения стандартных методов обучения и воспитания неизменно выливается в детские неврозы. Тем паче, что организация автономного управления физиологическими функциями обязательно страдает при органической недостаточности центральной нервной системы в той или иной степени. Ночной энурез у такого склада детей и без излишнего давления - обычное дело, а в обстановке педагогической депривации встречается очень часто. Причем затягивается чуть ли не до подросткового возраста. Почему родители не догадываются ослабить нажим в такой ситуации, лично меня в своей практике всегда сильно удивляло. Сочетание с ретардацией личностного развития придает воображению дополнительную наивность и образность. Полет фантазии становится истинным спасителем от угнетающего воспитания. С годами привязанность к компьютерным играм может стать как конструктивным выходом из ситуации (при овладении навыками работы с информацией), так и одним из вариантов вредной и неконструктивной зависимости. В целом же трудности в реализации естественных социальных стремлений (общий темп развития не нарушается и эмпатийные, аффилиа-тивные, когнитивно обусловленные потребности дают о себе знать своевременно), вызванные отклонениями в организации психической деятельности, оставляют в душе устойчивое ощущение неудачника. Так что комплекс аутсайдера вполне вероятно может сформироваться еще в школьные годы. Изоляция разделяет адаптивные проблемы на семейные и остальные. Родители, отгораживая ребенка от общества, берут на себя серьезную нагрузку обеспечивать переключение внимания в темпе, не свойственном взрослому человеку. Это сильно утомляет даже при самом благожелательном отношении к ребенку. Ситуация усугубляется тем, что ответственность за неудачи в школе, особенно по части дисциплины, родители подобного склада нередко перекладывают на педагогов, которые «думают только о себе». Почувствовав поддержку за спиной, ребенок с дефицитом внимания и не старается работать над собой (разумно и рационально использовать моменты, когда удается запомнить главное, если ждать и готовиться уловить это главное). Он переключается на семью, где обеспечить развитие при помощи интеллектуальных игр (приноравливаясь к недостаткам психического склада) удается далеко не всегда, если не сказать почти никогда. И поскольку от неудач в школе, да и в среде, где тоже не жалуют тех, кто суетится без толку, деться некуда, недовольство и раздражение тоже уходят под крышу дома. Однако со временем, когда возрастная психология начинает требовать все-таки выходить за рамки внутрисемейных отношений, со стремлением обрести среду общения, где бесцельное существование позволяет переключаться на что угодно по собственному усмотрению, приходится считаться. Так что тяга к самой непритязательной «улице» детей такого склада из приличной семьи не должна вызывать особого удивления (особенно - осуждения с подозрением, что к детям в ней относятся хорошо только для вида, что, к сожалению, очень свойственно официальным лицам, принимающим меры в связи с детской безнадзорностью). Пресловутая разнузданность сильно привлекательна и может стать причиной даже побега из дома и бродяжничества при самой благоприятной обстановке воспитания. Наиболее уязвимым является отроческий возраст, когда снисходительное отношение близких уже не в состоянии компенсировать неудачи в школе. И если характер не столь решителен, чтобы удрать во двор (или двор не принимает), семейная обстановка начинает окрашиваться гневливой раздражительностью, зачастую не лишенной истероидной демонстративности. Отзвуки ее уходят и в школу, где весьма нередко за ребенком закрепляется статус «тупоумного кривляки». Такая защитная реакция по типу демонстративной оппозиционности встречается нередко и столь же часто диагностируется как «ранняя психопатичность на почве мозговой дисфункции». Педагоги и врачи всегда и быстро находят общий язык, когда семья не дает повода для критики. Сочетание с умственной отсталостью усиливает изоляционистскую позицию семьи, готовой защищать ребенка от «придирок» со стороны учителей, которые «не хотят замечать проблесков способностей». До подросткового возраста это позволяет держать скорлупу экологической ниши более или менее прочной, но затем эмансипация в любом случае начнет будить стремление к отчуждению. Хорошо, если его (это стремление) можно реализовать в рамках «большой семьи», где родственники позволят, например, пожить у тетки или дедушки. В уличной среде подросток может оказаться под влиянием и с его неопытностью и несообразительностью стать жертвой самых низкопробных интересов социальной стихии, в которую он окунется «очертя голову». Сочетание с невропатичностью вынуждает ребенка все время липнуть к родителям, изводя из своей гиперактивностью. Взаимное раздражение на много лет окрашивает стиль внутрисемейных отношений, так что спад инициативы в подростковом возрасте (даже при сохранении навязчивых страхов и тревожных предчувствий) приносит облегчение как родителям, так и самому ребенку. Сочетание с ретардацией личностного развития может сделать семью основным полигоном для весьма сомнительных инициатив с детства, но особенно в отроческом и подростковом возрасте. Уход из дома с разрывом отношений по достижении самостоятельности возможен и об этом не следует забывать. В целом же, при всем многообразии вариантов расстройства адаптации, вероятнее всего ребенок останется или вернется в семью, которая была его прибежищем, и будет сохранять дистанцию с системой и средой. Но для этого потребуется некоторое время и груз огорчений и неудач. Социальная запущенность, когда «бестормозность» сочетается с «отвязанностью», делает детей истинными заложниками социальной стихии в ее самых неприглядных проявлениях. В школе их даже не хотят понимать, так как они несут с собой в ее стены навыки и привычки, совершенно неприемлемые в нормальном коллективе, так что статус «озлобленного дезорганизатора» закрепляется за ними с первых шагов в организованном сообществе. Тем более что диагноз «задержка психического развития по органическому типу» не заставляет себя ждать. Чужие в семье и системе, такие дети, если не удастся найти покровителя, слишком рано остаются один на один с проблемами средовой адаптации и отчуждение пускает корни в саму спонтанность. А дальше характер определит выбор жизненной позиции. Смелые и решительные в отроческом, а особенно - в подростковом возрасте ищут социально враждебную среду, где готовы согласиться на скромные роли ради участия в чем-нибудь антиобщественном. По мере накопления соответствующего опыта они могут вполне рассчитывать на более достойные роли в криминальной среде. Те, кто не отличается такими качествами, чаще становятся игрушкой в руках лидеров, которые используют импульсивность и несообразительность страдающих минимальной мозговой дисфункцией для забавы или достижения своих (как правило, нехороших) целей. Наиболее уязвимый возраст - младший школьный, когда, натерпевшись во дворе от сильных и жестоких ребят, ученик готов отождествлять себя с коллективом и ждет облегчения судьбы. Статус неприветствуемого переживается очень тяжело, а когда он трансформируется в статус бойкотируемого - надлом в душе не удается залечить даже правильно организованной реабилитационной педагогикой. Шрам остается, хотя и сглаживается с годами. При сочетании с умственной отсталостью рассчитывать на приязнь в школе тем более не приходится. Сближение с маргинально ориентированной средой происходит как бы само собой. Сочетание с невропатичностью ведет к тому, что с раннего детства дети стараются отгородиться от мира доступными им способами, чаще всего самыми примитивными. Здесь многое зависит от возможности прилепиться к кому-нибудь из взрослых. Если такие находятся, дальнейшее развитие идет в экологической нише и сильно зависит от обстановки в ней. Если нет - предсказать, куда повлечет ребенка его воображение, просто невозможно. При сочетании с ретардацией личностного развития дети стараются оставаться среди младших столько, сколько позволяют обстоятельства. Так называемый «вторичный инфантилизм» здесь встречается особенно часто. В целом, социально запущенным детям с минимальной мозговой дисфункцией, особенно осложненной другими психическими недостатками (а чаще всего именно так и бывает), очень трудно налаживать конструктивные отношения с семьей и системой. Это продолжается и в зрелые годы. Да и в среде им редко достаются престижные роли, так что психология изгоя, который ориентируется лишь на близких ему по судьбе, возникает и закрепляется с ранних лет. Соматически ослабленные (астенизированные) В отличие от взрослых, которые могут отдыхать, сколько им заблагорассудится, дети работают над собой каждый день, так что утомляемость тормозит развитие. Если силы восстанавливаются, то за время каникул или еще как-нибудь ребенок в состоянии догнать сверстников, если такой возможности нет, приходится мириться с более скромной позицией, чем раньше. Естественно, это влечет за собой проблемы психической средовой адаптации, так как родители и учителя тоже должны приноравливаться к изменившимся условиям, а мы прекрасно знаем, что взрослых, готовых считаться с обстоятельствами, гораздо меньше, чем тех, кто готов насмерть стоять на давно утраченных позициях и приносить жертву за жертвой на алтарь собственных иллюзий. При педагогической толстокожести воспитателей (родителей и учителей), когда требования «подтянуться» игнорируют реальные возможности ребенка, тому приходится либо искать способы достучаться до взрослых, либо уйти в мир воображения, постепенно отчуждаясь от психологически неподъемной ситуации. Чем раньше начинаются проблемы, тем вероятнее ипохондрическая перестройка отношений, чем позже, тем отчуждение от реальности в мир воображение встречается чаще. Паттерн. Обида на взрослых, которые не хотят вникать в обстоятельства, а лишь настаивают на достижениях. Ожидание неудачи. Страх очередных порицаний. Драйв. Поиск понимающей и сочувствующей среды. Защита. Уход в мир воображения с одухотворением игрушек, животных или неких отвлеченных образов, мистическая ориентация фантазий. Наиболее уязвимым возрастом является отроческий, когда требования и ожидания начинают давить со всех сторон и статус «тихого дурачка» нависает над формирующейся личностью. В таких обстоятельствах отрыв духовных ценностей от социальной реальности вполне ожидаем. При сочетании с умственной отсталостью в условиях педагогической депривации астения усугубляет чувство безнадежности и рано выключает волю из борьбы за достойное место в коллективе. Враждебность к культуре, от лица которой родители и учителя выставляют свои требования, уходит глубоко в мотивы поведения. При сочетании с невропатичностью ипохондрические страхи появляются вполне закономерно и закрепляются как способ избежать давления со стороны родительских амбиций. При сочетании с ретардацией личностного развития вполне логично удерживать инфантильное мироощущение с регрессом до статуса, который позволяют обстоятельства. При сочетании с минимальной мозговой дисфункцией истощаемость побуждений становится ведущим компонентом поведения, когда любое проявление активности быстро окрашивается раздражением и слезами с гневливой истероидностью. В целом преобладает тенденция защититься уходом от напряжения и отказом от борьбы (достаточно эффективный способ подняться над ситуацией), что способствует формированию психологии аутсайдера, чей внутренний мир оберегается от любой интервенции со стороны. Изоляция позволяет долго скрывать утомляемость от столкновения с требованиями системы, когда родители берут на себя много работы вместо ученика. При этом их собственная невротическая предрасположенность незаметно «перетекает в психику» ребенка, усиливая психологический барьер с реальностью. Паттерн. Стремление при любом неблагоприятном воздействии прятаться в скорлупу семейных отношений закрепляет тревожные опасения, индуцированные родителями, как собственные. Драйв. Эмансипация, неотвратимая для подростка, будучи лишена возможности экспериментировать в социальном пространстве, реализуется в рамках устоявшихся семейных отношений как враждебность к близким, напоминая аутизм. Защита. Комбинация внутренних смыслов поведения, продиктованная воображением, стиснутым узким социальным пространством, выглядит как утрированный индивидуализм. Наиболее уязвимый возраст, когда подспудные изменения статусных ориентации всплывают на поверхность, - переход от отрочества к подростковой отчужденности. В сочетании с умственной отсталостью «наведенная невропатич-ность» становится индивидуальной характерологической чертой. В сочетании с невропатичностью ипохондрическое развитие личности в целом весьма вероятно. В сочетании с ретардацией личностного развития регресс к инфантильному мироощущению встречается довольно часто. В сочетании с минимальной мозговой дисфункцией раздражительная слабость, совершенно неприемлемая в школе и среде, усиливает влечение в семью как экологическую нишу. В целом страх оказаться вне тепличной обстановки, где созрели устойчивые невропатические комплексы, закладывает основы психологии отщепенца, чьи взгляды на жизнь отличаются от общепринятых не без враждебности, замешенной на тревожных опасениях относительно происходящего в социальной реальности. Астенизированные дети страдают от запущенности больше всех из-за своей беззащитности (среда не склонна покровительствовать слабым). В каком бы возрасте ни появилась повышенная утомляемость, она обязательно вызывает чувство страха (в природе больной ищет нору). Паттерн. Обида на семью и систему, которые не могут защитить от среды. Драйв. Найти покровительствующего человека или компанию, где можно было бы не чувствовать изматывающего ожидания агрессии. Защита. Зацепиться за статус убогого, покушение на которого было бы недостойным для сильных, а покровительство выглядело хорошо. Наиболее уязвимы дошкольный и младший школьный возраст, когда социальная стихия в неконтролируемом детском сообществе еще очень жестока в своей близости к природе (безжалостной и целесообразной). В сочетании с умственной отсталостью астения усиливает чувство беззащитности и стремление уйти в экологическую нишу под чье-то покровительство любой ценой. В сочетании с невропатичностью астения способствует появлению и закреплению таких расстройств, как энурез, логоневроз, ночные страхи, в возрасте, когда обычно они детьми изживаются. В сочетании с ретардацией личностного развития инфантильное, как способ защиты, удерживается до последней возможности. В сочетании с минимальной мозговой дисфункцией астения у запущенных детей лишает их каких-либо надежд на успехи в школе, обрекая на отчуждение, чаще всего приводящее к деперсонализации (среда не склонна принимать детей такого склада). В целом формируется психология изгоя, если и цепляющегося за социальный статус, то исключительно в качестве сателлита своего покровителя. Оставшись же один на один с социальной средой и обществом, люди такой судьбы, выжившие в обстановке гнетущего страха, испытывают чувство враждебности, под покровом смирения готовое прорваться наружу самым неожиданным образом. Так выглядят крайние варианты психической средовой дезадаптации в период личностного развития, когда позиция неудачника становится для человека естественной, а успех воспринимается как случайность (по Э. Хекхаузену). Естественно, в жизни они встречаются довольно редко в «чистом виде». Обычно в реальной судьбе это лишь некие тенденции, которые не определяют, а только влияют на нее. Переплетаясь между собой, они формируют сложный ландшафт, меняющийся с возрастом. Искусство диагностики в том и состоит, чтобы расплести их тонкие нити, в клубке которых кроются источники напряжения. В более общей форме причины социального отчуждения можно классифицировать по тем признакам, которые подсказывает сама жизнь. В аутсайдеры человека гонят педагогические толчки к недосягаемым целям, установленным системой и примкнувшей к ней семьей. Примитивно мыслящие скрываются в мире, созданном их простенькой фантазией (который порой влечет своей загадочной пустотой более совершенные натуры). Нев-ропатичные уходят в невроз, как в монастырь (по 3. Фрейду). Инфантильные оставляют за собой игровое отношение к ответственности, связанной с успехами в жизни. Органики дожидаются времени, когда можно вырваться на волю, с облегчением топча навязанные им привычки. Астенизирован-ные упаковывают свой внутренний мир во внешне податливую, но непроницаемую оболочку. В отщепенцы человека готовят в семье, где ложные представления о мире становятся причиной неконструктивного выбора смыслов поведения. Примитивные становятся заложниками «наведенной» или «индуцированной» невротичности своих родителей. У инфантильных игровая девальвация ценности достижений освобождает от необходимости бороться с обстоятельствами. Органики становятся домашними тиранами. Астенизированные всю последующую жизнь любовно укрепляют барьер с действительностью при посредстве разного рода хобби и односторонних увлечений. В изгои человек дрейфует под давлением среды, когда система и семья бросают его на произвол судьбы. При этом у примитивно мыслящих самосознание остается в рудиментарном состоянии, что производит впечатление «задержки психического развития» или даже олигофрении. Невропатичные склонны юродствовать. Инфантильные остаются «вечно 12-летними». Органики зачастую становятся «неряшливыми неудачниками». Астенизированные вырастают забитыми мечтателями. Для каждого из них социальное отчуждение выступает как способ примирения с самим собой, так что, работая с такими людьми, не следует забывать, что войти в общество им гораздо труднее, чем жить на его обочине. Советская социальная доктрина пыталась переломить ситуацию, но безуспешно. Нынче восстанавливается сложная картина социального ландшафта, где людям маргинальной ориентации остается пространство для жизни. Но дело движется медленно и с трудом. На общественно бесполезные мотивы поведения мы все еще смотрим подозрительно и оцениваем человека в первую очередь по его поступкам. Однако шаг за шагом роль и место перевоспитания и искоренения занимают взаимопонимание и сосуществование. Чему остается только радоваться.
|